Экс-министр здравоохранения Литвы Константинас Ромуальдас Добровольскис о руководстве частной клиникой в 75 лет и об эмиграции молодых врачей из Литвы
В однодневной поездке в Вильнюс случилась небольшая неприятность: забыл дома лекарство. Прямо с вокзала отправился в аптеку. Препарат простой, распространенный. Но мне в аптеке отказали: без рецепта не продают. Надо же, у нас тоже с недавних пор не продают без рецепта…
Выходит, хотя бы в этом и наше, и литовское здравоохранение движутся в одном направлении? Да, в чем-то путь реформ совпадает, наступаем мы на одни и те же грабли, за два десятилетия не можем расстаться с советской системой... Но у наших соседей есть немало такого, чему можно поучиться. Или, наоборот, есть неудачный опыт, который не стоит повторять.
Больничная касса
Это очень важная структура в системе здравоохранения Литвы. Ключевая, можно сказать. Здесь накапливаются деньги на лечение литовских граждан. Больничные кассы оплачивают очень многие расходы на медицину. Как они работают, я увидел в частной клинике доктора Добровольскиса, интервью с которым было опубликовано в прошлом номере газеты. Когда мы беседовали, в кабинет заглянул пожилой пациент. Его, как оказалось, направили в клинику для серьезного обследования. Пациенту предстояло заплатить свыше 500 литов. Приличная сумма для пенсионера…
— Не беспокойтесь, больничная касса возместит ему 80 процентов, — сказал доктор Добровольскис, когда пациент ушел. — А если бы он делал обследование в государственной клинике, то вообще бесплатно. Но там надо было ждать пару месяцев.
Константинас Ромуальдас Добровольскис о литовской медицине знает все. В средине 90-х он был министром здравоохранения, начинал первые реформы. Жалеет, что многое не получилось. А из того, что хотел бы изменить или упразднить, назвал в первую очередь больничные кассы.
— Они мешают работать, — уверен доктор. — В мою бытность министром было десять больничных касс. Я половину убрал. Это посредники между пациентами и медицинским учреждением. Почему нельзя отдать деньги главврачу больницы? Он что, не знает, как ими распорядиться? Или возьмите главную больничную кассу при нашем министерстве. Она же подменяет министерство!
Экс-министр считает, что денег в медицине оставалось бы больше, если бы убрать посредническое звено — больничные кассы. Но попробуй это сделать! Сопротивляются сами кассы. В них по всей республике работает свыше 1000 человек. Целый полк энергичных, хорошо прикормленных посредников.
В частной клинике
Я уже писал, что медицинское обслуживание у наших соседей бесплатное. Но, как и у нас, есть платные услуги, работают частные медицинские центры. В одной из самых крупных частных клиник в Вильнюсе, которая называется «Кардиолита», я побывал совсем недавно. В ней работает более 45 специалистов в разных областях медицины. Клиника известная, дорогая, не каждому по карману. Но без работы врачи не просиживают.
Приведу цены на некоторые услуги. Сразу оговорюсь, что не занимался сравнительным анализом по клиникам всей Литвы, но, как объяснили мне сведущие люди, цены эти могут колебаться в пределах до 30% в зависимости от региона, известности клиники, квалификации ее специалистов.
Вот некоторые расценки:
— консультация аллерголога и клинического иммунолога — 45,18 евро;
— консультация дерматовенеролога — 45,18 евро;
— консультация хирурга-онколога — 34,75 евро;
— консультация гастроэнтеролога — 57,92 евро;
— консультация кардиолога — 25,13 евро.
Это, по сути, только приём к врачу на «поговорить». Вас примет врач высокой квалификации, его консультация дорого стоит. В государственной бесплатной клинике такого уровня специалиста может не оказаться. Пациент с деньгами сам вправе решать, куда ему обращаться.
А вот еще несколько цифр из прейскуранта:
— рентген различных частей тела — от 24,04 евро до 77,62 евро;
— исследование болезней ухо/горло/нос — от 8,69 евро до 41,99 евро;
— исследование гинекологических болезней — от 12,16 евро до 92,68 евро;
— самый простой и общий анализ крови — 8,40 евро.
Операции в частных клиниках тоже проводятся. По нашим меркам стоят они недешево, в той же «Кардиолите» — от 86,60 евро до 637,16 евро (пластическая операция, направленная на устранение варикозных вен). Кто знаком с нашими медицинскими центрами, легко сравнит уровень цен.
Думаю, читателям будет интересно узнать некоторые расценки на самые распространенные услуги. Обычная проверка давления, например, стоит 3,19 евро, инъекция в вену (без самого лекарства) — 8,40 евро, капельница (без лекарства) — 15,06 евро, перевязка с промыванием раны — 18,25 евро.
Повторюсь: все эти услуги обходятся пациенту бесплатно в государственной клинике, но если вам захотелось лечиться в частном медицинском учреждении, доставайте из кармана литы или евро.
