"В Австрии я зарабатываю в 10 раз больше" - откровения белорусского врача-альголога
Владимир Свирков 7 лет назад переехал под Вену, чтобы заниматься лечением боли. Сейчас доктор открыл частный бизнес в Австрии. Onliner попросил мужчину сравнить зарплаты, условия труда и отношение к профессии.
У Владимира традиционная история: закончил Медуниверситет, поработал по распределению. Потом были три года в РНПЦ онкологии и - перехал в Австрию. Владимир отработал четыре года в самом крупном отделении альгалогии в Австрии. Теперь он открыл собственное дело под Веной и счастлив.
«А что такое лечение боли? Как это, боль - отдельная болезнь? » - обычные для Беларуси вопросы. Изучать альгалогию и аттестовываться по ней официально у нас сейчас невозможно - остается самостоятельно повышать квалификацию.
- Описать состояние людей с хроническими болями сложно. Спектр таких заболеваний широк - от невыносимой головной боли до тяжелых форм онкологии. Процент людей, которые постоянно от них страдают, высокий в любой стране Европы. У нас боль трактуется как симптом, а на Западе его считают полноценным заболеванием, которое лечит врач-альголог.
- Я был в Австрии несколько раз. Сначала неделю в Зальцбурге, потом месяц в Вене, - рассказывает доктор. - После - полтора года в Беларуси. А потом понял, что можно переехать - и написал письмо знакомому профессору. Сейчас я работаю под Веной в учреждении типа нашей районной больницы.
- Первыми в глаза бросились не горы и даже не количество продуктов в магазинах. Как оказалось, здесь существует исключительная уважение к врачам. Скажем, перед фамилией врача всегда пишут буквы Dr, даже на правах и банковских карточках.
- Откуда такая Статусность?
- Австрия - имперская страна, и амбиции у нее такие же. Официальные титулы здесь отменили в 1918 году, но потомки бывших аристократов остались. Они сами делают на этом акцент - «вот они, мы». И уважение к ним никуда не исчезало. То же происходит с врачами - ты автоматически становишься белой костью. Миновать титул - это сильное неуважение. Здесь я не Свирков, а Доктор Свирков, и это подчеркивается. Прадставляешься так - к тебе сразу другое отношение.
Допустим, человек хочет снять жилье. Австрийцы требуют подтверждения доходов. Но если человек представиться врачом, он избежит лишних формальностей - квартира будет его.
Тебе скажут: «Все хорошо, подтверждать ничего не надо». И это принципиальное отличие от Беларуси. Здесь ты гораздо выше по статусу. Сначала такое удивляет, потом привыкаешь.
С австрийской медициной у нас есть общее. Мы похожи по количеству техники, но отличаемся по количеству расходников. В Австрии ситуация более демократична: врачу предлагается ряд лекарств с одинаковым эффектом, но разными нюансами - подбирай и пользуйся. У белорусов выбора нет - есть один-два варианта, с которыми надо выкручиваться. Зато много образцового хай-тека.
Беларусь в чем-то похожа на Казахстан. Развивающиеся страны, видят блестящее, красивое и дорогое - покупают это и хвалятся. Что получается: есть суперсовременное оборудование и нет денег на расходники и специалистов. Кто на этом будет работать? В Австрии же больше внимания уделяется творческому подходу врачей.
Творческий подход виден в мелочах: все «отработано, причесано и не столь махровое». В Беларуси же «много движухи, драйва и стартапов, а новинки здесь могут появляться раньше, чем в Австрии».
- Мы впереди планеты всей?
- Просто Австрия - медленная страна с устойчивыми рынками.
Это логично: когда все есть и работает, то зачем спешить.
- Я знаю людей, которые ни за что не поедут жить в Австрию, потому что им здесь скучно, - рассказывает Владимир. - Молодежь уезжает в Германию - там зарплаты для специалистов гораздо больше. Австрийские врачи едут туда достигать вершин, а потом возвращаются сюда спокойно развивать частную практику.
- Почему? Разница в деньгах?
- Не только. Все зависит от того, что тебе нужно. Искать здесь (в Австрии. - Прим. Onliner) движуху - не лучший вариант: вряд ли изменится в ближайшие 50 лет. Австрийцы в этом плане похожи на белорусов: могут жаловаться, что законы меняются медленно, но сами шевелиться не будут. Это место для консерваторов. И здесь работают намного больше и по нагрузке, и по часам.
Зато по сравнению с Беларусью мой заработок увеличился в десять раз.
