Минчанка Жанна Лашкевич, драматург, театральный критик, столкнулась с раком не понаслышке, а в собственной жизни

31.05.2010
55
0
Минчанка Жанна Лашкевич, драматург, театральный критик, столкнулась с раком не понаслышке, а в собственной жизни

Публикуем отрывки из выпуска передачи TUT.BY.

Известно, что каждый из нас, когда случается беда, пытается как-то понять, что в нашей предыдущей жизни на эту беду повлияло, почему это случилось. Жанна, от какой точки ты свою болезнь отсчитываешь?

От нелюбимой работы. В один прекрасный момент я поменяла любимую работу на нелюбимую. Звучит это кратко: ушла из театра. У меня была хорошая, любимая работа, но в силу социальных обстоятельств я ее бросила.

Я не пью, не курю, не употребляю наркотики. Я вообще домашний, спокойный человек. Но я очень люблю то, что я делаю, и, по-моему, это было первым кирпичиком к тому, чтобы чувствовать себя нездорово, нехорошо, нерадостно. А потом умерла мама, и через девять месяцев я попала на операцию.

Я  вспоминаю то, что было в 2004 году. Собственно, я не готовилась к операции: я пришла к доктору, чтобы он выяснил, что со мной происходит. Примерно так же, такими же словами со мной разговаривал доктор, замечательный Эдуард Эдуардович Линкевич из Первой клинической больницы. Причем, разговаривал он, я бы даже сказала, жестковато, но он, видимо, понял, что надо что-то сделать, чтобы я поняла всю ответственность ситуации. Я ему заявила: "Доктор, знаете, у меня съемки, мне некогда". Он на меня посмотрел и сказал: "Да? Ну, прервитесь на некоторое время, это не так долго". Я нагло спросила: "Сколько?". Он говорит: "Месяца полтора вас устроит? Потом подлечитесь еще – облучение, химия". Я даже не предполагала, что будет. Как Наполеон ввязалась в драку и сказала: "Хорошо, делаем, как вы скажете".

Был соблазн отказаться, но, во-первых, сын сказал: "Ты что? Какое – отказаться?". Я говорю: "А ты знаешь, что со мной будет? У меня не будет того, не будет этого, и вообще, как я буду выглядеть?". Он сказал: "Ну и что?". Ребенок к этому времени был уже взрослым человеком, учился в старших классах.

Я очень доверяю своему сыну. У него, ко всему прочему, очень хорошая школа – он закончил химико-биологический класс. Определиться с тем, что со мной происходит, помог мне сын, как ни странно. Это он первый обратил внимание, заметил и сказал: "Мама, а ну-ка, иди к доктору". Мы занимались ушу, и ребенок случайно ткнул рукой не в то место. Я, взрослая тетка, спросила: "К какому доктору мне надо идти?". Он говорит: "Мама, к гинекологу, к гинекологу". Ребенок пятнадцати лет. Он, вообще-то, программист, компьютерщик.

Я слышу разные рассказы, но я попала к доктору в два дня. В первый же день мне дали направление, и в этот же день я сидела у хирурга. Он взял пункцию, но уже по каким-то признакам, видимо, определил, что это то, о чем идет речь, и сказал: "Будем делать так, так и так". Мне даже позвонил главврач больницы: "Вы там что, боитесь? Так не бойтесь. У меня есть женщины, которые прооперировались и забыли, что это такое". Ну, а я человек легковерный: я действительно поняла из слов врачей, что я совсем скоро забуду, пройдет полтора месяца, и все будет в порядке. Это не легкомыслие: видимо, включился какой-то механизм.

С лучевой мы как-то разобрались. У меня оказался замечательный доктор Элла Новик, радиолог. Она мне объяснила, что ничего страшного не будет, никто ничего не сожжет, не поджарит. Она делает точно, быстро, очень грамотно. Но по поводу химии меня убедил не химиотерапевт. Линкевич сказал: "Что значит – не делать химию? Химию надо делать". Я сказала: "Хорошо".

Каковы вообще недостатки и проблемы нашей онкологии? Жанна, что тебе мешало в нашей онкологии? Ты уже сказала: врачи замечательные, медсестры – виртуозы.

Может быть, мне повезло. Действительно, виртуозы: меня кололи просто виртуозно, смотрели, чтобы не порвалась вена. Причем, очень деликатно с тобой обращаются, никакой грубости, тебя жалеют.