И напоследок несколько цифр из стоматологии. В «Кардиолите» консультация специалиста, осмотр обойдутся пациенту в 14,48 евро, обезболивание — 5,79 евро, протезирование и имплантация доходит за 1000 евро. Удалить зуб стоит от 28,98 до 57,92 евро, пломбирование — от 49,44 евро (маленькая пломба) до 202,73 евро (эстетическая пломба), лечение каналов — 28,96 евро. Скажете, дорого? Действительно, дорого, наши стоматологи берут меньше, не случайно в Беларусь иностранцы приезжают специально для того, чтобы «отремонтировать» зубы.
«Ты важен!»
В Литве, вы не поверите, очень высокий уровень самоубийств. Литва по этому показателю первая в Евросоюзе, а в мире, согласно данным ВОЗ, уступает только Гренландии и Южной Корее. Показатель Литвы — 32,9 самоубийств на 100 тысяч жителей.
Беларусь, кстати (скорее, некстати), тоже в «передовиках». 25,3 случаев на 100 тысяч человек и пятое место в мире. Россия на 9 месте — 22,4 случая на 100 тысяч жителей.
Это данные ВОЗ за 2010 год. Детальная статистика по Литве за 2013 год, по данным Центра психического здоровья республики, говорит, что ситуация за эти годы не улучшалась. В результате в парламенте Литвы уже, что называется, витает в воздухе инициатива создания национальной программы по предотвращению самоубийств. Пока парламентарии ведут дискуссии, медики бьют в колокола, утверждая, что Литва в этом вопросе уже упустила много времени.
Впрочем, немало чего и делается. В Литве создано сразу несколько «горячих линий» психологической помощи. Для взрослых, подростков, есть и на русском языке. На мостах, например, можно увидеть таблички «Ты важен!» и телефонные номера этих линий. По задумке, как считает вильнюсский журналист Денис Тарасенко, это должно работать на опережение, отчаявшийся кандидат в самоубийцы, увидев табличку, может позвонить по номерам, не прыгая с моста… Помогает? Наверное. Никто ведь не считал, скольких «прыгунов» удалось остановить в последний миг.
Медицинский туризм
Прошлой осенью меня занесло в настоящий «медвежий угол», если эта фигура речи уместна в отношении Литвы. Перед Клайпедой повернул направо, объехал Палангу и через два десятка километров оказался в лесу на берегу моря и одновременно на границе Литвы и Латвии. Здесь находится реабилитационный центр, который на поверку оказался бывшим санаторием советских времен. Санаторий капитально отремонтировали, завезли современное медицинское оборудование, построили новенький корпус спа-услуг, и теперь здесь круглогодично лечатся и отдыхают тысячи человек. Очень удобное и красивое, скажу я вам, место: море — сразу за дюной, рядом речка, сосны…
Реабилитационный центр принимает пациентов с заболеваниями и травмами опорно-двигательного аппарата, после ДТП со всей республики. Лечение, как правило, оплачивают больничные кассы. Но на автомобильной стоянке заметил много машин с российскими, латышскими, польскими и белорусскими номерами. Заведующий отделением доктор Арвидас Янонис подтвердил мои наблюдения: «Пациенты из других стран составляют у нас почти 30%. У каждого своя история. Кому-то просто нравится место, кто-то нуждается в профессиональной реабилитации после сложного перелома, кто-то приехал на профилактику. Их устраивает доступность и качество наших услуг».
Меня тоже, кстати, все устроило. Я оказался одним из многочисленных медицинских туристов, которые ежегодно посещают Литву, оставляя здесь немалые деньги в обмен на приятный отдых и полезное лечение. На пустынном после шторма пляже, выискивая в песке кусочки янтаря, разговорился с минчанкой Галиной. «Я здесь в год по два раза бываю, — рассказывает женщина. — У меня проблемы с коленом. От Минска всего 500 километров отличной дороги, цены не выше, чем у нас. Море, отличное питание, прекрасный сервис — этого у нас не получишь».
По совету Галины я заглянул в расположенный неподалеку семейный отель Бируте Петриките. Если кто не знает, это для литовцев как Алла Пугачева для русских или Лайма Вайкуле для латышей. Бируте и начинала вместе с ними на всесоюзной сцене, блистала на центральном телевидении. Сейчас певица поет в основном в родной республике. Вместе с мужем Игорем занята семейным бизнесом. У них в тихом месте небольшой отель, ресторан, уютный луг под окнами, где ежегодно проводится международный певческий фестиваль, а также пленер художников из разных стран.
