Сделают ли в Минске операцию для ребенка из Киргизии с новообразованием желудочка в головном мозге

Я пришла на интервью, а его срочно вызвали на операцию. «Скоро вернусь!» — пообещал он, выходя из кабинета, как будто речь шла не об удалении опухоли головного мозга, а про банальный аппендицит. Он отсутствовал около часа. Наконец с той стороны приоткрытой двери послышался голос, который говорил кому-то: «Не волнуйтесь, операция у вашей дочери прошла нормально…». Обычные слова, которые обычно говорят врачи расстроенным родственникам… Чудодейственные слова, с которых начинается отсчет новой жизни. Еще одной жизни, отвоеванной доктором Арнольдом Смеяновичем.

Это для коллег он — руководитель нейрохирургического отдела Республиканского научно-практического центра неврологии и нейрохирургии, заслуженный деятель науки, академик и профессор. Для больных же, для их родных и близких он — почти Бог, владеющий секретами бытия. И вот этот небожитель приносит извинения (!) за задержку, садится в кресло напротив и спрашивает: «Вам чаю или кофе?». И выкладывает в блюдечко малиновое варенье… Немного смущенная, говорю, что для меня нейрохирурги и космонавты — нечто родственное, так как и первым, и вторым повинуются сложнейшие земные процессы и законы…

- Так я в детстве и мечтал стать летчиком, — улыбается Арнольд Федорович. — Мой отец был военным. Летом 41-го — мне не исполнилось еще и 4-х лет — его срочно отозвали в Академию имени Фрунзе, где он учился, и отправили на фронт, в десантные войска. Оттуда он уже не вернулся. Мама рассказывала, что, когда папа уезжал из деревни Пуховичи, где жила наша семья, я долго цеплялся за него, не хотел отпускать…

Разумеется, отцовские гены сделали свое дело: собственное будущее я связывал только с небом, мечтал стать военным летчиком… Но человек предполагает, а Бог располагает… Произошел несчастный случай: я попал под прицеп, меня спасали врачи. Именно после этого услышал от своей бабушки: «Ты должен стать хирургом!». Сначала я еще сомневался, колебался, но в 8-м классе, после того, как надел очки, с мечтами о военной карьере пришлось распрощаться. В 1954-м поступил в медицинский институт, в хирургию пришел в 60-м, а в нейрохирургию — в 63-м. И вот уже 50 лет она не отпускает меня от себя. (Улыбается. — Авт.)

- А где, Арнольд Федорович, постигали профессиональные «азы»?

- В поселке Дрибин Могилевской области. Там нужен был именно хирург. И я рванул туда. Некоторые мои однокурсники, чтобы закрепиться ближе к столице, пошли работать санитарными врачами, терапевтами, еще кем-то… Тогда казалось, что временно. Но, поплыв по течению, они так и не вернулись в хирургию…

- Помните свою самую первую операцию?

- Это было еще на 4 курсе, во время практики, которую я проходил в Пуховичах — оперировал аппендицит… Потом операций было много, самых разных… Дело в том, что каждый раз с наступлением весны Дрибин заливало и затопляло так, что никакие машины проехать не могли. Добраться туда и оттуда можно было только на самолете. Поэтому все тяжелые хирургические патологии — кесаревы сечения, маточные кровотечения, прободные язвы, заворот кишок, переломы и т. д. — ложились на районных хирургов. Однажды пришлось даже оперировать мужчину с ножевым ранением сердца… Через три года, когда уже поступал в аспирантуру к профессору Злотнику, основателю белорусской школы нейрохирургии, он спросил: «А что ты умеешь делать?». Я рассказал (не без гордости!), с чем приходилось сталкиваться. Злотник внимательно выслушал и подвел черту: «Если хочешь стать нейрохирургом, надо об этом забыть и начать все сначала…» И я начал сначала. Работал как проклятый, путая день с ночью… Под руководством Злотника написал две кандидатских диссертации и две докторских… Когда в конце 80-х он уезжал на постоянное место жительства в Израиль, предложил меня на свой пост. Вот с 89-го я это место и занимаю — руковожу нейрохирургическим отделением РНПЦ неврологии и нейрохирургии.

- Вы когда-нибудь пробовали подсчитать, сколько операций сделали за время работы?

- Могу сказать только, что в операционном покое бываю каждый день. И каждый день делаю одну, а иногда и две операции… И так на протяжении 50-ти лет, за исключением разве что того времени, когда учился в аспирантуре — тогда оперировал меньше.

- Что в вашей работе самое сложное?

- Сложности связаны скорее не с работой как таковой, а с непредсказуемостью и коварством злокачественных опухолей, с которыми приходится иметь дело. Ты ее удаляешь, а где-то на расстоянии уже готовятся «выстрелить» метастазы… Ты все делаешь правильно, действуешь в соответствии с тактикой, с протоколом — а пациент умирает от осложнений, вызванных тем, что его организм потерял способность сопротивляться даже несложным инфекциям…

- Волнуетесь перед операцией?

