Дмитрий Тимашков, Екатерина Станкевич. Родители детей, больных ДЦП. Пример семей, которые не отчаялись и не сидят сложа руки
Иногда врачи разводят руками — медицина бессильна — и говорят родителям: «Примите как есть». Однако мамы и папы зачастую верят даже в призрачный шанс и готовы ехать на край света всему вопреки. Всегда ли это поиск пресловутой «золотой таблетки»? На публикацию «Что положить в протянутую руку» («СБ» за 17 июля) откликнулись родители тяжелобольных детей, тех, чей случай врачи отнесли к безнадежным и кому отказывают в помощи даже благотворительные фонды. Эти семьи не отчаялись и не сидят сложа руки. Ради чего? Вот их точка зрения.
Только вперед
— Возможно, многие думают, что мы просто помешались от горя, — рассказывает свою историю Дмитрий Тимашков, отец семилетней Лилии, которой в годик поставили диагноз ДЦП с 4–й степенью утраты здоровья. — Но мнения, что нам остается только уход, мы не приемлем. То, что болезнь полностью не излечивается, — не повод, чтобы оставить попытки улучшить состояние ребенка настолько, насколько можно. Если не пытаться его реабилитировать, то состояние будет ухудшаться, уход потеряет смысл, а жизнь ребенка и семьи превратится в ад. В какой–то момент мне пришлось оставить бизнес, чтобы помогать жене с дочкой, которая в 5 лет не двигалась, ни на что не реагировала, каждый месяц болела, на фоне приема противосудорожных препаратов перестала жевать, глотать и вообще есть, едва дышала... И в этот момент я начал искать выход.
Даже если ничего не получится, говорят родители, мы идем по этому пути: где–нибудь кто–нибудь что–то найдет. А какой выбор? Они признают, что фактически занимаются медицинским экспериментом, в котором бывают неудачи, ошибки, но есть и успех. Для Дмитрия Тимашкова он определяется Лилиной улыбкой, ее осмысленным взглядом и здоровым румянцем на щечках.
— В пять лет дочь впервые посмотрела мне в глаза, — говорит Дмитрий. — Благодаря методике американских институтов Гленна Домана я научился понимать, что она хочет, а она понимает, чего от нее хочу я. Мы сумели преодолеть ее неврологическую слепоту, развить зрение до возможности читать шрифт 1 см. Она изучила около трех тысяч слов. Благодаря системе двигательной коррекции сейчас может стоять на четвереньках... Это очень медленный путь, но это путь вперед. Если бы я ничего не делал, то однажды мы бы ее просто не довезли до больницы. А сейчас Лиля полтора года не болеет, ест обычную пищу, читает, смотрит с удовольствием что–то на компьютере. Это стоит усилий?
Глазам своим не веря
Екатерина Станкевич, мама 5–летнего Егора, которому врачи с рождения из–за тяжелейшего ДЦП пророчили вегетативное существование, пришла в редакцию вместе с сыном. Егор еще не научился ходить, но умеет ползать по–пластунски и может садиться. У него плохо развита устная речь, зато он бегло читает про себя, все понимает, решает математические задачи на английском и печатает ответ на компьютере.
— Мы вам продемонстрируем, — предлагает Екатерина, видя мое изумление, и показывает сыну письмо. — Дружище, покажи, кому оно было направлено, а по какому адресу живет Ольга?
Ребенок тянет руку, а мама ее придерживает, чтобы спастика мышц не мешала движениям. Они нечеткие, и не сразу можно почувствовать их осознанность и целенаправленность. Это итог колоссальной работы мамы, врача–стоматолога по образованию, которая прослушала в США более 80 часов лекций по лечению неврологической патологии, чтобы помочь сыну. Егор учится читать не по буквам, а запоминает слова, фразы целиком. Их программа начиналась со стимулирования фонариком зрачкового рефлекса и заканчивалась тем, что ребенок читал на русском и на английском.
— Но если бы не наши занятия по 6 — 8 часов в день, он бы до конца жизни оставался без движения, — замечает Екатерина. — Даже из эгоистических соображений (не хочу менять всю жизнь сыну памперсы!) я делаю все, что в моих силах, нахожу спонсоров и еду в зарубежные институты, чтобы как–то ставить его на ноги. Здесь нас этому не учат. Все, что предлагают, — гидромассажные ванны, элементы ЛФК... В течение года мы ходили в один из лучших центров раннего вмешательства. С Егором пытались общаться, учить, но не было никакой динамики. В конце концов специалисты развели руками, и мы остались предоставлены сами себе.