Нельзя больному все время говорить, что он болен. Я не слышала ни от одного из своих докторов: "Вы больны!". Все говорили так: "У нас осталось две недели, нам нужно успеть доделать то, то и то". – "Перед чем успеть?" - "Перед выпиской, конечно". Очень многое зависит от взаимоотношений – люди не лежат по одному, их лежит много, и больные так убийственно иногда действуют друг на друга. Я сидела перед кабинетом на перевязку у доктора и слышала разговор пациентов о том, как медсестры то ли перчатки не поменяли, то ли еще что-то не сделали, и больным раковые клетки друг от друга передают. Я хохотала. Люди в это верят, и пугаются страшно.

А сама больничная атмосфера?

Она больничная, к сожалению. Конечно, это не то место, где ты станешь работать. Но надо себя как-то уважать, нельзя плакаться без конца. Я занималась тем, что много вязала, читала.

Ты говорила, что тебе в каком-то смысле повезло: ты могла между сеансами химиотерапии отлеживаться. А обычно как?

Обычно у человека больничный, и он должен укладываться в этот больничный. Бывает по-разному, у кого какой перерыв между этими уколами, жестокими химиотерапевтическими уколами, между которыми нужно успевать прийти в себя. Человек получает больничный только на время, пока действует этот укол. Он отрабатывается, и ты выходишь на работу. Но если бы я через два-три дня выходила на работу, я бы не смогла работать. А в основном люди выходят так.

Курсы химии очень индивидуальны. Каждому по-разному назначают эту сетку. Но поскольку я не была связана жестким больничным, я устраивала себе перерывы. Между уколами могло пройти три недели или больше. Я приходила в себя, становилась на ноги. Мне так разрешили врачи.

Когда я лежала в больнице, в палату к нам привели практикантов. Я очень не люблю практикантов, но у меня они периодически появляются по моему роду деятельности. И это был первый случай в моих болезнях, когда я сказала: "Надо посмотреть – идите и смотрите". Я заметила, что ребята побаиваются. Я понимаю, что там многое на ощупь определяется, там нужно иметь пальцы, как у пианиста, но им тоже надо учиться. И после моего такого подвига наши дамы все разрешили себя посмотреть. Доктор сказал спасибо.

Жанна, была ли у тебя депрессия, связанная с раком? Как она влияет на процесс излечения? Что происходило с женщинами в твоей палате?

В жизни ты связан огромной паутиной, сетью взаимоотношений. И если эта сеть порвалась, если тебя просто бросили и предали, если ты не нужен... Этот диагноз испытывает не только тебя, но и тех, кто с тобой рядом.

Я приехала к брату, объясняла: если я умру, сделай то-то и то-то. Он меня выслушал и сказал: "Слушай, а вдруг ты не умрешь?". И после этой шуточки стало гораздо легче.

У меня не было депрессии. Меня от нее тщательно оберегали: оберегал сын, брат, тренер, который приходил ко мне в больницу. Я все время делала какие-то упражнения: засовывала ногу под пожарную лестницу и старалась наклоняться, изгибаться для того, чтобы не залеживаться – нельзя же все время лежать.

А твои подруги по несчастью?

Были дамы, которых просто приходилось взбадривать. Не секрет, что мужчина в жизни женщины значит много, и когда любимый мужчина в этой ситуации тебя оставляет, очень тяжело. Мне повезло – у меня просто никогда не было мужа, поэтому я просто проскочила. А они не проскочили. У одной из них муж ушел, узнав о диагнозе, вторая все время волновалась, как он там, бедный, без нее, но "бедный", наверное, не очень страдал, потому что приходил к ней нечасто.

Человеческие взаимоотношения очень тонкие, кто знает, что у них там дома было? Просто когда нужна помощь, хотя бы просто прийти, принести бульончик – сын мне бульончики варил с перьями… В этой депрессии участвуют, как правило, близкие люди, и, к сожалению, из такой депрессии выхода нет.

Когда ты чувствуешь себя красавицей, а потом понимаешь, что после операции ты уже не такая красавица, как была, - всякое бывает. Кто-то плачет, кто-то… Восемь баб, которые все рыдают или ругаются, - у каждой из них разная реакция. Кто первый успокоится, тот, наверное, и других будет поднимать. Нельзя опускаться.

Лучший вид поддержки – это семья.

