Ирина Абельская: Продолжительность жизни пациентов лечкомиссии колеблется от 82,5 до 84 лет

Глава клиники, в которой обслуживаются первые лица страны, рассказала СМИ о том, чем отличаются VIP-пациенты, кто может пройти обследование в лечкомиссии и о том, какие фразы не произносят врачи в ее присутствии.

«Мы не обижаемся, когда нас называют лечкомиссией»

— Медцентр управделами президента до сих пор называют лечкомиссией. Понятно, что технологии со времен СССР изменились. А чем еще нынешняя лечкомиссия отличается от советской?

— Мы не обижаемся на то, что медцентр называют лечкомиссией. Основы ведь были заложены еще в советские годы. В этом году мы отмечаем 85-летие нашей больницы — в 1931-м приказом Совнаркома такие лечебные учреждения были созданы практически в каждой республике Советского Союза. Их главной задачей было оказание профилактической и лечебно-диагностической помощи в первую очередь руководителям государства и заслуженным лицам. И этот принцип сохранен до сих пор.

— И кто сегодня ваши пациенты?

— У нас обслуживаются руководители вертикали, лица, включенные в кадровый реестр президента. Но не только они. Это и заслуженные люди нашей страны, и лауреаты различных премий, артисты, художники, ученые, те, кто внес вклад в отрасли народного хозяйства, герои, ветераны и инвалиды Великой Отечественной войны. Кроме того, по программам добровольного медицинского страхования получить качественное медицинское обслуживание в нашей клинике могут многие граждане Беларуси. Ну и традиционно мы обслуживаем посольства и консульства, серьезные иностранные компании. Мы также организуем медицинскую помощь для глав государств и правительств, которые прибывают в нашу страну с визитами.

— То есть это ваши врачи дежурили во Дворце Независимости, когда Меркель, Олланд, Путин и Порошенко вели ночные переговоры в Минске?

— Да, наши сотрудники там дежурили и готовили все необходимые медицинские объекты, которые могут понадобиться в экстренных случаях.

— Я думала, что первые лица привозят врачей с собой.

— Возможно, так оно и есть. Но мы же говорим об оказании неотложной помощи, когда может понадобиться не только медицинский чемоданчик, но и более серьезное медоборудование. Поэтому в каждой стране и существует такая форма медпомощи, как обслуживания лиц высокого уровня.

«Не бывает здоровых, бывают недообследованные»

— Сегодня в интернете вы называетесь vip-clinic. VIPы вообще сложнее обычных пациентов?

— Нет, VIPы как раз — наиболее простые пациенты в плане коммуникации. И с каждым годом это все более заметно. Они переносят огромные нагрузки, работают с высокой интенсивностью и хорошо организованы. Очень приятно, что современные VIPы понимают, что они просто обязаны для качественного выполнения своих профессиональных обязанностей сохранять хорошее здоровье и не забывать о профилактике. Они четко знают, что и когда им надо делать, стараются не запускать свои заболевания. Хотя, конечно, есть и те, с которыми не так просто.

— Вы как-то говорили, что продолжительность жизни пациентов лечкомиссии выше, чем в среднем по стране.

По данным за последние пять лет, продолжительность жизни пациентов лечкомиссии колеблется от 82,5 до 84 лет.

Это не надуманные, а абсолютно реальные цифры. И это заслуга не только и не столько тех, кто работает сегодня в этом учреждении. Мы смогли сохранить, укрепить, вывести на более современный уровень то, что было заложено много десятилетий назад. Принцип всеобщей диспансеризации, который был когда-то объявлен, сохранен у нас до сих пор. Пациенты, которые здесь наблюдаются на протяжении десятилетий (а у нас ведь есть пациенты, которые и 30, и 40 лет обслуживаются), знают и понимают, как это важно.

Продолжительность жизни — главный показатель, но есть и много других. Сейчас несколько сместился пенсионный возраст, и людей, которые будут участвовать дольше в жизни общества, будет больше, они будут старше. Значит, с ними должна проводиться более профессионально соответствующая работа, чтобы они могли не снижать качество жизни. Поверьте, это огромная радость и огромное удовольствие — общаться с возрастными людьми, которые до сих пор работают, сохранили абсолютно острый ум, память, жизнелюбие, энергию. Мы даже своих молодых врачей водим к таким пациентам, как на экскурсию. Это очень большой стимул для любого человека.