Вакуум информации о современных методах работы с «бесперспективными случаями» заставляет родителей проходить тяжелый путь проб и ошибок, терять драгоценное время. Но находки случаются. С помощью методики облегченной коммуникации с неговорящими детьми (в США Екатерине расписали поминутно программу на полгода) Егор научился за месяц выбирать из двух предложенных вариантов, через три месяца — из четырех, через полгода читал, через год считал и читал на английском...
— Нас сделали профи в вопросах реабилитации, — говорит Екатерина. — И нас вылечили... Именно родителей вылечили — от страха за детей, за их судороги, от стыда за ребенка «не как у всех», нас научили гордиться своими детьми и радоваться за них.
И Егор не один такой. Есть семьи, в которых неговорящие ребята с тяжелой формой ДЦП с помощью клавиатуры пишут стихи и рассказы. Однако пока нет специалистов, которые могли бы общаться с детьми, используя эту методику. Поэтому возникают проблемы с обучением в школе. Им предлагают только облегченные программы, не соответствующие их познавательным способностям. Маме не верят, сомневаются, даже видя собственными глазами, — мол, если ребенок не двигается, он необучаем.
«Поддержите!»
Если посмотреть на объявления о сборе средств для детей с ДЦП, то большинство окажутся с тяжелейшей, судорожной формой, поэтому–то и отказывают им в реабилитации, мол, не даст эффекта. Попытки устранить судороги с помощью медикаментов часто безуспешны. Попав в замкнутый круг, родители ищут альтернативные методики, клиники, где не откажут. Почему за рубежом?
— Мы не ищем гарантий излечения наших детей. Мы ищем способы максимально улучшить их состояние, — говорит Дмитрий Тимашков. — Кроме того, мы идем туда, где с нами говорят. А у нас мы сталкиваемся с равнодушием и отсутствием достоверной информации. Врачи только перечисляют все негативные стороны, подчеркивают их... О том, что наш больной ребенок — это живой человек, который мыслит, нам рассказали только за границей. Открыли его внутренний мир, научили понимать, общаться с ним.
Эти родители говорят: практически все, к чему мы пришли со своими тяжелыми детьми, мы сделали случайно, нас никто этому не учил и ничего не предлагал. Ведь все, что не основано на принципах доказательной медицины, считается нецелесообразным. Но если это кому–то помогает? Ведь многие ныне известные методики прошли путь от отрицания до применения, а многие и обратно к отрицанию. И если доктора убеждают: у нас все это есть, то родители уверены: имеются только отдельные элементы методик, не более. Успешная реабилитация на основе их возможна настолько же, насколько реально построить дом, используя только, например, цемент и гвозди... Прибавьте сюда проблему с реабилитационными центрами: дети туда попадают лишь на короткий курс. И берут далеко не всех — только перспективных. Если ребенок тяжелый — или отказывают, или берут один раз, а повторные курсы редки. В перерывах, считается, родители работают с детьми сами. А они умеют?
— Видимо, мы должны посмотреть, как работает инструктор, и дома повторять, — говорит Екатерина. — Но это ведь высшая нервная деятельность, сложнейший механизм. Этому учатся годами, чтобы был эффект... Курсов нет, книг полно, но они написаны сложным медицинским языком. Вот и получается, что зачастую ребенок после перерыва возвращается в еще худшем состоянии. И это легкие дети, скажем, чуть хромающие. Что говорить о 3 — 4–й степени ДЦП? Такая помощь действительно неэффективна, поэтому–то тяжелым детям отказывают в реабилитации, понимая, что это зря потраченные время и деньги.
Конечно, за границей тоже нет волшебной пилюли. И те родители, которые едут в Китай, Германию, Польшу, где с ребенком интенсивно занимаются с помощью специальных костюмов, оборудования, тренажеров, рискуют попасть в похожую ситуацию. Ребенок делает скачок вперед, возвращается домой — и начинается откат. Это как спортом заниматься, а потом резко бросить... Дома или костюма нет, или возможности продолжать занятия на должном уровне. Почти нет и поддержки домашней реабилитации, хотя это тяжелейший труд. Состояние ухудшается, и родители опять собирают деньги на поездку. Потому что «там» они хотя бы какой–то эффект видят...