Владимир говорит о социальных гарантиях: мол, мы просто не видели другого.
В Австрии существует страховая медицина, и работает она следующим образом:
- есть обязательная страховка, которая высчитывается из зарплаты. Она покрывает все варианты лечения. В список не входят только пожелания вроде отдельной палаты или пластической хирургии. Хочешь комфорта и красоты - плати;
- врачи разделены на группы: те, у кого есть контракт со страховыми компаниями, и те, у кого нет. За прием у первых платить не надо, на частное же обслуживание придется раскошелиться. О талонах здесь не слышали, но ввели срок ожидания - длится он может и полгода. К частному же врачу попасть просто: звонишь - и через неделю на приеме. Все как в наших платных заведениях. Но в Австрии страховщик вернет ту часть денег, которую посчитает нужной;
- за все лекарства отдают пять евро. Если в аптеке стоит больше цена, остальную сумму вносит страховая компания.
Далее мы разговариваем о социальных гарантиях и доходы врачей. Владимир говорит, что в Беларуси старая схема не меняется: декларируется одна сумма на развитие медицины, а потом оказывается другая.
- Я сомневаюсь, что у нас при такой медицине врачи могли бы получать больше. Это замкнутый круг. Сколько бы мы ни кричали, что медикам нужно повысить зарплаты, - если у государства нет денег, то не из чего и повышать. Пусть у врача будет 2000 евро в месяц, но где такую сумму взять? - спрашивает Владимир. - Другое дело, что медики сами готовы так работать, иначе все уволились бы. Начинают массово уходить - зарплаты поднимают, и эта игра может тянуться годами.
На Западе финансы также не даются «за так», а распределяются в зависимости от востребованности: клиенты не ходят - денег не будет. Такая система прекрасно саморегулируется.
Последнее, с чем столкнулся доктор Свирков, - открытие частного бизнеса.
Белорусский образование в Австрии признается частично. Кроме нострификации из одиннадцати экзаменов, нужно отработать определенное количество времени. Только после можно получить сертификат специалиста и открыть собственное дело.
Это и сделал Владимир.
- И как, есть клиенты?
- Конечно. Здесь низкий процент специалистов, которые этими проблемами занимаются. А вопросов всегда хватает. Открыть свое очень просто. Здесь прописан четкий механизм: что, как и за чем идет. Единственная путаница может быть с налогами. Это тонкости, в которых нужно разобраться раз и навсегда. Разберешься, оформить - и готово.
Если доход австрийского предпринимателя не превышает 700 тысяч в год, бухгалтерия элементарная - заплати одним кликом и живи дальше. Владимир говорит, это достаточная сумма, чтобы с ней работали даже крупные предприятия.
- В Австрии не был потерян социальный слой предпринимателей, как в Советском Союзе.
Здесь много предприятий, которые передаются от родителей детям, это не редкость.
Можно зайти к кому-то, а у них все расписано: вот это когда-то делал мой прадед, а это - дед. То же касается и врачей - это династии. В Австрии меняется видение времени. Если в Беларуси предприятие существует 20 лет, это уже круто.
А здесь несколько веков - обычное дело.
Несколько лет назад доктор создал общество для всех, кто интересуется его темой. Сейчас там около 200 человек. Эти люди «пытаются что-то делать в Беларуси», чтобы образовать белорусское общество боли. Дело не в скорости, как у соседей, но в активности.
Коллеги считают устремления австрийского белоруса розовыми мечтами, однако он оптимист: в Беларуси есть потенциал, на который следует рассчитывать. Его составляют три волшебные понятия - «стоматология», «пластическая хирургия» и «офтальмология».
- У нас стоматология развивалась на частном принципе с самого начала. Такие клиники имеют средства, возможности и мотивацию создавать все лучшее, - уверяет Владимир. - Австрийцам слетать в Беларусь, полечить там зубы и вернуться обратно получается дешевле и качественнее, чем здесь. В Австрии можно отдать более двух тысяч за один зуб.
То же касается пластической хирургии:
- Когда девушки хотят быть более красивыми, лучше сделать это в Беларуси. Качество будет то же, а цены ниже.
По нашей просьбе доктор озвучивает три первые вещи, которые реально работают за границей и которые Беларусь может делать уже сейчас. Главное - результат достигается без затрат.
Цифровизация. Это то, что поможет сохранить деньги: «Медицина начнет конкурировать в крупных масштабах, а сэкономленные средства можно будет вернуть на заработки. Нужно также ввести электронные карточки - место, где будут храниться все данные о пациенте. Доступ к ним будет иметь любая клиника в стране».