— Вы хвалите пациентов, которые следят за здоровьем. Что формирует такое отношение к себе — достаток, интеллект, положение в обществе?

— Я не могу сказать, что пациенты, которые у нас обслуживаются, полностью здоровы. К сожалению, многие из них имеют разные заболевания, как и любой человек, в общем-то. Сегодня мы говорим, что не бывает здоровых, бывают недообследованные. И уровень медицинской техники сейчас такой, что можно диагностировать болезнь практически у каждого пациента. Несмотря на положение в обществе, уровень жизни, у наших пациентов есть один очень большой негативный момент. Они испытывают огромные ежедневные стрессовые нагрузки. И главное, чтобы они могли вырабатывать стрессоустойчивость, в этом мы и стараемся им помочь.

Стресс — главный пусковой механизм многих патологических процессов в организме. Плюс нерегулярное питание, командировки, сидячий образ жизни (в основном это кабинетные работники), мы хотим помочь им справиться с рисковыми моментами и сберечь себя.

«При мне врачи таких фраз не произносят»

В этом году лечкомиссия отмечает 85-летие

— У вашего медцентра больше возможностей, чем у других больниц, закупать более новое оборудование?

— Нет. Сегодня наш технический уровень не превышает уровень многих лечебных учреждений, в первую очередь республиканских научно-практических центров. Благодаря программе здравоохранения за последние 10 лет произошла очень мощная реорганизация. Сегодня абсолютно откровенно и честно можно сказать, что система здравоохранения в Беларуси позволяет оказывать качественную медицинскую помощь на различных уровнях ее организации.

— Но есть нюанс. Оборудование хорошее, но не все специалисты умеют им пользоваться. Вы как диагност наверняка знаете об этой проблеме.

— Да, эта проблема есть, и я думаю, что она сегодня касается не только медицины, но и очень многих сфер в нашей стране. Мы стремимся иметь высокотехнологичное медоборудование, на которое тратятся большие средства. Но, к величайшему сожалению, далеко не все наши специалисты могут этим оборудованием грамотно пользоваться.

Медицинский работник должен учиться всю жизнь. Не почитав литературу и не посмотрев какую-то лекцию, можно выпасть из темы надолго. Сегодня очень много возможностей — это и веб-конференции, и телемедицина, и обсуждение с коллегами клинических случаев онлайн. Но есть вопрос языковой подготовки, который, к сожалению, в нашей стране до сих пор является большой проблемой.

Мотивация тоже важна. По идее, в медицинский поступают не худшие выпускники школ, многие из врачебных династий, они знают, зачем туда идут. Им никто не обещает по окончании института резкий рост зарплаты или какие-то невероятно привлекательные условия работы. И мне кажется странным, когда молодые специалисты говорят: как нам платят, так мы и будем работать. Это преступление, с такой позицией нужно уходить с любой работы, а из медицины — обязательно. Значит, человек — плохой специалист. Невозможно оказать помощь, думая о том, как тебе за нее будут платить. И это основная идеология в нашем лечебном учреждении. Врачи это знают. По крайней мере при мне они таких фраз не произносят, я реагирую на них очень бурно.

— У вас есть очереди, на ту же МРТ, к примеру?

— Как таковых очередей для наших пациентов нет. Если мы говорим о лечебной помощи, например, об оперативном экстренном вмешательстве, то здесь очереди нигде быть не может. Что касается амбулаторно-поликлинического звена, когда пациенты планово записаны на обследование, очередь бывает, но она абсолютно разумна и не превышает недели. Это нормально для любой страны мира, для любой системы здравоохранения. Я вообще считаю, что у нас еще нет очередей, как бы кому-то это заявление ни казалось странным. Просто мы не знаем, как в других странах, где пациенты в курсе: плановая операция будет проведена не ранее, чем, скажем, через полгода, так четко там определены временные границы.

— Знаю, что сегодня пациенты, оформившие страховку, тоже могут обслуживаться в лечкомисии. Как вы вообще относитесь к страховой медицине?