Возможно, и в нашей стране когда–нибудь появится школа, где специалисты, обученные в ведущих клиниках мира, смогут учить пап и мам бороться с недугом своего ребенка. Но пока ее нет, так же как и эффективных технологий в лечении таких детей, стремление родителей найти помощь хоть на краю света, наверное, достойно внимания, уважения и поддержки.
Советская Белоруссия №185 (24322). Среда, 2 октября 2013 года. Автор публикации: Мария КУЧЕРОВА Фото: Александр РУЖЕЧКА
Истории о лечении стволовыми клетками в Беларуси: лечение трофических язв и ДЦП
Стволовыми клетками в Беларуси лечат более 10 лет. Тем не менее о них пишут столько, что не сразу разберешь, где правда. Говорят, благодаря мезенхимальным стволовым клеткам можно добиться эффекта вечной молодости, избавиться от самых запущенных болезней, вырастить целые органы и даже убить человека. LADY.СМИ поговорила с людьми, которые на своем опыте узнали, каково использовать этот метод лечения. А также выслушала комментарий специалиста.
Ирина Болотина, лечила трофические язвы: «Было ощущение, что в ране, как в яблоке, живет червяк»
— Однажды я сильно ушибла ногу. И кажется, что здесь особенного, с кем не бывает. Но спустя время на месте ушиба образовалась рана, которая не заживала. Мало того, болела настолько сильно, что я не могла спать по ночам. Было ощущение, будто «червяк», как в яблоке, живет в моей ране. Я не знала, что делать, куда положить ногу. Бежала под кран с холодной водой, чтобы как-то унять боль. Поврежденная нога в итоге отекла и стала в два раза больше здоровой.
Естественно, сразу обратилась к врачам. Два хирурга, осмотрев рану, сказали, что это не их профиль. Порекомендовали определенные мази и примочки — и отпустили. Но мне не помогло. Третий врач пообещала: «Ой, мы легко с вами вылечим ногу!». Назначила другой день приема. Я пришла, но, как выяснилось, доктор уже отправилась в отпуск. А когда вернулась, замахала руками: «Ничего сделать не могу!». Благо есть интернет. В Сети прочитала, что у меня трофическая язва. Этот диагноз подтвердили и на кафедре хирургии Белорусского государственного медицинского университета. Там же объяснили, что заболевание спровоцировал ушиб. А появилось оно на фоне хронического заболевания — сахарного диабета. Врачи предложили мне лечиться мезенхимальными стволовыми клетками. Я согласилась, так как ничто больше не помогало.
Почему о лечении стволовыми клетками мне ничего не рассказали в поликлинике, не отвечу. Это было три года тому назад. Возможно, сами врачи не знали. Тем более что я была одной из первых, кто лечился по этой методике. Тогда в Беларуси она, видно, была в новинку.
Лечение проходило следующим образом. С помощью специального облучения убивали грибок, который находился в ране и разъедал ее. Одновременно мне под местным наркозом сделали надрез в районе пупка, чтобы забрать материал для выращивания стволовых клеток. После того как их вырастили, спустя три недели, на мою язву наложили «повязку» из стволовых клеток.
Она напоминала мягкий пластилин розового цвета. С этой повязкой я ходила недели две. Потом ее сняли. Лечащий врач посмотрел и сказал, что надо делать накладочки из лекарства и лейкопластыря. Это для того, чтобы не появлялась новая инфекция. Такой рекомендации я следовала еще месяца полтора-два.
За лечение у меня не взяли ни копейки, оно выполнялось в рамках научной темы. Во время выписки ни о каких мерах предосторожности не говорилось. Единственное, о чем попросил врач: «Вы только туда землю не сыпьте». Я пообещала, что не буду (улыбается). Стала снова ходить на работу и вести обычный образ жизни. Сейчас, в свой 61 год, тоже активна. Посещаю спортзал. Даже забыла, что когда-то мучилась от боли. Об этом напоминает только небольшой участок кожи другого цвета.
Ирина Павлович, лечила ДЦП своему малышу: «Мы знали, что лечение может не дать результата, но решили рискнуть»
— Диагноз «детский церебральный паралич» самой тяжелой степени — четвертой — моему сыну поставили в год и два месяца. До этого утверждали, что у него задержка психомоторного развития. Говорили: «Это ерунда, само пройдет». Но, как видите…
Сейчас есть возможность почитать, узнать, что это за болезнь. А тогда, 12 лет назад, о ней толком ничего не слышали. Поэтому по совету докторов стали ездить в реабилитационные центры для детей с психоневрологическими заболеваниями.
