Детский хирург, профессор Юрий Абаев: Надо понять душу человека, сидящего перед тобой, прежде чем лечить его

Профессор Юрий Абаев, член Ассоциации хирургов России и Беларуси, считает родным отделение гнойной хирургии Республиканского ДХЦ. Здесь находятся кафедра детской хирургии БГМУ, где он работает, и маленькие пациенты, которых консультирует, а прежде оперировал

Абаев Юрий, Профессор, член Ассоциации хирургов России и Беларуси. По большому счету в ДХЦ Юрий Кафарович ходит 35 лет — со студенческой скамьи. Сегодня сам учит будущих хирургов. И не только как держать скальпель и проводить исследования, но и философии, врачебной этике, а история медицины в его рассказах всегда живая и поучительная. Абаев — автор 7 монографий, 10 учебно-методических пособий, 400 научных статей; он давний автор «Медицинского вестника».

Юрий Кафарович, Вы можете сразу определить, кто из пришедших за знаниями станет настоящим хирургом, а кому лучше и не пытаться?

Кто скрупулезен, проницателен, хорошо подготовлен теоретически, имеет острый глаз и аналитические способности — тому хирургия не возбраняется. Иногда студенты не понимают, зачем им говорят о Гегеле, Фейербахе, Канте, зачем практические занятия по логике и психологии... А ведь философия и медицина вышли из одной колыбели. Надо понять душу человека, сидящего перед тобой, прежде чем лечить его. Можно довериться технике, аппаратным методам исследования и диагностики, не вдаваясь в подробности жизни пациента, но это создаст невидимую преграду между ним и доктором. Внутреннее состояние больного, его психологические особенности — в деле врачевания не пустяк.
Хирург должен обладать гибким мышлением, решительностью. Часто в экстренных случаях у него совсем мало времени и недостаточно информации. Тогда надо иметь мужество брать всю ответственность на себя.
Самый лучший метод подготовки студентов — на конкретных примерах в клинике, когда собираешь анамнез, общаешься с малышом и его родителями, ищешь слова, которые отвлекают от боли, утишают ее. Самый доступный и экономически выигрышный путь исследования — в освоении клинического мышления, соответствующего современному уровню науки. На это уходят годы.

В своих книгах Вы призываете врачей постоянно расширять кругозор, учиться до конца дней. Основой написанных Вами томов «Справочник хирурга», «Раны и раневая инфекция» стал многолетний опыт работы в ДХЦ. Удивляет, что российские издатели в кризисные годы, ко-гда всякая деятельность свертывалась, печатали именно Ваши книги.

Издательство «Феникс» разыскало меня через интернет и предложило рассказать о конкретном опыте. Времени было мало, составил себе жесткий график и сидел за компьютером. Так вышли эти книги. А еще «Воспалительные заболевания новорожденных», «Боли в животе у детей». Позже Белгосмедуниверситет выпустил учебные пособия «Клиническое мышление», «Доказательная медицина».

Вам довелось работать с основателем ДХЦ профессором Олегом Мишаревым. Говорят, у него было особое чутье на кадры: те, кого он взял на работу в Центр, до сих пор не выпали из обоймы.