— Полностью «за». И я считаю, что мы к этому обязательно придем. Да, может быть, сегодня не готовы, очень медленно впрягаемся. И не потому, что есть какие-то сдерживающие факторы сверху, а потому, что снизу еще не все готовы. А ведь страховая медицина запустит очень многие механизмы. Когда частные медцентры, клиники, роддома будут поставлены в равные условия с государственными учреждениями, они будут стремиться повышать свой профессиональный уровень, потому что будут знать: у пациента на руках полис, он может выбирать. Может пойти в лечкомиссию, а может — в частный центр, в любой другой. И деньги придут за пациентом. Это прекрасно как для государственной формы, так и для частной. Да, будут сложности, какие-то недочеты, трения, неувязки — они всегда есть. Но нужно пробовать.

«Не надо иллюзий, в частных медцентрах баснословных окладов нет»

— Диагностов, узистов, других специалистов, которые умеют работать со сложным оборудованием, нередко перекупают частные медцентры. Есть у вас такая проблема, когда врачи работают на полставки здесь, на полставки там?

— Я в этом никакой проблемы не вижу.

В нашей стране нет практически специалистов из частных центров, которые бы не работали в государственных.

И нет в этом ничего плохого. Вообще, мы скоро должны будем прийти к выводу: мы все работаем на одном поле, на поле медицины и организации качественной медицинской помощи, неважно, какой формы собственности. Может, специалист и не нужен нам на полную ставку, ведь нагрузка бывает разной. Естественно, в свободное время он подрабатывает — это нормальное желание любого специалиста — получить за свой труд более высокую зарплату. Но не надо иллюзий, в частных медцентрах баснословных окладов нет. Да, они выше, чем в госучреждениях, но там тоже серьезная работа, и вы видите в последние годы, какими незащищенными бывают многие специалисты, которые там трудятся.

— Для врача престижно работать в лечкомиссии?

— Я бы хотела, чтобы это было так. Но бывает по-разному. Есть те, кто дорожит этой работой, понимает всю ответственность, испытывает какой-то легкий трепет от того, что здесь работает. Но, наверное, жизнь меняется, и таких острых ощущений, какие были у наших коллег лет 20−30 назад, уже нет. Потому что, во-первых, сегодня уровень всех медицинских учреждений в стране несколько сравнялся. Во-вторых, сегодня много делается в целом для здравоохранения — и для положения специалистов, и для зарплаты, и для условий. Например, есть возможность материально стимулировать специалиста за проведение высокотехнологичных операций, процедур. Этим пользуются все лечебные учреждения. А лечкомиссия… Для кого-то это престижно, кому-то безразлично. Но мы стараемся вырабатывать у наших сотрудников ощущение принадлежности к этому лечебному учреждению. Я, например, горжусь тем, что могла близко и тесно общаться с очень выдающимися людьми нашего государства, с людьми, которые оставили огромный след в истории, литературе, в культуре страны.

Можно с большой теплотой вспомнить и Владимира Мулявина, и Стефанию Станюту, и Василя Быкова, и Ивана Шамякина, и очень многих, прошедших через наше учреждение, с которыми сложились не просто отношения доктор — пациент, а по-человечески теплые взаимоотношения.

По-другому и быть не может, у нас доктор — это почти семейный врач, он знает проблемы семей на протяжении десятилетий, и он решает эти проблемы. Тот, кто может встроиться по своим человеческим качествам в эту систему, остается и дорожит работой, кто не может — уходит.

— Каких специалистов сегодня перекупаете вы?

— Критерии отбора в первую очередь профессиональные: высокий уровень знаний, стремление к постоянному обучению, новаторство и, конечно же, свежие идеи. Мы таких находим, к счастью.

— Есть ли какие-то ограничения при приеме на работу? Например, только врачи первой категории?

— Предпочтительнее, чтобы специалисты, которые приходят к нам в больницу, были специалистами не ниже первой категории, чтобы у них за плечами была клиническая ординатура или аспирантура. С 2013 года мы аккредитованы как научная организация, поэтому большое внимание уделяем «остепененности» наших кадров, чтобы это были специалисты с кандидатской и еще лучше с докторской научной степенью.

— У лечкомиссии есть какая-то научная специализация?

— Есть направления, которыми мы сегодня можем гордиться. В первую очередь это наша диагностика. Отделение лучевой диагностики одно из самых сильных в стране — компьютерная томография, МРТ, классическая рентгенология, ангиография, рентгенэндоваскулярная хирургия и маммография.

