Пластический хирург Кушелевич: Я себе уже сделал пластику верхних век

В последнее время мы все реже и реже произносим — «доктор». Да и к чему, когда есть такое замечательное слово — «врач»? И, тем не менее, наш сегодняшний гость — именно Доктор. Потому что соответствует всем требованиям, которые включил в это понятие средневековый ученый Авиценна: взглядом сокола, мудростью змеи и сердцем льва. От себя хотелось бы добавить — состраданием, интеллигентностью, высокой культурой во всем. Итак, встречайте: сегодня у нас в гостях профессионал своего дела, имя которого известно далеко за пределами Беларуси — руководитель клиники эстетической хирургии и косметологии, действительный член Международного сообщества пластических реконструктивных и эстетических хирургов, Российского и Европейского обществ пластических хирургов, почетный член Польского общества эстетистов — Чеслав Деонисович КУШЕЛЕВИЧ.

— Сейчас вам приходится выполнять много работы административного характера. Не значит ли это, что со временем вы отойдете от врачебной практики?

— В отличие от любого другого врача (кто-то стремится заведовать отделением, у кого-то мечта стать главврачом) хирург умирает хирургом, он не может занимать чисто административную должность.

— Чего вы боитесь больше всего?

— Я настолько люблю эту работу, что говорю: я умру хирургом. Для меня в жизни самое страшное — когда не будет работы. Больше ничего не боюсь. Я ведь вложил столько сил во все это. Бывает, что в приемный день 2 — 3 человека придут и все, а бывает с утра до вечера такой поток, что не успеваешь даже поднимать трубку. Ко мне приезжают из Америки, Австралии, Германии, Польши, люди приезжают в гости в Гомель и приходят оперироваться.

— От чего устаете?

— От работы. Но это особая усталость. Все мои ассистенты по одному разу теряли сознание во время операций. Я никогда не терял, потому что владею собой. Настраиваюсь на работу, каким бы уставшим себя ни ощущал. Иногда устаю от ненужных второстепенных проблем, которые отвлекают. Ужасно не люблю писанину, документацию.

— В то время, когда вы только начали заниматься пластической хирургией, эта отрасль медицины вряд ли пользовалась спросом. С чего начинали?

— Я стал заниматься пластической хирургией с 1985 года, в то время это была незаполненная ниша. Никто это направление медицины на Гомельщине не вел, и люди об этом не знали практически ничего. Приходилось самому искать больных. Будучи заведующим ожоговым отделением, постоянно говорил на планерках: всех, кого можно, приводите ко мне. Ездил по детским домам. Помню одного мальчика. Увидел его: боже, как все запущено! Его мама выехала на пикник с другом, развели костер и уснули, а ребенок вывалился из коляски прямо в огонь. Когда я его увидел, мальчик ходил на четвереньках. За 7 лет я сделал ему более 100 операций. К сожалению, это не единичный случай в моей практике. Естественно, все эти операции делал бесплатно. Потом пошел поток: ветераны войны со страшными рубцами, ожогами; люди шли изуродованные — руки, приросшие рубцами к туловищу. Раньше ведь лечение проводилось на примитивном уровне. Когда я сейчас на конгрессе пластических хирургов показываю фотографии и слайды 20-летней давности, все ахают: неужели такое может быть!

— Вы спрашиваете у пациентов, зачем им нужно менять свою внешность?

— Перед тем как сделать операцию, всегда спрашиваю, какие отношения у них в семье. Потому что пластическая хирургия — это в первую очередь синтез человеческой психологии и наличие физических недостатков, которые можно хирургически устранить. Ко мне однажды заходит женщина, у нее лицо полное, а у меня “коронка” такая — люблю полные лица оперировать. Ну, думаю, сделаю все классно. А она пришла избавиться от небольшого пятнышка пигментного. И вот представьте, что было бы, если бы я к ней — со своим предложением переделать лицо! Естественно, она бы обиделась: какое право вы имеете говорить мне о моих физических недостатках! С каждым человеком нужно продумывать общение, и пока я мою руки в соседнем кабинете, — думаю, как начать разговор. Потому что есть люди непредсказуемые.

— Как мужчины относятся к пластической хирургии: не в плане того, что их жены тратят на это деньги, а в плане того, чтобы изменить свою внешность?