Ты, Жанна, говорила, что у тебя жизнь очень изменилась с тех пор, как ты переболела, и, как я поняла, она изменилась в лучшую сторону.

Жизнь, действительно, очень изменилась. Во мне как будто что-то переключилось, как будто во мне была снята какая-то плотина. Нет, ничего не щелкало, все очень плавно, я бы даже сказала, вдохновенно перешло к жизни. Я начала делать вещи, которым всегда хотела научиться, но никогда на это не было времени, я боялась. Например, я научилась неплохо шить. Я всегда достаточно неплохо вышивала – теперь я делаю это профессионально. Я очень люблю вязать, стала заниматься ремонтом дома. Я научилась готовить. Я вообще боялась кухни, а тут научилась хорошо готовить.

И потом, чисто по-женски, я позволила себе пользоваться хорошей косметикой, начала носить украшения – никогда этого не делала, считала, что мне это не надо. Когда я вернулась в зал и в первый раз сделала серьезное упражнение – тренер помог мне разогнуться и сказал: "Ну все, ты добилась своего. А теперь будем заниматься спокойно".

Как ни кощунственно это звучит, у меня жизнь очень сильно изменилась именно после операции. Почему так – не знаю, но она стала моей.

Жанна, что ты пожелаешь нашим зрителям, которые сейчас столкнулись с этой бедой – со своей либо с бедой близких?

Прежде всего, идите к доктору, и как можно быстрее. А тем, кто рядом с заболевшими людьми, хочу сказать: не оставляйте своих. Своих нельзя бросать. Это проверка на вшивость. Не впускайте в себя болезнь, на каком-то этапе поверьте, что это закончится. Отрезано – и его с вами нет. И все.

Гость, Вы можете оставить свой комментарий:

Чтобы оставить комментарий, необходимо войти на сайт:

‡агрузка...

Белоруска, мама 4 детей, лечится имунной терапией от рака кишечника в Германии. Результаты

Алена в прошлом визажист в журналах и на телевидении, корреспондент и основатель собственной школы по макияжу. Сегодня она – мама четверых детей. И у нее рак третьей стадии. Алена последние два года живет в Германии. Именно здесь она узнала о своей болезни спустя несколько дней после родов. Алена откровенно рассказала Rebenok.by, как меняется жизнь после страшного диагноза.

- Во время четвертой беременности, на 37 неделе, у меня заболел живот. Ночь я еще более-менее поспала, но следующим вечером отправилась в клинику. Врачи в клинике долго осматривали меня и ребенка, уверяли, что все хорошо, это просто схватки. Живот болел в районе желудка и на просьбы позвать хирурга или кого-то еще - не реагировали.

На следующий день я снова приехала, но уже с температурой и слабостью. На всякий случай меня оставили в клинике на ночь. Ночью началась рвота. Еще 2 дня я находилась в клинике, рвота случалась каждые три часа, есть не могла вообще, и мне круглосуточно ставили капельницы. Боль была адская.

Я хотела скинуться с крыши, но меня повели рожать

Следующим утром от боли я хотела скинуться с крыши. Но меня повели рожать. К болям в животе добавилась боль в родах. Я была в таком состоянии, что теряла зрение.

В 6 вечера после родов боль и рвота начались снова. С диагнозом  «ротавирус»  меня закрыли в палате на 2 дня. Я не ела, меня рвало, а на третий день меня отправили домой.

Дома все продолжилось. На следующий день меня рвало чем-то черным с запахом кала. Тут стало понятно, что дело плохо.

Утром я отправилась в больницу. С 9 утра до 22 вечера меня обследовали, делали зонд и клизмы… В 6 вечера, я уже перестала ходить и рвота стала бесконечной. Тогда мне сделали томографию и... врач сразу сказала, что это, скорее всего, рак.

Я понимаю людей, которые просят их больше не лечить

Тогда мне было все равно. Я хотела просто умереть. Умереть, чтобы больше никогда не чувствовать боли. Я понимаю тех людей, которые просят их больше не лечить и дать возможность умереть.

Мне было больно всего неделю. Неделю. Еще бы пара дней, - и я бы сама выбросилась из окна. Меня везли на операцию, когда младшему ребенку было всего 4 дня.

Поверьте, в тот момент мне вообще было все равно, есть ли в моей жизни кто-то еще.