Наша маммологическая служба на высоких позициях не только в стране, но и в Европе. У нас создан законченный цикл обследования женщины на заболевания молочной железы: врач-маммолог, УЗИ с функцией эластографии, очень серьезное маммографическое исследование, гистологическая и цитологическая службы. Все это позволяет нам ставить диагнозы на крайне ранних, доклинических стадиях заболевания, сохранно проводить оперативное вмешательство и не только спасать жизнь, но и полностью обеспечивать ее качество. За короткий промежуток времени в нашем центре получили потрясающие результаты скрининга рака молочной железы. Мы проводим его сами, по собственной инициативе, в первую очередь — для наших пациентов. Плюс с марта 2016 года активно сотрудничаем с Минской областью.

— Женщина с улицы тоже может прийти в лечкомиссию и полностью обследоваться?

— Да. Есть алгоритм работы с гражданами Беларуси и зарубежья, которые не прикреплены к нашему лечебному учреждению.

— И сколько это будет стоить?

— Все цены можно посмотреть у нас на сайте. Эти вопросы закрывает экономическая служба, это к ним должны за информацией обращаться пациенты и посетители. Мы стремимся к тому, чтобы медработники не занимались не свойственными им финансовыми и экономическими функциями.

— Сейчас под Минском в Ждановичах строится новая VIP-клиника. На какой стадии этот проект?

— На стадии стройки. Если все будет идти так, как запланировано, клинику сдадут в конце 2017-го — начале 2018 года. Кто туда переедет? Я считаю, что здесь не надо создавать излишнего ажиотажа. Самое главное, что в стране появится еще одно лечебное учреждение, которых много не бывает. И это большой плюс, что откроется новая клиника, которая будет оказывать помощь не только тем, кто обслуживался в лечкомиссии, но и многим другим людям. Поверьте, в наших планах — максимально полное использование оборудования, кадрового потенциала в интересах Минска и страны, и не только на платной основе. И я думаю, что наше руководство эти планы поддержит.

«Я верующий человек»

— Вы работаете иногда как специалист, а не как главврач?

— Да, регулярно.

— Ради практики?

— По любви (смеется). Это раньше главврач был хозяйственником. Сегодня многие мои коллеги, которые руководят серьезными учреждениями, работают как практикующие врачи, ходят в операционные, обследуют пациентов.

Я, например, знаю всех своих пациентов, регулярно провожу обходы в отделениях, знаю, кто у нас лежит и с какими проблемами

— Вы и плитку для новой больницы выбираете, и на обходы ходите. Во сколько рабочий день начинается?

— Я не скажу, что прихожу в 6 утра и ухожу в 10 вечера. Вообще, я стараюсь вложиться в свой рабочий день. Конечно, бывают дни, когда приходится работать в другом, более интенсивном, режиме. Но что касается ежедневной работы, то у нас очень квалифицированная команда и каждый занимается своим делом. А если кто-то работает с 7 утра до 10 вечера, что-то у него в королевстве не так.

— То есть свободное время у вас остается?

— Я работаю интенсивно, но на жизнь время у меня остается.

— У вас на рабочем столе нет компьютера, он вам не нужен?

— Просто ноутбук сейчас не открыт. Конечно, я работаю за компьютером, включаю его, когда надо отследить внутреннюю базу (мы все выкладываем на собственный сервер), готовлюсь к лекциям, пишу статьи в журналы. Возможно, это чаще происходит в домашних условиях, а не на работе.

— Зато у вас на столе стоят иконы. Хотя медицина редко ассоциируется с религией. Вы религиозный человек?

— Я верующий человек.

— И фотографии храма Всех святых на стене…

— Это удивительные фотографии. Если вы походите по нашему учреждению, на стенах увидите очень много подобного рода работ. У нас есть пациент — известный фотограф — он уже в возрасте. Несколько лет назад он решил, что скоро уйдет, и захотел оставить что-то на память больнице. Я тогда сказала: «Нет, мы будем вас лечить, будем вам помогать, и вы будете жить еще долго. Но если вы дарите нам фото, примем с огромным удовольствием, потому что это история нашего города, нашей страны». Это просто красивые работы. Глаз радуется, когда смотришь на белый с золотым обрамлением храм, синее небо, на наш Оперный театр, на фрагмент Национальной библиотеки.

А что касается икон, я думаю, что вы их увидите в кабинетах многих врачей.

Знаете, вера всегда присутствует, даже у самых-самых высоких профессионалов. Это очень личное, но думаю, что каждый человек, особенно когда у него предстоит тяжелый день, сложная операция, беседа с пациентом, с родственниками, которым нужно сообщить тяжелую новость, обращается к вере. Отсюда и иконы. А медицина и религия — это две составляющие единой философии, которые всегда шли рядом.