Электронный рецепт. В нем находится вся информация о человеке: что употреблял, что не переносит. И он без труда попадает к врачу. Если человек принимает 15 препаратов, врачи могут не знать, как они взаимодействуют. Теперь же существуют программы, которые подберут терапию индивидуально.
Есть системы, которые помогают принимать клинические решения. Все прогоняется через алгоритмы и дает подсказку, что и как следует назначать.
Если в помощь медикам организовать электронные средства, появится дистанционное лечение - телемедицина. Владимир объясняет: «Никто не хочет ехать в неизвестную страну с названием Беларусь. А при таком варианте это заманить клиентов ».
Теперь о больной теме - заработки.
- Нам советуют использовать опыт соседей. Если частные клиники смогут выдавать больничные на одинаковых с государством правах, нагрузка на последнюю снизится максимально. Убрать ограничения - и доктора начнут зарабатывать.
Сейчас мало кто начинает частное дело: люди не знают, с какой стороны ждать подвоха - все очень быстро меняется.
Деньги, выделенные на медицину, должны в ней же и оставаться. Не двигаться дальше, а тратиться на зарплату, технику и расходные материалы.
- Главное - повысить Статусность профессии врача. Если это будет транслироваться, будет расти и уважение.
Владимир считает, что люди не хотят уезжать из страны. Чтобы человек это сделал, его нужно вынудить:
- Все хотят жить там, где живут их родственники и друзья.
"Противно слушать такую чушь". Рекордсмен Беларуси намучился с травмой из-за ошибок наших врачей
Весной прошлого года Дмитрий Набоков обновил рекорд Беларуси в прыжках в высоту, продержавшийся 25 лет. Дима прыгнул на уровне серебряной награды Олимпиады-2016, а вскоре травмировался. В интервью SPORT.СМИ Набоков рассказал, как неверная постановка диагноза затормозила его карьеру, объяснил, почему он считает свой пиковый результат бесполезным, а также поделился нюансами технической стороны допинг-контроля.
«Следовали рекомендациям сразу трех врачей. Колоть? Ладно. Ударная волна? Давайте!»
Рекорд страны Дмитрий Набоков, чемпион Европы 2017 года среди молодежи, установил на республиканской Универсиаде по легкой атлетике. Тогда начальной высотой для прыгуна стали 2,15 м. Все следующие высоты, включая 2,32 м, он преодолевал с первой попытки. На 2,34 м потребовалось два подхода. Рекордные 2,36 м он взял с первого раза. Затем замахнулся на 2,40 м, но после неудачи принял решение завершить выступление.
Для сравнения: с результатом 2,36 м катарец Мутаз Эсса Баршим финишировал вторым на Олимпийских играх 2016 года. В 2018 году победитель чемпионата Европы немец Матеуш Пжибилко в лучшей попытке показал 2,35 м. На этих соревнованиях Набоков, увы, был зрителем — из-за травмы.
— Прыгнул 2,36 м на Универсиаде в Бресте, не отдохнул как следует и поехал на два турнира: этап «Бриллиантовой лиги» в Осло и коммерческий старт в Польше, — обращается к предыстории 23-летний прыгун, уроженец Белыничей. — Что касается Осло, то не могу сказать, что у меня там болела нога и поэтому я «обделался». Выступить в полную силу помешали организационные промахи. Сперва должны были установить 2,15 м — минимальная высота в прыжках. Только Баршим попросил 2,20 м. Мы справились с первой ступенью соревнований, как вдруг планку установили на отметке 2,25 м. Оказалось, ранее нам вместо 2,15 м поставили 2,20 м. Как? Как так можно?! Ладно, взял высоту, причем с первого раза. Однако штука в том, что мне требовалось время на то, чтобы разогреться, подготовиться к высотам через прыжки на 2,15 м, 2,20 м, 2,25 м. Когда пошел на 2,25 м, меня охватил мандраж. Вторую попытку неплохо исполнил, хотя ноги не справились с задачей. По ощущениям был готов прыгать 2,29 м… Если посмотреть на высоты других прыгунов за вычетом, пожалуй, Данила Лысенко и того же Баршима, то они так себе.
Только завершились соревнования в Осло, как я уже в дороге. Меня почему-то лишь в последний момент предупредили, что два турнира стоят подряд. Отказаться не мог.
— Кто составлял твой календарь?