Операция длилась 4,5 часа. Мне вырезали почти весь толстый кишечник и вывели наружу тонкий. Теперь я обладательница стомы  - пакета на животе.

Результат анализа надо было ждать 12 дней. Я очень верила, что это просто защемление кишечника какое-то, но все-таки оказалось, что это рак. 

Муж узнал результат дней через 10. Но не мог сказать мне об этом. Не знал, как это сделать. Рассказал лишь на 15-й день. Когда он все-таки произнес это вслух, я закрылась в ванной и рыдала несколько часов. Я рыдала каждую ночь… и каждый день… Потом через ночь, потом раз в неделю.

Время идет. Мне столько раз говорили, что я вот-вот умру, что это стало чем-то привычным. Сейчас я не плачу.

Я отсчитываю время своей болезни годами своего ребенка

Я родила 20 февраля 2017 года, а диагноз поставили 25 февраля. Я отсчитываю время своей болезни годами своего ребенка. На сегодня это 16 месяцев.

В сентябре прошлого года, после первого курса химии, врачи увидели, что рак развивается и весьма агрессивно. Мне делали новые анализы под наркозом. После этого наркоза и в связи с ростом опухоли мне стало очень плохо.

Я уже не могла много ходить, ухаживать за семьей, делать уборку, готовить. Мне нужно было много лежать и спать раза два в день. Такое ощущение старой собаки в доме. Она только лежит, немного ест, воняет. Но выкинуть или усыпить ее невозможно: с ней связана жизнь. Вот это ощущение беспомощности просто нереально убивает.

За моей спиной в доме все думали, что я уже умираю. Ко мне даже приехали родственники из Латвии и подруга из Англии. Мы все думали, что увидимся в последний раз. 

Врачи настаивали на срочной операции: вырезать все лимфоузлы с опухолью. Они считали, что придется вырезать почку, вероятно, затронут мочеточник и самое главное - опухоль могла врасти в артерию. Тогда я бы умерла на столе. Время на раздумье дали не более 10 дней.

К счастью, мой муж не собирался сдаваться, - и он нашел мне самых лучших врачей, которые смогли поставить меня на ноги.  Без операции.

Первый онколог предполагал, что я могу прожить от 3 до 5 лет. Но он ошибался - мой рак оказался очень агрессивным. Два курса химиотерапии не дали результата. И если бы мы не сменили врача вовремя, то сегодня я бы уже может и не жила.

Второй онколог предложил нам иммунную терапию. Но страховка мне отказала: пока не будет доказано, что я попробовала все и умираю уже точно, никакой иммунной - слишком дорого.

На помощь пришли друзья, коллеги и бывшие одноклассники!

Я долго отказывалась от предложения собрать деньги. Просить, даже в такой ситуации, довольно унизительно. Но мои друзья настояли. Ведь, пока мы ждали одобрения страховки полтора месяца, мне не давали никакого лечения, - и опухоль сильно выросла. Мы согласились на лечение еще до ответа страховки, когда я поняла, что все-таки смогу оплатить хотя бы первый месяц.

На помощь пришли друзья. Здесь оказалось целых три стороны - три страны! Первыми решились в России мои коллеги, самые знаменитые визажисты страны. С идеи Ольги Романовой и под организацией Светланы Гребеньковой. Они провели двухдневный марафон и собрали деньги на оплату первого месяца лечения. Затем подключились коллеги из Беларуси. Тут собирала всех Наталья Бур - крестная моего второго сына и моя бывшая ученица. Параллельно в Латвии скоординировались мои бывшие одноклассники.  Мне предлагали продолжать собирать денежку и проводить мастер-классы далее, но страховка дала добро на оплату терапии до конца года. Надеюсь, что так будет и дальше.

Случалось, говорили, мол, продай квартиру, машину. Упрекали за спиной, что я трачу деньги на масляные краски и холсты, смею покупать себе одежду не на Ждановичах.  Если бы люди хоть на минуту представили,  что это такое планировать свою жизнь только на три месяца вперед, составить завещание, оставить доверенности на детей.  Если бы кто-то услышал хоть раз, что у него осталось 10 дней. Как думаете? Мне было важно знать, что мои дети не останутся без места жительства по моей вине. Ведь результат лечения нельзя было предсказать.

