Основатель клиник «Новое зрение» Олег Ковригин: Хотим возвращать зрение абсолютно слепым людям

Основатель клиник «Новое зрение» Олег Ковригин в конце 2018 года праздновал 50-летие. В этом году уже у самой клиники юбилей. 20 лет назад на арендных площадях поликлиники МТЗ впервые появилось «Новое зрение». Теперь это целая сеть, которая пустила корни не только в 5 городах Беларуси, но и в других странах. Олег Ковригин рассказал об истории создания «Нового зрения» и планах на будущее, своих новых проектах за границей, а также приоткрыл завесу в личное пространство.

— Как возникла идея создания клиники? Насколько знаю, раньше вы были далеки от офтальмологии?

— Мой отец был военным, и наша семья долго жила в Германии. Я родился там и учился до 8 лет. Потом переехали в Россию, где я окончил Институт нефти и газа в Тюмени. Свою карьеру начал в московском филиале немецкой компании Siemens, которая занималась продажами высокотехнологичного оборудования. Работа в этой корпорации никак не была связана с той работой, которую делаю сейчас. Но в дальнейшем тот опыт, который получил при работе с Siemens, мне, конечно, очень многое дал. Через несколько лет ушел на вольные хлеба и создал в Германии свою компанию по продвижению нового оборудования и технологий, которая до сих пор успешно работает в городе Веймар.

— В Германии же вы получили дополнительное образование?

— Да, закончил факультет менеджмента в университете города Йена. Кроме этого, в Берлинском университете изучал медицинское проектирование на факультете экономики.

Первоначальный же интерес к микрохирургии возник во время общения с врачами больниц, которым мы поставляли операционные микроскопы. Они рассуждали на тему создания клиники микрохирургии нового типа. Идея окончательно выкристаллизовалась после разговоров с поставщиками японского и европейского оборудования в Россию. Люди, которые обслуживали оборудование и видели процесс изнутри, говорили о том, что было бы неплохо и с коммерческой точки зрения, и в принципе для людей сделать так, чтобы современная техника не использовалась в качестве подставки для цветочного горшка, как это нередко происходило в обычных муниципальных больницах, а полноценно работала. Ну и в один прекрасный момент созрело решение попробовать что-то сделать и сложились звезды. Я в ту пору уже жил в Минске, познакомился со многими специалистами. В 1999 году мы арендовали площади в поликлинике Минского тракторного завода, закупили оборудование, пригласили врачей, которые были готовы обучаться и делать работу более эффективно. Так и появилось «Новое зрение».

— Какие сложности пришлось преодолевать в то время?

— Я бы хотел сказать не о сложностях, а о большем доверии со стороны регулятора. Всегда вспоминаю как хорошего профессионала тогдашнего министра здравоохранения Игоря Борисовича Зеленкевича. Он говорил очень просто: я даю Ковригину лист бумаги формата А4, получаю право полностью контролировать, что он там делает, а взамен мы закрываем целое направление в медицине. Раз у них нет жалоб от пациентов, внедряются новейшие технологии, все идет своим чередом, значит, надо позволить развиваться, а не устраивать ежемесячные проверки.

— За 20 лет сильно ли изменились технологии в офтальмологии?

— Конечно, виден большой прогресс. Законодателями моды являются компании из США, Великобритании, Японии, Германии. Сделан огромный скачок к тому, чтобы зрение, получаемое после операции по поводу катаракты, было естественным. То есть человек хорошо видит и вдаль, и вблизи, и на средней дистанции. Это яркий пример тех технологий, которые есть. Новая лазерная коррекция стала еще точнее, качественнее.

Появилось абсолютно новое направление — 3D-хирургия. Это уход от традиционной оптической направляющей в хирургии глаза. Раньше врач смотрел в микроскоп, получал увеличенное разрешение и выполнял вмешательство. Сейчас микроскопа как такового нет. Тем самым исчезли все минусы того, что хирург проводит операцию под микроскопом. При проведении операции хирург должен иметь возможность как можно больше визуально наблюдать, что он делает. С этой целью всегда использовались источники повышенного освещения, которые делали засветы глаза в то время, когда проходила операция. Но это нефизиологично и ненормально, когда в течение 30−40 минут на глаз светят, потому что приводило к повреждению сетчатки глаза, к повреждению сосудов глаза. Это неизбежный момент, который присутствовал. Работа с источником повышенного света была проблемой для глаз и самого офтальмолога. Вы не поверите, но профессиональные болезни наших врачей — это проблемы, связанные с их зрением.

Теперь появились 3D-видеокамеры, которые в очень высоком разрешении снимают информацию, передают на специальный экран в операционной. И хирург, надев специальные очки, видит 3D-фильм. Но в лучшем качестве, чем в кинотеатре. Когда он переводит зрение вправо или влево от экрана, ничего не меняется, он видит абсолютно всю операционную в обычном виде. Точно также одновременно получает возможность наблюдать за ходом операции вся операционная бригада, которая сейчас состоит уже не из ассистента врача и медсестры, а включает обязательно медицинского инженера, двух хирургов и минимум двух медсестер, которые занимаются в том числе и обслуживанием медицинского оборудования. Вот этот скачок 3D-хирургии, который в настоящий момент доступен только в наших клиниках, тащит за собой локомотивом остальную белорусскую офтальмологию.