О том, что наше заболевание лечится мезенхимальными стволовыми клетками, узнала из телевизора. Мы просто переключали каналы. По одному увидели, как доктор рассказывает, что скоро запускается экспериментальная научная программа по лечению детей с ДЦП. Приглашал поучаствовать заинтересованных родителей. На экране высветились телефоны. Мы позвонили. Записались на прием.
Это было в 2015 году. Ранее я слышала, что стволовыми клетками лечат детей, но за границей. Думала, что это очень дорогостоящая операция, которая не дает стопроцентного результата. О том, что подобный курс можно пройти в Беларуси, а тем более бесплатно, даже не мечтала.
Безусловно, мы позвонили, записались на прием. Нас осмотрели, а через некоторое время прислали договор. Там было описано, что для участия в программе мы должны: найти донора для ребенка, не принимать антибиотики до процедуры, подготовить анализы.
Указывались и риски: стволовые клетки могут не подойти — поднимется температура, есть вероятность возникновения судорог. Говорилось и о том, что лечение может не дать результата.
Конечно, мы думали, соглашаться или нет. И в то же время прекрасно понимали, что Захару 11 лет. В этом возрасте реабилитационные методы, которых мы придерживались ранее (к примеру, лечебная физкультура), уже не будут давать такого результата, как в младшем возрасте. То, что могли достигнуть своими силами, мы уже достигли. Хотелось, чтобы ребенок стал более самостоятельным, поэтому рискнули. Успокаивало, что клетки вводились на базе РНПЦ детской онкологии, гематологии и иммунологии в Боровлянах, а там работают хорошие специалисты. К тому же мы прочитали, что для онкобольных деток такие процедуры проводятся давно. Хотя, конечно, было и страшно.
Я была донором. Старалась хорошо питаться и делать все возможное, чтобы не подхватить никаких инфекций, не принимать антибиотиков. Ведь чем лучше состояние донорской клетки, тем больше пользы она может принести.
Волновалась и по поводу того, как будет проходить сама процедура. Пришла в кабинет — и мне ввели большую иголку в таз. Было не то что больно, неприятно: я слышала, как «хрустят» кости. А в конце забора перед глазами поплыл кабинет — как объяснили, так бывает. Это болевой шок. Мне принесли сладкий чай, и через полчаса я уже полностью восстановилась.
Стволовые клетки нарастили очень быстро — примерно за две недели. Отметили, что материал будет неплохой.
Сначала материал вводили внутривенно. Нам говорили, что придется лечь с ребенком на дневной стационар, но чтобы избежать рисков, в итоге положили в больницу. Оттуда нас выписали на следующий день и назначили дату, когда стволовые клетки будут вводить в спинной мозг. Для этого на целую неделю надо было лечь в больницу.
Ребенок распереживался. Все время расспрашивал: «А что будут делать?», «Мне будет больно?», «Как я себя буду чувствовать?». Но мы старались доносить до него только положительную информацию. Объясняли: есть вероятность, что после введения ты даже сможешь ходить.
Но он все равно нервничал. Хотя, как взрослый, старался не показывать волнения. После общего наркоза доктор попросил Захара два часа полежать на спине. А он от испуга пролежал больше.
Подсадка прошла хорошо. В выходные нас уже выписали. Врачи ничего не обещали. Это же был эксперимент. Только сказали: «Если увидите какие-то изменения, дайте знать». После курса введения по договору мы должны были сперва каждый месяц, потом каждые три, а затем через полгода-год приезжать в реабилитационный центр для детей с психоневрологическими заболеваниями.
Изменения начались сразу после первого курса реабилитации. У ребенка намного лучше стали работать руки. Мы начали плести бисером, вышивать, лепить из глины.
Хотя раньше до этого у него были зажаты пальцы. Захар не мог взять бусинку в ручки, не то что из нее что-то делать.
Малыш стал лучше ходить. Первое, что у него получилось, — стоять у стены. Время спустя научился одной ручкой держаться за стену, другой — за мою руку. Трудно было представить, что до этого он был все время на руках.