— Спрошу еще про «вертушки». Этот телефон с гербом и без кнопок на вашем столе — для связи с министром или с президентом?

— С президентом.

— Вы можете поднять трубку, и он ответит?

— Я не могу. Только президент может позвонить.

«Иногда дети относятся ко мне, как к подружке»

— Вы из врачебной династии — ваша мама Людмила Постоялко была министром здравоохранения. Старший сын тоже медик?

— Я медик в третьем поколении, мой старший сын — в четвертом. Моя бабушка была фельдшером, и все ее родные были в той или иной степени связаны с медициной. Моя мама и моя тетя — врачи. Мой родной брат — доктор, его супруга — тоже. Мой старший сын — офтальмолог, работает в офтальмологическом центре.

— Врачи — строгие родители?

— Сложно сказать. Сегодня, когда я вижу, как мои дети общаются со мной, понимаю, что я бы так никогда не могла разговаривать со своими родителями, несмотря на то что у нас были очень теплые, очень добрые взаимоотношения. У меня было прекрасное детство, меня очень любили. Но все равно я всегда очень уважительно относилась к маме и папе. У современного поколения уважение к родителям осталось, но это какая-то другая форма его выражения. Я знаю многих людей своего возраста, которые к родителям обращались на «вы».

А сегодня мои дети общаются со мной, как с подружкой. Но я их притормаживаю: «Стоп, ребята, я вам не подружка».

— Получается, вы не строгая мама?

— Строгая. Детей надо любить, но в каждой семье есть общечеловеческие принципы, которыми нужно руководствоваться в воспитании. И дети должны понимать, что нельзя их нарушать. Любой человек, который появляется на свет, хочет попробовать разные формы жизнедеятельности, и очень важно правильно настроить детей на восприятие этого мира.

Моя семья всегда была очень трудолюбивой, мы много учились, у нас не было праздного времяпрепровождения. И мне бы очень хотелось, чтобы в моих детях это было тоже. Неважно в чем: спорте, учебе. Я считаю, что правильный человек — это организованный человек.

— Вы бы хотели, чтобы и младший сын продолжил вашу медицинскую династию?

— Я не задумываюсь об этом. Но я не думала об этом и в случае со старшим сыном. Это был его выбор, и принял он решение связать свою жизнь с медициной в последнем классе Лицея БГУ.

А какую профессию выберет мой младший сын… Я бы просто хотела, чтобы он получил хорошее образование, выбрал интересную профессию, любил свою работу, получал от нее удовольствие и приносил пользу и радость другим.

— Давить не будете?

— Это сложно. Давить всегда сложно.

— Вы производите впечатление очень энергичного и активного человека. Как вам удается держать себя в форме?

— Я не очень активный человек в плане спорта, не занимаюсь регулярно. Да и у меня не очень много свободного времени, чтобы ходить в какие-то залы три-четыре раза в неделю. Но я понимаю, что физическая активность нужна, прохожу в день не менее пяти километров.

— Где?

— Я встаю в полшестого, даже зимой. У меня есть собака, которая меня подвигает на прогулки. Так что хожу обязательно. Люблю велосипед, езжу, когда погода позволяет. Ну и, как любой человек, любая женщина, я себя где-то ограничиваю в еде.

— Ограничиваете сильно? Говорят, что лучше всего выглядят те, кто ест очень мало.

— Я не мало ем, люблю поесть. Но я не люблю сладкое, мучное и картофель. Наверное, непатриотично, но вот так.

— Тяжело быть руководителем такого уровня? Все-таки главврачи у нас в основном мужчины, даже в роддомах.

— Наверное, женщины в хорошем смысле слова более ненормальные руководители, больше внимания уделяют состраданию, желанию понять, у них есть стремление сделать коллектив семьей. Но и выгорают они больше, не всегда приятны для мужчин-руководителей, потому что эмоциональны. Тяжело это или легко? Сложно сказать. Нелегко — это точно. Но у нас хороший коллектив. И, проработав столько лет, я четко знаю, на кого мне можно опереться, кому какие полномочия делегировать. Когда все по полочкам разложено, работать очень приятно.

Ульяна Бобоед / Фото: Александр Васюкович / СМИ