— Это вотчина тренера и менеджера. Видать, забыли сообщить мне… Дурацкий перелет с пересадкой. Ночь не спал. По приезде доставили не в ту гостиницу. Наконец добрался до нужной точки, поел, поспал три часа и отправился на соревнования. Предпосылки к тому, что не все в порядке с толчковой ногой, появились там.
По возвращении в Минск — раз плохо получилось, два — снова плохо. Боли были, но поездку на чемпионат Европы не стали отменять. Затем старт в Минске: без подготовки пошли на него. Обрадовался, что в таком состоянии получилось прыгнуть на 2,28 м. «Ах, вот если удастся подлечиться…» — тешил себя надеждой. Ходил на физиопроцедуры: ультразвук в паре с магнитом. Время шло, а прыгать без болевых ощущений по-прежнему не мог. В момент отталкивания нога подкашивалась вместо того, чтобы оставаться упругой.
Сходили с МРТ-снимком к одному доктору, второму, третьему. Ничего конкретного не услышали, а чемпионат уже вот-вот. Что делать? Мы следовали рекомендациям сразу трех врачей. Колоть? Ладно. Ударная волна? Давайте! Приходилось терпеть удары молоточка по местам, где особенно сильно болело.
Проще говоря, были предприняты все попытки, чтобы быть готовым к чемпионату Европы. Но на выходе — только 2,15 м, а без прыжка на 2,20 м там делать нечего. Это не надо ни мне, ни нашей федерации. Зачем? Нет, я поехал, но только чтобы посмотреть чемпионат и поддержать ребят из нашей сборной.
«Рекордные 2,36 м — бесполезный результат. Лучше бы я прыгнул десять раз в сезоне по 2,32 м, чем один раз — 2,36 м»
Пока Дима занимался восстановлением здоровья, в прыжках в высоту в Беларуси все внимание приковано к 21-летнему Максиму Недосекову. На чемпионате Европы он с результатом 2,33 м стал вторым. На национальной церемонии «Атлетика» по итогам сезона 2018 года Недосекова назвали лучшим легкоатлетом страны в двух категориях — «Взрослые» и «Молодежь».
— А чего мне злиться? Хуже остальным прыгунам не становится от того, что Макс побеждает, — философски рассуждает Дима. — Я скорее рад за Макса. Он красавчик. Взял серебро на чемпионате Европы по личному рекорду, и это на фоне проблем с желудком. У него стальной характер.
Диме тоже ничего не оставалось, как проявлять выдержку и волю. Неопределенность в течение полугода лечения доставила ему неприятности, однако это не первый случай, когда он травмировался. Зимнюю часть сезона 2017 года он также пропустил — из-за болей в толчковой левой ноге. Прыгуна беспокоила передняя часть стопы.
— Угнетает психологически, когда ты тренируешься, тренируешься, тренируешься, а на соревнованиях смотришь, как прыгают другие. А я ведь тоже так хочу! Понимаю, что могу прыгать много. Переношу большой объем работ, то есть я работоспособный парень. Мы с Леонидовичем (Владимир Леонидович Фомичев — тренер Набокова. — Прим.ред.) работаем много. Я могу еще больше. Знаю, где могу добавить… А рекордные 2,36 м — бесполезный результат. Ничего хорошего он мне не принес. 700 рублей за рекорд страны? Ха, ну разве что! И все же лучше бы я прыгнул десять раз в сезоне по 2,32 м, чем один раз — 2,36 м. Это ведь было не на чемпионатах Европы и мира, не на Олимпиаде. А будь так, то, конечно, я бы почувствовал, что сделал что-то важное.
До начала зимней части сезона 2019 года Дима лечился. На традиционный Рождественский турнир в ТЦ «Столица» в декабре он заявился, но из-за все той же болячки прекратил борьбу довольно рано, не справившись с высотой 2,20 м.
— Врачи пели дифирамбы после МРТ-снимков, сделанных в отсутствие прыжковой работы. Говорили, что прогревания и уколы давали эффект и что у меня все ок. Прыжки с полного разбега начал делать 17 декабря. Сразу почувствовал, что проблема не решена. С пяти шагов прыгал кое-как, а надо ведь с семи! Тогда обратился в частную клинику. На приеме узнал много нового. Если коротко — у меня в пятке образовался «шип» (пяточная шпора или подошвенный фасцит).
В частной минской клинике Диму обнадежили, и он полагал, что поправится к чемпионату Европы в помещениях (состоялся 1−3 марта в Глазго), чего не случилось. Причина — в неправильной постановке диагноза. Установить это позволили специалисты Университетской клинической больницы № 1 Первого Московского государственного медицинского университета им. Сеченова, где осмотр для Набокова устроил тренер Владимир Фомичев. 30 января Диму прооперировали здесь.