Состояние Захара постоянно улучшалось. Только вот этим летом у нас пошел большой скачок роста — мы выросли на 8 сантиметров. А раньше у него не росла нога, и сам он тоже рос очень медленно. Начался переходный период. Появились сильные боли в спине. Ослабли мышцы, за счет чего он стал хуже ходить. Если в феврале 2017 г. мы уже передвигались за руку и он пытался ходить сам с тростью, то сейчас ходить с палочкой он не может. Даже вместе со мной за руку теперь проходит меньшее расстояние.
Не так давно были на реабилитации. Проходили индивидуальную ЛФК, массаж спины и ноги, медикаментозное лечение. В этот раз нам делали уколы. В реабилитацию входит и электростимуляция — процедура, при которой через мышцы ребенка пропускают электротоки для укрепления спины и ног. Назначают также парафин — согревающие процедуры, которые расслабляют мышцы, потому что у нас повышенный тонус. Чтобы заниматься было проще и быстрее наращивалась мышечная масса, тонус надо расслаблять. Помогает в лечении и аппарат локомат: ребенка подключают к компьютеру — а его ноги фиксируют в специальных протезах. Захар смотрит на экран и с помощью компьютера шагает как в виртуальной реальности. Гуляет по полю, поднимается в гору. Таким образом, он учится поднимать ноги, контролировать свое тело, поворачиваться.
Конечно, после каждой реабилитации ему становилось легче. Но, как нам сказал доктор, чтобы мышцы стали выдерживать новый рост, нужно еще много времени заниматься.
Надеемся, что поработаем со своими мышцами и все вернется обратно. Вообще, мы оптимисты по жизни — надеемся только на лучшее (Смеется.)
Радует, что после введения стволовых клеток мы стали меньше болеть. Тем не менее здесь сложно однозначно сказать, с чем это связано. Может быть, с тем, что ребенок перерос, может быть с тем, что у нас достаточно узкий круг общения — сын занимается с преподавателями на дому. А может быть, действительно, повлияло. Если раньше надо было пить таблетки даже при малейшей простуде, теперь вылечить ее можно было просто горячим чаем.
Сейчас Захар сам себя не обслуживает. Но по-прежнему делает поделки, вышивает. Может позвонить мне по телефону. Правда, ходить ему сложно.
Само лечение и реабилитация обошлись мне бесплатно. Единственное, за что мы заплатили, — за дорогу. Сами живем в Столине — это Брестская область. Добираться — свет не близкий, но мы были готовы.
Насколько мне известно, набор на программу лечения ДЦП стволовыми клетками сейчас приостановили. Здорово было бы, если бы ее возобновили и сделали доступной для больных деток.
«Нельзя сказать: „Хочу лечить стволовыми клетками“ — и начать это делать в соседнем кабинете»
Комментарий эксперта:
Академик НАН Беларуси, научный руководитель Республиканского научно-медицинского центра «Клеточные технологии», созданного при Институте биофизики и клеточной инженерии НАН Беларуси, Игорь Волотовский.
— Мезенхимальными стволовыми клетками в Беларуси лечат с 2005 года. В Западной Европе — с 1995 года. С их помощью пытаются лечить самые разные заболевания: сердечно-сосудистые, заболевания опорно-двигательного аппарата, гормональные, к примеру, диабет.
Метод лечения трофических язв в Беларуси зарекомендовал себя уже давно. А сейчас работаем над методикой лечения ожогов, различных изменений кожных покровов, дегенеративных изменений — с помощью фибробластов и стволовых клеток.
У нас закончилась первая стадия экспериментов на животных — эффект очень хороший. Сейчас приступаем к лечению пациентов.
Работаем над еще тремя направлениями: разработкой методов лечения пародонтозов, язвенных изменений роговицы глаза и недержания мочи у женщин. Казалось бы, болезни самые разные. Но их объединяют мезенхимальные стволовые клетки. Во всех случаях, как показали доклинические испытания на животных, клетки эффективны.
— Куда обращаться человеку, который хочет пройти курс лечения стволовыми клетками?
— Нужно обратиться в тот Институт, который занимается лечением именно его болезни, и там проконсультироваться. Информацию можно найти в интернете.
В Беларуси стволовыми клетками лечат только государственные учреждения. К примеру, клеточные методы лечения заболеваний разработаны в 9-й клинической больнице, в РНПЦ неврологии и нейрохирургии, в РНПЦ травматологии и ортопедии, в РНПЦ детской онкологии, гематологии и иммунологии.