— Но пока не все ваши клиники оборудованы такими системами?

— Это очень дорогостоящее оборудование приобретается и устанавливается дополнительно к микроскопам. То есть оно интегрируется в обычные операционные микроскопы. Снимается оптический тракт, а вместо него устанавливается видеокамера и подключается ко всей системе. Одна система стоит более 150 тыс. евро, а их нужно 15−20. Это очень серьезное перевооружение. Но оно позволит следовать современным тенденциям в офтальмологии, давать лучшее качество для всех пациентов и беречь глаза хирургов.

— Недавно вы закончили реконструкцию своей первой полноценной клиники в Минске, которую открыли в 2006 году.

— Как уже говорил, проект «Новое зрение» стартовал на арендных площадях МТЗ. В 2005 году мы приобрели участок земли в Минске и занялись проектированием здания новой клиники. Я сразу заложил секретное проектирование.

— Что это значит?

— Это когда здание изначально проектируется в два-три раза больше, чем оно будет. Я не знал, какими темпами будет развиваться офтальмология. Как раз тот потенциал, который заложил в свою клинику, проектируя ее в 2005 году, оказался востребованным сейчас. В 2018 году мы провели масштабную реконструкцию, увеличили площадь клиники в 2 раза. Мы довольно быстро и просто достроили еще один корпус, который был у меня в чертежах и ждал своего часа в служебных документах. То, что вы видите сейчас, является раскрытием потенциала нашей клиники на 2/3. То есть в ней еще остается секретное проектирование, которое, возможно, будет востребовано позднее.

— Помимо столицы, вы построили клиники в Могилеве, Витебске, Бресте и Гродно. Остался неохваченным лишь один областной центр.

— Гомель не является каким-то исключительным, просто не дошли руки. Со временем, я думаю, мы там выкупим здание и сделаем клинику, как это было в других городах. Просто сейчас мое время распланировано на три года вперед.

— Вы осторожно наращиваете мощности. Вместе с тем государство хочет построить в Минске Республиканский офтальмологический центр инновационных технологий, чтобы объединить «накопленный опыт отечественной офтальмологии в одном месте». Как вы относитесь к этой инициативе?

— Разработчики этого проекта моего мнения не спрашивали.

— Давайте я спрошу.

— Опираясь на ту информацию, которую читаю в прессе, могу сказать, что нет острой необходимости в срочном создании отдельно стоящего здания. На тех площадях, которые существуют сейчас в государстве, можно нарастить количество операций в разы. Тем более сегодня очередей на глазные операции в Беларуси нет. Некоторые можно провести даже день в день. Любой капиталист скажет, зачем нам строить завод по производству зубной пасты, если ее полно лежит в магазинах. Точно такой же зубной пасты, как и везде.

Я в принципе не против строительства больниц, учреждений здравоохранения. Но вопрос, какую больницу построить. Может быть, лучше роддом или онкологический центр. И решение о строительстве таких учреждений за деньги налогоплательщиков должны принимать более серьезные люди, чем 2−3 клерка в Министерстве здравоохранения.

— Вы сказали, что сейчас заняты другими проектами. Будете строить клиники за границей?

— 2018 год был годом больших проектов для нашей клиники. Мы построили практически новое здание в Минске, не прекращая работу старой клиники. Была возведена огромнейшая клиника микрохирургии глаза в Карелии, в Петрозаводске, которая закрыла все потребности этого региона в офтальмологии с запасом.

В 2019 году стартовали еще два новых проекта. Я буду строить в России клинику сложной детской микрохирургии и онкоофтальмологии. Дети будут приезжать со всей России, так как нет смысла открывать такие большие клиники по всей стране. Проще приехать и создать в одном месте какой-то конгломерат, центр, где решить серьезно все эти проблемы. 29 марта мы закладываем первый камень в основание строительства этого большого комплекса. Планируется принять на работу более тысячи специалистов.

В этом году стартует еще один огромный проект на Мальте. Как уже писал СМИ, мы провели переговоры на этот счет с премьер-министром Мальты Джозефом Мускатом и министром экономики Кристианом Кардона.

На первом этапе планируем построить клинику, а затем создать крупный учебный и научный офтальмологический центр.

На базе клиники планируем открыть лаборатории для решения проблем бионического зрения. Хотим возвращать зрение абсолютно слепым людям. Работаем в тесном контакте с канадской компанией Argus, которая изобрела бионический глаз, и с другими компаниями, которые выходят на рынок, с тем, чтобы сделать технологию доступной для многих людей.