— Часто оперируются. В основном, это люди, которые занимают серьезные должности, или те, кто встретил новую любовь. Недавно обратился ко мне мужчина “под полтинничек”: полюбил женщину, которая его моложе. Говорит, мне неудобно, что у меня под глазами “банки”, кожа опустилась. Приходят и те, кто социально чем-то сломлен или злоупотреблял алкоголем. И третья категория пациентов — те, которые хотят идти со своим имиджем и внешностью в ногу. Конечно, тогда делаем лицо. Это вопросы чисто возрастных изменений: опущенные брови, мешочки нижних век, уголки рта, подбородок. Человек еще чувствует себя нормально, душа его намного моложе внешности, и он хочет внешность подогнать под мировосприятие.

— По поводу чего в основном комплексуют?

— У каждого своя причина. Если говорить в общем, то это чисто психологические аспекты неудовлетворенности собой. Как правило, все они связаны с какой-то психотравмой. Пять лет назад обращалась ко мне женщина лет под 40, вся в напряжении: уберите к черту грудь! Я посмотрел на нее и говорю: “За такую грудь, как у вас, платят немалые деньги". “Вы надо мной издеваетесь”, — говорит. И расплакалась. Оказалось, от нее ушел муж. “Мне сказали, что он в Киев уехал, а знакомые видели его в Западном районе, живет у кого-то. Мы с сыном поехали, нашли его. Сделайте мне что-нибудь”. Говорю ей: отдохните и начнете ко мне ходить. Потом мы сделали ей веки нижние и верхние, а грудь оставили в покое.

— Сколько по времени длится самая сложная операция?

— Операции, которые я провожу, могут делать единицы людей. Например, по верхней пластике лица — очень тонкая операция. Самая длительная — до 7 часов. Хотя есть доктора, которые могут сделать ее за два часа. Я знаю врача, которая работает 25 лет, и как 25 лет назад оперировала, так и продолжает по сей день. Хотя просто подтяжки пациенту уже недостаточно, он рассчитывает на то, что операция пройдет деликатно с наименьшей травматизацией.

— А себе бы вы сделали операцию?

— Безусловно. Я себе уже сделал пластику верхних век. Мой помощник давно уже со мной работает, потренировался на мне. Тут надо все очень хорошо рассчитать, потому что если уберешь кожи больше, чем надо, брови еще больше опустятся.

— Расскажите о семье, в которой выросли. По какому принципу вас воспитывали?

— Я родился в приграничном с Литвой городке Вороново Гродненской области. Во мне течет польская кровь, родители — этнические поляки. Отец — строитель, очень толковый человек, ему в этом году 75 лет исполнилось, мама в нашем райцентре заведовала магазином. У нас в семье четверо детей. Воспитывались мы в строгости, если кто-то приходил в наш дом, мы должны были выйти поздороваться, поцеловать руку (будь то мужчина или женщина). Сейчас, уже в зрелом возрасте, меня автоматически тянет поцеловать руку приближающейся женщине. Некоторые просто не понимают, а у меня это на уровне рефлекса. Нам прививалась католическая вера, мы ездили в Вильнюс в костелы, ходили на исповеди. Родители постоянно говорили: “Чеслав должен быть только доктором”. Я был спокойным ребенком. Может, и хотелось подурачиться, но отец был очень жесткий. Хотя и рогатки были, и в сады чужие лазили. А как по спине ремень пройдется — никуда уже не хочется. Потом — опять приключения. И удрать искупаться хотелось на озеро, и покататься на чужом мопеде. Мои младшие сестры и брат росли уже в менее строгих условиях.

— Вы согласны с выражением, что любовь – как река: мужчина бросается в нее сразу, а женщина входит постепенно?

— Не знаю, сразу или постепенно, но если я влюбляюсь, то влюбляюсь крепко. При этом для меня абсолютно не важно, какое у женщины образование, служебное положение и так далее.

— Что вы вкладываете в понятие «любимый человек»?

— Это человек, которым дышишь, которым живешь. Который предан тебе и всегда с тобой рядом — и в горе, и в радости. Ради этого человека ты готов на все. Рядом с ним у тебя вырастают крылья.

— Продолжите фразу: «Самая дорогая и любимая для меня….»

—… Дочь Светлана — талантливая, работящая, педантичная, открытая и ранимая. В этом году она с отличием окончила факультет иностранных языков Гомельского государственного университета имени Скорины. Знает английский, немецкий, учит итальянский. Для меня она — самая лучшая.