- Нет. Есть ощущение ответственности, максимальной собранности. А «мурашки» по спине уже давно не бегают. Да и нельзя хирургу поддаваться эмоциям. Сегодня насчитывается около 200 разновидностей опухолей головного мозга, и каждая может преподнести «сюрприз». Зачастую решения приходится принимать непосредственно во время операции. А начнешь волноваться — не сделаешь то, что должен сделать. Недаром же один из самых высоких уровней «профессиональной» смертности — у хирургов, а среди хирургов — у кардио- и нейрохирургов. При этом сегодня пересадить сердце гораздо проще, чем удалить мозговую опухоль. Сердечные сосуды можно сшить — и, считай, нет проблем.

А мозг никто никогда не пересадит и не пришьет. Такое в принципе невозможно, потому что мозг — это «квинтэссенция» человека, его сущность, то, что он есть. А заменить твою «суть» на «сущность», условно говоря, Иванова или Петрова — кому это нужно?.. Да и с медицинской точки зрения — если пройтись лезвием по спинному мозгу, он уже не срастется нормально, а значит, у человека не будут функционировать руки, ноги…

- А что представляет собой человеческий мозг, так сказать, визуально?

- Ничего интересного… Внешне он похож на ядро грецкого ореха, только больше по размерам. По консистенции напоминает густое картофельное пюре сероватого цвета…

- Отличаются ли друг от друга мозг гения и мозг, скажем так, среднестатистического человека?

- К большому сожалению, по виду и другим параметрам мозга никогда не определишь, кем был его «владелец» — умным или дураком… Кстати, мозг при жизни человека не используется на 100 процентов. Отсекают, допустим, лобную долю или иной его участок, а человек продолжает жить нормальной жизнью, так как через некоторое время функции мозга восстанавливаются, происходит его «переориентация», здоровые участки берут на себя дополнительную нагрузку, приспосабливаются к ней. И человек полностью возвращается «в строй».

- Сегодня белорусские нейрохирурги могут сделать любую из тех операций, которые практикуют в мире?

- Долгое время наша микрохирургия отставала от, скажем, западной, потому что мы не были технически вооруженными в такой степени, как наши коллеги за рубежом. У них давно существуют стандарты для каждой операции: чтобы ту или иную выполнить, необходим четкий перечень конкретных медпрепаратов, приспособлений, инструментов и т.д. Мы же долгое время работали по принципу: голь на выдумку хитра. Если чего-то не хватало — заменяли другим, приспосабливались… Сегодня техническое вооружение наших, белорусских, нейрохирургов позволяет сделать абсолютно все, что делается в мировой нейрохирургии. Я хорошо знаком с результатами работы коллег из Москвы, Киева, Санкт-Петербурга… Мы в этом ряду выглядим достойно. В сентябре наш Центр должен переехать в новое здание, оснащенное самой современной аппаратурой, которой по мощности нет аналогов в стране. Ряд операций на головном мозге сегодня уже выполняются без вскрытия черепа — через бедренную артерию, с помощью специального катетера. Стоит последний, кстати, около 800 долларов. Столько же стоит и одна «клипса» — маленькая спиралька, с помощью которой «закрываются» патологические сосуды мозга. А таких спиралек во время операции может потребоваться не одна и не две… Нейрохирургия вообще очень дорогое удовольствие.

- Но результат оправдывает средства…

- Результат в нашей работе зависит не только от технической вооруженности. На него сильно влияет и личный фактор: опыт и знания врача-нейрохирурга, его желание учиться, практиковаться, повышать свое мастерство. В свое время, когда оперировал профессор Злотник, мы, молодые, стояли рядом и наблюдали за каждым его движением, оценивали, сравнивали с тем, как бы это сделали мы… У молодежи, которая сегодня приходит в нейрохирурги, я такого стремление, к сожалению, не часто вижу — только у двоих-троих из десяти. А если глаз «не горит», если нет этой внутренней потребности к постоянному самосовершенствованию — талантливого нейрохирурга из тебя не получится. Так, ремесленник… Но это свойственно не только нашей профессии. Хороший специалист — всегда «штучный товар».

- Наверное, хорошие кадры нужно поощрять материально, иначе разбегутся…

— Абсолютно согласен. Раньше у нас было только два медицинских ВУЗа, но специалистов хватало. Сейчас их уже четыре, а с врачами, со средним медперсоналом — напряженка. Если медики не будут получать надлежащий заработок, в скором времени мы — вся система здравоохранения — получим кадровую «яму», и исправить эту ситуацию будет очень трудно.

- А вас ваша зарплата устраивает?

- Скажу только, что она в несколько раз ниже зарплаты моих коллег в России, которые имеют аналогичную нагрузку.

- Не было соблазна попробовать свои силы в какой-нибудь из западных клиник?