— Предположение о «шипе» не подтвердилось, и никто в Минске мне не говорил о необходимости хирургического вмешательства, — настаивает молодой человек. — Кричали: «У тебя все хорошо! А боль пройдет». Считали, что причина болевых ощущений в больших объемах тренировок. Противно слушать такую чушь. Ужасно! «Я раньше тренировался вдвое больше, — отвечал. — Нужно, наверное, найти причину, а не говорить ерундятину!»
Решили ехать в Москву, а запасным вариантом была поездка в Бельгию. В Москве сразу дали понять, что дело в импиджменте (возникает как результат защемления верхнего голеностопного сустава. — Прим.ред.), образовался нарост приличных размеров. Это место мне прилично почистили. Компьютерная томография на оборудовании в Москве дала больше информации, чем мы могли рассчитывать в Минске. По снимкам, сделанным «дома», московским специалистам тоже было трудно сделать заключение, но там хоть думали в верном направлении.
«В семь утра пришли допинг-офицеры. Хорошо, сели, посидели. Подождали, пока я схожу…»
Вернемся к рекорду Набокова ради рассказа о том, как спортсмены сдают допинг-тесты.
После прыжка на 2,36 м на Универсиаде в Бресте Дима остался в городе над Бугом на тренировочный сбор. В то же время ему требовалось пройти допинг-контроль, чтобы результат был признан. Допинг-офицеры просили прыгуна прибыть для сдачи мочи в Минск.
— Я не поеду, — был категоричен он. — Тогда позвонил тренер, тоже упрашивал: «Садись в машину, езжай! Они бензин тебе оплатят». — «Бензин — хорошо, но кто мне оплатит время? На Минск из Бреста ехать нормально — около четырех часов в одну сторону». А вдоль трассы камер полно! «Нет, не поеду», — твердо решил. В итоге допинг-офицеры приехали ко мне в Брест. Было уже около двух часов ночи.
За 2018 год специалисты Национального антидопингового агентства взяли у меня порядка пятнадцати проб. Еще я состою в международном пуле спортсменов, так вот, когда меня проверяют по международной линии, приезжают другие люди. Стучат в дверь моей комнаты в общежитии РЦОП по легкой атлетике в семь утра, как было в октябре. Почему они пришли так рано? Дело в том, что при предоставлении данных о своем местонахождении в АДАМС (Антидопинговая система администрирования и менеджмента — это виртуальный банк данных, используемый для ввода, хранения, обмена и отчетности. — Прим.ред.) за квартал, я указал предпочтительную дату и время для визита ко мне — с семи до восьми утра. Ведь если схожу в туалет до прихода допинг-офицеров, то повторить в ближайшие пару часов не смогу.
Так вот, когда допинг-офицеры пришли, причем ровно в семь, что стало неожиданностью, сначала постучали в соседнюю дверь блока на две комнаты, то есть ошиблись. Я вышел к ним. Хорошо, сели, посидели. Подождали, пока я схожу…
— Постой, они ведь должны быть с тобой в туалете!
— Все верно. Ждали, пока я захочу. Потом выдали баночку. Я пошел в туалет, а контролер стоял рядом, смотрел, что я делаю. Бывает, некоторые не просто находятся вместе с тобой в туалете, а прямо смотрят, как ты это делаешь. Специфика профессии, ничего не поделаешь. Нужно соблюдать процедуру сдачи допинг-проб, ведь за несколько предупреждений можно серьезно поплатиться — схлопотать дисквалификацию вплоть до четырех лет.
После операции Набоков находится под присмотром у известного в спортивных кругах реабилитолога Натальи Масловой.
— Все вроде идет неплохо. Посмотрим, — проявляет сдержанность Дима. — Уже бегаю. Не очень быстро, но могу бежать в течение получаса. Минимальный дискомфорт проявляется только при определенных упражнениях. Скоро начнется второй этап реабилитации, который даст представление о текущем состоянии.
— Какой прогноз? К маю вернешься к соревновательной практике?
— Вряд ли. Не успею набрать объем. Нужно поработать, попрыгать.
— Возможно, позднее проведение чемпионата мира по легкой атлетике, а он состоится в сентябре-октябре, тебе на руку?
— Может, и так! Вот почему стараемся не форсировать восстановление.
Юрий Михалевич / Фото: Ольга Шукайло / SPORT.СМИ