— Считаете себя успешным человеком? И насколько, на ваш взгляд, для успеха важна удача?

— Да, считаю. Что касается удачи, на мой взгляд, это субъективный фактор, зависящий от многих моментов. Успех же зависит от того, насколько ты сам захотел себя реализовать. Здесь необходима большая сила воли.

— По жизни вы компанейский человек или одиночка?

— Наверное, компанейский. Я всех люблю. Но предпочитаю отдыхать небольшим кругом близких людей. Правда, не увлекаюсь ни рыбалкой, ни охотой. И не выношу, когда на меня обращают особое внимание.

— Как думаете, у вас есть недоброжелатели?

— Открытых недоброжелателей не знаю, хотя завистники, конечно, есть. Да, я успешный пластический хирург, а успешные люди не всем нравятся. Не каждый ведь хочет понять, что за успехом скрывается напряженный труд. А мои 25 лет работы в ожоговом отделении — это огромный труд. Кстати, я был поощрен грантом Президента Беларуси и получал стипендию в течение года. А еще у меня примерно 60 различных дипломов и сертификатов.

— По телевизору крутят рекламу: “Образ жизни на 50 процентов определяет внешность человека”. Вы с этим согласны?

— Безусловно. У меня как-то оперировалась женщина. Приходит через полгода: знакомые черты лица, но узнать не могу. Оказывается, у нее за это время была прободная язва желудка, она отлежала два месяца в хирургии и два месяца в неврологии, в течение полугода трижды теряла и набирала вес. Резко похудела, подкожный жир ушел — и все. Конечно, жизнь накладывает отпечаток, мы не умеем хранить ни свое, ни чужое здоровье. Любой конфликт, любой неприятный разговор дорого нам обходятся…

—Что из крепких напитков предпочитаете?

— Изредка немного хорошего коньяка. Но сейчас очень много подделок. Я не признаю, когда говорят: хирург должен выпить для храбрости. Убежден, что алкоголь страшно мешает работе, и если врач употреблял спиртное даже два-три дня назад, он не сможет работать — руки не слушаются, голова не соображает — так что это совершенно исключено. Не люблю людей, которые позволяют себе садиться выпившими за руль. За таких никогда не стану хлопотать. Это не значит, что сам я вообще не употребляю крепких напитков, просто во всем нужна мера. А вообще банкеты и фуршеты отрицательно сказываются на работе — назавтра голова полдня не работает. Кстати, спиртное я предпочитаю не пить, а коллекционировать. В моей коллекции все напитки весьма оригинальны: коньяк в бутылке-сабле, пятилитровая “Метакса”, виски в посуде, напоминающей женский профиль…

— Где вы покупаете одежду?

— Где приходится: в Москве, Вильнюсе… Помню, когда шел на свой первый прием, надел наглаженные брюки, новые туфли, потому что люди смотрят. А если придешь — халат мятый, прическа никакая — больные посидят, подумают и скажут: ай, пойду я в какую-нибудь другую поликлинику.

— Костюмы какого цвета предпочитаете?

— Темно-синего, черного, белого. И легкий беж.

— Кто вам помогает в выборе?

— Никто, я делаю это сам. Хотелось бы заметить, что по статусу я должен иметь красивую одежду и приличную машину. Но скажу также, что человек, который творит руками, не может быть миллионером. Клиника требует огромных расходов — на препараты, медтехнику, коммунальные платежи… Недешево обходится и участие в международных конференциях и конгрессах. Кстати, я приглашен на международный конгресс, который состоится в августе в Вене.

— А без этого разве нельзя?

— Однозначно — нет. Каждая моя трехдневная поездка на конгресс заменяет два месяца учебы. Именно там можно получить информацию о всех новейших достижениях в нашей отрасли. Я работаю с международными сайтами крупных клиник, известнейших специалистов, потому что плачу взнос международного общества пластических хирургов. Читаю платные журналы по пластической хирургии в Интернете. Время, когда были книжки, закончилось. Хотя есть у меня книга по специальности, которая стоит 280 евро.

— Почему носите часы на правой руке?

— Для меня это очень удобно. Ношу их так с детства.

— Какой случай из детства вам больше всего запомнился?