Олег Северьянович — создатель школы детской хирургии в Беларуси, заслуженный деятель науки БССР. Человек разносторонний: интересовался философией, хорошо разбирался в живописи, считал, что она соревнуется с самой природой. Родом из Саратова, там закончил мединститут, аспирантуру. Фронтовик. Был тяжело ранен; прихрамывал, особенно когда открывался свищ. Но, как все врачи, лечиться не любил. Намазывал вокруг раны сметану, и любимый кот вылизывал содержимое, слюна-то у животного фитонцидная. Людей видел как на рентгене. О некоторых говорил: «Жаль, потухший человек». Таких старался не брать. Ему были важны целеустремленность сотрудника, желание новизны — тогда врач быстро становится крепким специалистом, тянется к науке.
Мишарев создал кафедру детской хирургии БГМУ (руководил ею 20 лет), научно-исследовательскую лабораторию, отделение интенсивной терапии; обозначил несколько направлений в детской хирургии, обеспечил новый уровень обезболивания, без которого она не могла развиваться.
Хороший психологический микроклимат в коллективе Мишареву помогал поддерживать заведующий отделением гнойной хирургии Григорий Дунаевский. Когда-то он был главврачом Наровлянской райбольницы, затем работал в 5-й клинике Минска. Обладал колоссальным опытом, к студентам относился с тем же уважением, что и к профессорам. Руководил мудро, тактично, делая так, чтобы коллектив напоминал семью, в которой все держится на доверительных, теплых отношениях, чтобы обстановка была благоприятной для работы и научных исследований.

Это правда, что рубцы на теле маленького пациента оставляют след и в душе хирурга?

Дети с гнойно-воспалительными заболеваниями находятся у нас длительное время. Их лица сохраняются в памяти. Помнишь их шутки, их страхи перед перевязками — малыши придумывали любые уловки, лишь бы в процедурную не входить. Если ребенок плохо поправляется, ничего делать не можешь, думаешь, как и чем еще ему помочь.
Однажды Валентин Афанасьевич Овчаренко оперировал 6-летнюю девочку, которая попала под трамвай, а я — врач-интерн — ему ассистировал. Доктор сделал ей пластику лица, аккуратно сформировал носик, она стала выздоравливать. Через 10 лет на практику в 1-ю клиническую больницу Минска пришла медсестра. И сразу же заглянула на кафедру детской хирургии, спросила: доктор, Вы меня помните? Когда человек становится взрослым, он мало напоминает того малыша, которого ты когда-то оперировал. Я молчал, вглядываясь в ее лицо. Ну никаких примет или зацепок!

"Вы же кормили меня из ложечки! Я под трамвай попала, и папа сказал, что врачи сделали меня красивее, чем когда я родилась..."
Нескольких девочек оперировал по поводу остеомиелита, через много лет увидел их среди студенток медуниверситета. Такие встречи дарят радость, понимаешь, что все отдаешь людям не напрасно, к тебе это возвращается положительной энергией.

А силы для работы черпаете где?

В семье. Я ведь рос среди медиков. Отец Кафар Рахманович был военврач, фронтовик, всю войну прошел в медсанбате. В мирное время возглавлял Слуцкое медучилище. Мама Вера Александровна служила медсестрой противошокового отделения в том же батальоне, где и отец. Тетя Любовь Александровна — фельдшер. Сестра Ирина — акушер-гинеколог. Работает в Санкт-Петербурге. Жена Галина Викентьевна — врач. Сын Аркадий — микробиолог, трудится в РНПЦ эпидемиологии и микробиологии. Мы часто собираемся вместе, профессиональные разговоры — от них никуда не деться — нам не надоедают, они обогащают.

Юрий Кафарович, когда случилась авария на ЧАЭС, Вы в составе научной группы Министерства обороны СССР проводили исследования в радиационной зоне. На здоровье это не отразилось?

Пока не жалуюсь. Мы же понимали, что находимся в пекле, и старались быть осторожными. Хотя в условиях повышенного радиационного фона это ничего не гарантировало. Пять месяцев наша спецэкспедиция изучала флору и фауну загрязненных мест на белорусской и украинской сторонах. Мы работали вблизи и на самой станции, брали воду из Припяти, вылавливали рыбу для исследований, а потом пришлось месяц стоять за операционным столом. Сейчас понимаю, что действия по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС были неоправданно рискованными.

Вы окончили школу с золотой медалью. Многократно побеждали на олимпиадах по физике и математике, но стали не физиком, а врачом; это понятно — в семье все служили медицине. Но откуда в Вас страсть к музыке, театру, да такая, что могли сесть в поезд и уехать в Москву, чтобы увидеть в спектакле Иннокентия Смоктуновского, или в Ленинград — на премьеру, в которой играл Кирилл Лавров?