Хочу отметить, что власти Мальты и Карелии ведут активную работу по привлечению иностранных инвесторов. И при таком подходе хочется работать еще лучше. Перед глазами руководства Карелии две картинки: 2016 год и 2018 год. Они показывают, какой развал был тогда и какой современной клиника стала сейчас. Раньше было много жалоб и обращений пациентов в Министерство здравоохранения Российской Федерации, к губернатору. А сейчас эти проблемы исчезли и появилось огромное количество благодарностей.

Очень важно и то, что в своих проектах никогда не используем государственные деньги. У нас нет бюджетного финансирования. Это или средства банков, или же деньги инвесторов, которые размещают свои средства на понятных условиях. Мы не забираем социальные деньги, не пытаемся штамповать что-то ненужное. Мы создаем всегда тот продукт, те больницы, которые всегда нужны людям.

— Эти два проекта займут все ваше время в 2019—2021 годах?

— В принципе, да. Помимо них, мне надо осуществлять оперативное руководство теми клиниками, которые уже существуют, делать это качественно и грамотно, потому что за моими решениями — зрение пациентов и полторы тысячи рабочих мест.

— Как стало известно, в конце прошлого года вы отпраздновали юбилей.

— Мне раньше казалось, что в 50 лет людей надо уже усыплять (улыбается). Когда я отпраздновал юбилей, единственное, что я понял через неделю, что ничего ровным счетом не изменилось. Чувствую себя так же, как и когда мне было 49 лет или 30 лет. Наверное, весь возраст внутри человека. Как ты себя ощущаешь, как работаешь, так оно и будет.

— И никаких итогов для себя не подводили?

— Не знаю, как описать чувства, когда ты начертил у себя в компьютере проект клиники, а через год-два возле этого здания останавливаются машины, заходят люди, получают хорошее лечение, уходят и говорят спасибо. Как говорят танкисты, чтобы узнать истинное счастье, нужно войти в город вместе с танками, которые освободили город.

А самое большое достижение — это люди, которые меня окружают. Имею в виду как родных и близких, так и сотрудников клиник, которые стали частью моей жизни. На работе я провожу 12 часов в день. И еще не известно, с кем я больше общаюсь — с детьми или с докторами, инженерами, решая вопросы.

— В 2018 году у вас родились девочки-близняшки.

— У меня уже четыре прекраснейшие дочери, и они меня только радуют. Я ими горжусь. Старшая дочь хорошо учится в престижном университете. Она не совершает необдуманных поступков, не тратит деньги попусту. К тому же очень хорошая хозяйка. Средняя дочь ходит в школу.

— Вы сказали, что у вас работает полторы тысячи человек. Сколько из них в Беларуси?

— Наша сеть объединяет 15 клиник, которые успешно работают в Беларуси, Украине, России, Литве, Латвии, Эстонии, Норвегии, Великобритании. Скоро к ним добавится еще и Мальта. Последняя перепись населения дала результат 1672 человека по всей системе в разных странах. В Беларуси — около 700. Врачей, конечно, в разы меньше, потому что я считаю, что доктор, который работает в нашей клинике, — это специалист очень высокого уровня, и нет необходимости делать какую-то массовую марширующую поляну. Наши врачи с самого первого дня никогда не работают по совместительству. Мы всегда принимаем специалиста, загружаем его полностью и платим столько, что у них нет ни желания, ни необходимости работать где-то в другом месте. В целом хочу сказать, что горжусь тем, что мы собрали хорошую, эффективную команду, которая стала командой-чемпионом.

Недавно учредили 13-ю зарплату для сотрудников, которые проработали у нас 20 лет. Медицинские сестры, доктора, санитарочки будут получать к Рождеству еще одну заработную плату. Это дань уважения нашим сотрудникам за их труд, за то, что они делают, ну и какая-то благодарность, то, что мы можем сейчас сделать для своих сотрудников.

— Давайте еще немного поговорим о будущем. Каким оно вами видится в сфере офтальмологии? Какого прорыва можно ожидать?

— Как уже говорил, прогресс шагает семимильными шагами, технологии постоянно совершенствуются. Я на самом деле испытываю огромное удовольствие, общаясь с врачами о перспективах развития клиник, о новых решения и технологиях. Мы много чего-то представляем. Но знаете, все медики настолько приземленные люди, что хочется решать серьезные проблемы, которые есть сейчас. Когда к тебе приходит молодая пара, их ребенку месяц, и ты видишь, что из-за того, что просмотрели офтальмологи в роддоме или где-то еще, есть проблема, которая приводит к слепоте этого ребенка, или у него вообще серьезная онкология, то такие вещи серьезно приземляют, что рассуждать о чем-то возвышенном, «зефирном» просто не хочется. Поэтому, наверное, хотелось бы найти какой-то универсальный ответ на те нерешаемые офтальмологические операции, которые сейчас существуют. Хочется как раз преодолеть это слово «нет» и ответить «да» на вопрос, можно ли вернуть зрение вот в таких вот тупиковых ситуациях. Это было бы для меня самой большой наградой и самым большим моим желанием.