Не виню врачей

Я много раз анализировала все свои походы по врачам ДО постановки диагноза. Я же была четырежды беременна!  Во время третьей беременности у меня были точно такие же боли в животе, но тогда, видимо, опухоль была еще мала. Поэтому врачи осмотрели и пришли к выводу, что это грыжа. Грыжу я зашила.

Я сдала анализы на рак щитовидки. Врач был уверен на 99%, что это рак. Но - НЕТ. Каждый год анализы на рак шейки матки. Каждая беременность - это врачи, анализы, осмотры. Никто ничего не видел. Даже в роддоме при адских болях врачи меня уверяли, что это роды. И хирурга мне так и не позвали. 

Винить? Не думаю, я никогда никого не винила. Так уж сложилось. Мне гораздо приятнее вспоминать, что врачи 7-го роддома спасли от смерти моего сына, который родился с воспалением легких. Но благодаря реанимации и докторам в больнице, теперь все в порядке.

Не говорю маме и детям

Основываясь на сегодняшний результат, мой врач верит в долгую жизнь, но прогнозов не дает. Нельзя тут ничего прогнозировать.  Оказалось, я первая пациентка, на которой лечение сработало! Пациентка передо мной отказалась - ей стало еще хуже...

По результату лечения иммунной терапией за полтора месяца - моя опухоль уменьшилась в два раза. Следующий осмотр будет в сентябре. Верю в лучшее.

Моя мама ничего не знает. И я очень надеюсь, что никогда не узнает. Она не заходит в интернет, а все родственники предупреждены, что ей нельзя говорить о моей болезни.

Дочке уже 17 лет, ей я рассказала через полгода, но в максимально позитивном ключе. Старший сын знает, что мама болеет и лечится, но еще слишком мал, чтобы осознать всю серьезность ситуации.  А младшим - 6 лет и 15 месяцев - пока рано говорить об этом.

Мне не разрешают болеть!

Несмотря на тяжелую болезнь, Алена путешествует, рисует, посещает спортзал и даже сдает экзамены по немецкому языку.

- Мне никто не разрешает болеть.  Муж поддерживает мои занятия спортом и занимается ребенком в это время. Врачи сказали, что спорт мне поможет. Дома сейчас у меня нет помощников - уборка, дети и все обязанности жены и домохозяйки все равно на мне. До этого года мне помогала сестра и няня. Только благодаря им я справилась. 

Путешествовать меня тоже тянет муж: он считает, что хорошее настроение и смена обстановки приносит положительные эмоции. А врач сказал, что я должна улыбаться и радоваться: это помогает вылечиться. 

Обучение языку мне просто необходимо для получения вида на жительство. Конечно, я могу взять справку от врача, что я больна и меня освободят от учебы и экзаменов. Но зачем? Я же живу в стране, в которой говорят на немецком, это надо в первую очередь мне.

Читайте также: Алла: "Даже после 8 химиотерапий я хотела ребёнка"
Я не работаю, но муж все время настаивает, чтобы я открыла салон красоты и начала работать. Я пока что не могу на это решиться. Я всю жизнь стремилась к карьерному росту, свой бизнес, школа, клиенты, известность. А сейчас получаю удовольствие, когда еду за продуктами утром в магазин, катаюсь на качелях в своем саду, глажу свою собаку, обнимаю своих детей. Если мне нужно было познать, что такое настоящее счастье таким путем, то я это принимаю!

Мне повезло!

Многие думают, что как только ты узнаешь свой смертельный диагноз, то тут же твоя жизнь меняется. Ты начинаешь ценить каждую секунду и каждый вздох. Нет, это не так. Сначала очень много мыслей уходит на размышления в стиле «Я умираю!», потом «О боже, я умру!», далее «Да, я умру, но еще чуть позже». А пока... Вот при наступлении третьей стадии ты начинаешь произносить фразу «Я умру, ну чуть позже» уже без ужаса в голосе, а с подколкой. Но, к сожалению, к кому-то третья стадия может и не прийти. Все зависит от исхода лечения.

Мне повезло. Повезло в том, что обнаружили довольно вовремя. Повезло, что родила в срок и болезнь не повлияла на беременность. Повезло, что оказалась в Германии. Повезло, что сменила врача, и он нашел новое лечение, которое мне помогает. Повезло, что собрали деньги для начала иммунной терапии. Повезло, что позже страховка разрешила до конца года использовать лекарство. Повезло! Вот, прикиньте, какой я счастливый и везучий человек!



‡агрузка...