В застойные годы театр был глотком воздуха, он за два часа преображал зрительный зал, дарил надежду, звал в лучшее будущее. В первопрестольной ставили пьесы острее, на злобу дня, а на сцене свое в них привносили корифеи — Евгений Евстигнеев, Олег Табаков, Татьяна Доронина. Я еще застал народного артиста СССР Игоря Ильинского — в Малом театре у него были не только комедийные роли.
Музыкой я занимался с детства, окончил музыкальную школу по классу баяна. Бывает так, что ребенок учится, чтобы угодить родителям, а сам терпеть не может уроки сольфеджио; у меня все было по-другому. Без классической музыки, кажется, как без воздуха. Мы с женой часто ходим в филармонию и в театр. Рад, что она любит глубокие серьезные произведения, некоторые оперные партии знает наизусть — росла в артистической семье.

Вы могли бы писать книги по истории медицины. Гиппократ был представителем 18-го поколения рода древнегреческого врача Асклепиада, в котором все мужчины служили при храмах и передавали знания друг другу. О любом врачевателе из его рода с интересом рассказываете студентам…

Ничто не учит так, как примеры из жизни выдающихся личностей. Когда-то в школе учитель истории предложил мне собирать высказывания великих людей и записывать их в тетрадь. Я увлекся, тетрадей все прибавлялось, жившие в разные эпохи люди становились моими друзьями, я мог выбрать из их опыта самое ценное. Студентов очень впечатляют рассказы о случаях из практики Пирогова, Войно-Ясенецкого, Мечникова, Чехова.
Величайший диагност Сергей Боткин, например, упорно отказывался верить, что у него ИБС, состояние после перенесенного инфаркта. Считал, что это желчный пузырь рефлектирует на сердце. Ездил на курорты, которые были ему противопоказаны. Как объяснить, что богатейшие знания, опыт, интуицию человек применяет в отношении других, но не себя?
Я люблю рассказывать студентам о врачебном опыте отечественных клиницистов. Однажды Пирогова пригласили к раненому Джузеппе Гарибальди для решения диагностического вопроса — есть ли пуля в ране? Николай Иванович блестяще справился с задачей, тщательно изучил жалобы больного, собрал анамнез и анализы без дополнительных травмирующих исследований, поставил точный диагноз. Под впечатлением блистательной хирургической практики Пирогова я написал несколько статей, посвятив их гениальному врачу и ученому.
Любимый писатель и уважаемый мною врач Антон Чехов всем своим творчеством показал, что между этими профессиями существует глубокая связь. По сути, как сказал французский романист и биограф Андре Моруа, «и те и другие относятся к человеческим существам со страстным вниманием; и те и другие забывают о себе ради других людей».
Кто в описании врачей может соперничать с Бальзаком? И разве не необходимо было хоть немного ощутить себя врачом, чтобы создать образы доктора Бьяншона и хирурга Десплена? Кто лучше тяжелобольного Пруста знал цену доверию, которое возбуждает в нас человек, глазом более проницательным, чем наш собственный, угадывающий тайну нашего организма? На эти вопросы я мог бы ответить — Чехов. Ему не надо было представлять себя врачом или больным, он был един в трех лицах: писатель–врач–больной. Отсюда достоверность, отличающая каждое его слово.
У жителей Мелихова и окрестных сел Антон Павлович пользовался большим уважением. Каждый день с 5 до 9 часов утра он вел прием у себя дома, ездил к больным за десятки верст в любую погоду. В 1892–1893 годах его врачебная практика превратилась в большое общественное дело. Средней полосе России угрожала холера. Антон Павлович взял на себя организацию медицинского пункта в Мелихове. Оборудовал врачебный участок за личные средства. Много ли энтузиастов сегодня способны на такой поступок?..

Авторы Элла Олина, Минск. Фото Аркадия Николаева, «МВ».