В регионах лечение стволовыми клетками пока не осуществляют. Чтобы это делать, нужна производственная база. А у нас все очень жестко регламентируется.
В законе «О здравоохранении» есть несколько статей, которые посвящены биомедицинским клеточным продуктам − к ним относятся и стволовые клетки − и их использованию на практике. Там прописано, как эти клетки должны регистрироваться. На них нужно получать разрешение.
Просто сказать: «Я хочу заниматься лечением стволовыми клетками» — и начать это делать в соседнем кабинете нельзя. Точно так же, как нельзя просто вычитать, что в другой стране стали лечить стволовыми клетками какую-то болезнь — и начать это делать у нас. Ведь в каждой стране своя система, и любые методы лечения должны быть юридически подкреплены.
И потом, никто открыто не описывает деталей: сколько брать стволовых клеток, куда конкретно вводить, как часто. Поэтому нередко приходится идти по тому пути, который на Западе уже пройден. Конечно, можно купить у них лицензию на лечение, где будут описаны все нюансы, но это очень дорого.
— Сколько стволовых клеток нужно для лечения одного человека?
— Зависит от болезни. Чтобы вылечить заболевание, нужны десятки миллионов клеток. К примеру, столько понадобится для рассеянного склероза. А для лечения трофических язв нужно 5−6 миллионов стволовых клеток. Это не очень большая цифра.
— А что по поводу стоимости?
— Лечение заболеваний, о котором рассказали вам больные, проводилось в рамках научно-исследовательских проектов. Поэтому оно и было бесплатным. К сожалению, вне проекта за лечение приходится платить. В законодательстве нет статьи расходов на мезенхимальные стволовые клетки. По нашему расчету, миллион клеток стоит порядка 200−300$. Это связано с тем, что все расходные материалы, среды, флаконы − импортные. Если покупать российские материалы, добавки, то клетки не растут или растут весьма вяло. А у нас в стране качественные расходные материалы не выпускаются.
— По сравнению с другими странами это дорого?
— Нет, у нас дешевле. За границей используют те же расходные материалы. Только у их сотрудников зарплата выше, поэтому дороже будет. Ведь в эту стоимость входят и трудовые ресурсы.
— Есть ли противопоказания к лечению стволовыми клетками?
— Практически нет. Некоторые говорят, что стволовые клетки могут привести к онкологическим заболеваниям. Но однозначного ответа здесь не существует. Смотря какие стволовые клетки используются для лечения.
Эмбриональные стволовые клетки — те, которые находятся в бластоцисте, очень активны. Они могут приводить к опухолям, поэтому пользоваться ими для лечения в западных странах запрещено.
Принято считать, что мезенхимальные стволовые клетки до третьего пассажа никакой опасности не представляют.
Объясню, что такое пассаж. Клеточный материал помещают во флакон. Там клетки растут и накапливаются до тех пор, пока ими не заполнится все дно флакона.
Когда дно заполнено, дальше деление не идет. Вот первый пассаж и завершился. Остатки питательной среды выливаются, клетки смывают со дна − и помещают в следующий флакон.
Там этот процесс деления опять продолжается до тех пор, пока не заполнится дно флакона. Второй пассаж закончился. Потом идем на третий.
В течение этих трех пассажей никакой опасности нет. Если довести, например, до десятого пассажа, в клетках могут происходить различные изменения, например, на уровне генетического аппарата.
Но никто туда не доходит. Как правило, ограничиваются двумя-тремя пассажами.
— В январе 2017 года СМИ писали, что в Беларуси работают над разработкой метода лечения инсульта стволовыми клетками. Каковы успехи?
— Если все пойдет хорошо, этот метод примерно через год можно будет использовать на людях. Пока проверяли лишь на животных. Но результаты обнадеживающие. В чем суть: берется ткань, которая находится в носовой полости — там есть нейрогенные стволовые клетки, которые содержатся в нервной ткани.
Эти клетки выращиваются. Потом их вводят в нервопроводящие пути, которые связывают носовую полость с центральной нервной системой — головным мозгом. По этим путям клетки достигают очага поражения — и там оказывают свой эффект.
Эти работы проводятся совместно Институтом физиологии НАН Беларуси (академик НАН Беларуси В.А. Кульчицкий) и РНПЦ неврологии и нейрохирургии Минздрава РБ (член-корреспондент НАН Беларуси Ю.Г.Шанько).
Алина Минохорян / Фото: из архива героев / LADY.СМИ