- Уезжать навсегда не хотел никогда. А вот посмотреть, как и что делают у них, в молодом возрасте очень хотелось. Но мы такую возможность получили только после распада Советского Союза… Ну что говорить? Там, например, если врачу во время операции срочно понадобится тот или иной препарат, он просто нажимает кнопку — и все необходимое прямо сейчас же «приезжает» на специальном эскалаторе… Главное даже не в том, что препараты быстро попадают в операционную, а в том, что они всегда есть, причем, в необходимом количестве… Но и мы понемногу догоняем западные клиники, по крайней мере, такого большого «разрыва», который был раньше, сегодня нет… Не сочтите это за громкие слова, но мне интересно работать и быть востребованным именно на родине, несмотря на все наши трудности. Знаю многих из тех, кто «уехал». У нас они были настоящими авторитетами, профессионалами, уважаемыми людьми. Там… С одним из них я потом разговаривал несколько раз по телефону — он в Америке живет. Говорит: «У меня здесь единственный друг — собака…» Я считаю, что человек должен жить и работать там, где его корни. Вырви эти корни — он засохнет и пропадет.

- С чего начинается ваш рабочий день?

- Он начинается с «пятиминутки» — в 8.30 у меня собираются врачи, докладывают о состоянии больных. Разбираем операции, которые были сделаны накануне, решаем организационные вопросы — кого куда положить или перевести, назначаем следующие операции, советуемся по поводу сложных случаев…

- Вы — авторитарный руководитель? Подчиненные вас боятся?

- Говорят, что боятся, но, надеюсь, не очень сильно. (Смеется. — Авт.) Я не считаю, что мое мнение — единственно правильное, стараюсь прислушиваться к другим, и если вижу там рациональное зерно, всегда иду навстречу. И свое собственное решение могу поменять. Надо же исходить не из собственных амбиций, а из того, что принесет большую пользу.

- А кого вы можете уволить без сожаления?

- Без сожаления никого не увольнял — всех жалко. Но не могу работать рядом с теми, кто работать не хочет, кто делает это словно из-под палки… Не переношу, когда лгут, когда не выполняют свои обязанности…

- Нарушали ли вы когда-нибудь клятву Гиппократа?

- Вы имеете в виду, отказал ли я кому-нибудь в помощи? Около моего кабинета всегда сидят люди — и те, кого сюда направляют, и те, кто приезжает сам, без направления — ведь им кажется, что здесь «сделают лучше». Но мы не в состоянии прооперировать больных со всей республики — приходится объяснять, что есть другие клиники, другие специалисты, и не только на уровне республики, но и на уровне областей. Но если вижу, что моя помощь действительно необходима — отказать не могу.

- Как отдыхаете, снимаете стресс?

- Люблю встречаться с друзьями, с близкими людьми — сейчас для этого появилось немного больше времени. Сидеть у телевизора — это не для меня. Я всем говорю: пока ноги есть, нужно ходить, двигаться… А залегли на диван — считай, начали умирать.

- Сериалы про врачей тоже не смотрите? «Доктор Хаус», например, или «Интерны»?

- Пытался смотреть, но не выдержал. Там слишком много надуманного, в жизни все не так.

- Есть ли у вас вредные привычки?

- Курить не курю — так, развлекаюсь иногда в компании, но это несерьезно.

- А как насчет крепких напитков?

- Ну, как без этого? Особенно если есть хороший повод и компания близких людей. Главное — управлять «процессом», не злоупотреблять, знать меру.

- Вы свою знаете?

- Знаю. Хотя моя жена иногда утверждает обратное. (Смеется. — Авт.)

- Кто поддерживает вас в жизни?

- Моя семья, безусловно, — жена, сын и дочь, внуки. Очень важно, когда у человека есть надежный «тыл». Не знаю, стал бы я тем, кем стал, если бы в свое время жена — тоже отличный врач — не взяла на себя основную часть забот по дому, по воспитанию детей… Я очень благодарен ей за это. Мы уже более полувека вместе.

- Как считаете, Арнольд Федорович, можно ли купить здоровье за деньги?

- Никогда вы за деньги здоровье не купите. Его нужно беречь, надо следить за ним… Купить можно разве что более современные лекарства, но это не означает, что они вернут здоровье.

- Что нужно делать, чтобы сохранить светлый ум до глубокой старости?

- А это уже как Бог даст — точных правил здесь нет. Аскетизм, отказ от всех земных радостей не гарантируют долгую жизнь и наличие здравого смысла в старости. Я бы сказал так: все можно, но, опять же, во всем должна быть мера. Если у меня повышается уровень холестерина, на время перестаю есть жирное и жареное. Но жесткими диетами никогда себя не мучил.

- Если бы можно было начать все сначала, вы бы пошли по тому же пути?

- Я и сам не раз задавал себе этот вопрос. Ответ был следующим: я не представляю себя вне нейрохирургии.

- Счастливый человек — это…

- Никакой Америки я здесь не открою. Во-первых, это здоровый человек. Ну а дальше… Счастлив тот, у кого сложилась семейная жизнь. Тот, кто не «через пень-колоду» жил, а ставил перед собой цели и достигал их. Тот, у кого везде порядок — в доме, на работе, в душе… Этого не так просто достичь.

- Вы сумели?

- У меня, слава Богу, все сложилось.