— Помню, как из пионерского лагеря сбежал. Мне было 12 лет. Только что купили аккордеон. Я такой домашний был и первый раз приехал в пионерский лагерь. В первый же день наутро просыпаюсь — полные уши зубной пасты. А у меня уже в детстве зарождалось непонятно какое честолюбие. Я срываюсь, хватаю аккордеон на плечи и пешком шесть километров до автобуса. Вечером приезжаю домой весь в слезах. Отец мне: ты что? Такой позор, ты же не девочка! Я как разрыдался! Они меня садят в машину, подъезжаем к воротам лагеря, я хватаюсь за отца: “Папа, не оставляй меня здесь!” Представляете? Хотя на следующий год уже сам просился: отправьте меня в лагерь.

— Пальму первенства по изменению внешности удерживает Майкл Джексон. Его детские фотографии и нынешний облик никак не соотносятся между собой. Существует ли грань между медициной и этикой?

— Майклу Джексону нужно было остановиться, когда сформировался новый облик. Но он не прекращает изменять внешность. Если бы ему отказал в операции один врач, он нашел бы другого. И в нашу клинику иногда приходят люди, которым так и хочется сказать: послушайте, есть хорошая парикмахерская, хороший косметолог, сходите туда, и операцию не придется делать.

— Кто из знаменитостей оперировался у вас?

— Жены членов фракции ЛДПР. У меня есть туалетная вода “Жириновский”, я ее принципиально не открываю: выпущено 300 флаконов во Франции по заказу Владимира Вольфовича.

— Какой у вас характер?

— Непростой. Я доминант и властный человек. Не признаю необязательности, неисполнительности — как в жизни, так и в работе. Думаю, человеку, который рядом со мной постоянно, бывает непросто.

— Умеете признавать свои ошибки?

— Конечно. Правда, сначала стараюсь не говорить об этом. Мне нужен плавный переход. Если в чем-то не прав — извиняюсь.

— Легко расстраиваетесь?

— Легко. Вообще я ужасно обидчивый, но быстро забываю обиды. Словом, незлопамятный.

— Чего не любите больше всего?

— Не люблю неискренности. Если человек врет, и я вижу, что он выкручивается, — он для меня вычеркнут из жизни. Очень болезненно переношу несправедливость и ложь. Я всем верю, может, потому что у меня нет времени на обдумывание каких-то мелочей…

— Как снимаете стресс?

— Умею собой управлять. Когда начинаю от чего-то мучиться до боли в ногах, тут же создаю себе другую проблему, чтобы отвлечься. Или сажусь в поезд и уезжаю куда-нибудь. А когда возвращаюсь, стараюсь больше об этой проблеме не вспоминать.

— Какие у вас пристрастия в еде?

— Люблю противоположности: сладости и острую пищу. Скажем, в кофе с молоком могу бросить три ложки сахара. Или, съев на работе бутерброд с колбасой, могу закусить его шоколадкой.

Во всех странах мира эстетическая хирургия — частная. И не потому частная, что “я такой умный и хочу получать “бабки”, а потому что “я такой умный, и эти операции на здоровом человеке должен делать с высочайшей степенью ответственности”. Это, прежде всего, высочайшая персональная ответственность за то, что ты будешь вытворять.

— Как вы относитесь к шумному скандалу, который подняла Оксана Пушкина? Расскажите об обратной стороне стремления к вечной молодости.

— У Пушкиной случилось обычное статистическое осложнение, связанное с человеческим фактором. У меня есть 8-летний опыт работы с различными препаратами для введения в ткани, и каждый пациент переносит их по-своему (даже с непредвиденными результатами). Сомневаюсь, что такому пациенту, как Пушкина, вводился какой-то “левый” препарат (кстати, высказывания моего московского коллеги и друга профессора А.И. Неробеева озвучены в фильме не полностью). Препарат мог быть совершенно нормальный, но повторное его введение наверняка спровоцировано настойчивым желанием самой пациентки, хотя это крайне нежелательно. Самая большая ошибка врача в том, что она сделала “укол красоты” не в медицинском учреждении. Лично я в подобных ситуациях никогда не иду на поводу у пациента: поп — батюшка в церкви, хирург — в операционной. И никаких торгов! В своей книге “30 лет к красоте со скальпелем”, которая выйдет через три года, эти ситуации будут описаны. В хирургии нет ни одной простой и легкой операции. Чем проще она кажется, тем больше имеет подводных камней.