Но я о них рассказываю не поэтому. В осенне-зимний период сама Бируте проводит в отеле курсы по … похудению. Никаких диет, просто правильное питание. А для нагрузки — пешеходные или лыжные прогулки к морю с элементами биатлона (муж Игорь в прошлом выступал за сборную Беларуси, родом он из Витебской области). За неделю дамочки, желающие приятно выглядеть к летнему сезону, сбрасывают по десять килограммов. И это рядом с реабилитационным центром, где в свободное от похудения время можно заказать приятные и полезные процедуры. Чем не пример отличной частной инициативы?
Полно медицинских туристов не только в реабилитационных центрах и санаториях (один Друскинискай чего стоит), но и в обычных частных клиниках. Львиную долю доходов клинике того же профессора Добровольскиса приносят пациенты из Англии, Германии, США. И это не удивительно. Известная услуга МРТ, например, здесь стоит чуть больше 100 евро. А в США — больше 1000 долларов… Поэтому едут и бывшие соотечественники, и те иностранные граждане, кто просто слышал хорошие отзывы о литовской медицине.
***
Как вы думаете, чем больше всего недовольны жители соседней Литвы? Ответ будет такой же, какой бы вы получили, спросив об этом белорусов: жилищно-коммунальным хозяйством и медициной. О реформах в ЖКХ мы писали в предыдущих номерах газеты. Сейчас время поговорить о литовском здравоохранении. О том, что изменилось в этой сфере за последние двадцать лет, о проблемах, которые никуда не исчезли. Поможет мне в этом бывший министр здравоохранения Литвы, доктор медицинских наук, известный далеко за пределами республики врач-радиолог Константинас Ромуальдас Добровольскис.
— Вы стояли у истоков реформ литовского здравоохранения. С чего все начиналось? Какие цели вы ставили?
— Да, в 1995—1996 годах я возглавлял бюро медицинских реформ в Литве. Нам в наследство досталась от СССР система бесплатной медицины — далеко не
самая худшая, замечу, система. Литва в те годы, особенно клиники в Вильнюсе, уступали только, наверное, Москве и Ленинграду. Но существовать в прежнем виде система не могла, надо было что-то менять.
И мы взялись за реформы. Мне и моим единомышленникам удалось отстоять главный принцип: медицина в стране должна быть преимущественно государственной и бесплатной. Худо-бедно эта система существует и по сегодняшний день.
— А что вам не удалось отстоять?
— Несколько принципиальных позиций отвоевали сторонники радикальных перемен в медицине. Вот у вас, в Беларуси, есть участковые врачи. У нас они тоже есть, но называются семейными. Так вот, я настаивал, чтобы сохранить и семейных педиатров. Это было бы здорово! Они смотрели бы детей от рождения до 18 лет. Представляете, какой потенциал здоровья нации можно было бы заложить с их помощью? Не получилось… Не хватало денег. Возобладала точка зрения, что детей тоже будут смотреть семейные врачи.
Еще одна уступка, о которой я жалею. Надо было оставить статут медицинским сестрам. Это очень важное среднее звено. Но оно у нас выпало. Бывших медицинских сестер начали называть нянями. И функции у них изменились. Они больше похожи теперь на специалистов, которых вы называете санитарками. Резко упал престиж профессии. Готовят их в бывших медучилищах — сейчас они называются коллегиями. Спросом у молодежи эта профессия не очень пользуется.
— Коль мы затронули проблему кадров, то выскажу то, что слышал от рядовых пациентов-литовцев: в медицине работают в основном люди в возрасте, пенсионеры, а молодые врачи стремятся за границу…
— Есть такое…
Но что плохого в том, что в медицине работают старые кадры? Скажу о себе. До 65 лет был на государственной службе, практиковал как врач-радиолог. Но ведь мои знания и опыт после выхода на пенсию никуда не делись! Мне сейчас 75, я активно работаю, руковожу частной клиникой, принимаю пациентов. И поверьте, не чувствую, что в чем-то уступаю молодым коллегам.
В моей клинике трудится женщина-врач, которой исполнилось 90 лет. Светлая голова, современное мышление. Сдала на днях в печать научную книгу.
А мой учитель профессор Амброзайтис написал полезную и увлекательную книгу в 103 года! Он самый старый автор в Литве.
— Но ведь проблема существует — молодые врачи уезжают…
— Уезжают и будут уезжать, пока не решатся многие проблемы — главным образом, оплаты труда. У вас ведь тоже уезжают, в Россию, за достойным заработком. Наши молодые медики едут в Европу. Приведу такой пример.
Группа из 12 молодых врачей поехала на стажировку в Норвегию. Попрактиковались там, освоили современные технологии и медицинскую аппаратуру. И вот результат: 8 человек из этой группы уже работает в Скандинавии. В обществе многие их осуждают. Но стоит ли?
Да, на них потрачены большие средства, на них возлагались определенные надежды. А с другой стороны, рынок труда теперь свободен, наши дипломы действительны в Европе.
В клиниках скандинавских стран врач может зарабатывать до 10 000 евро в месяц.
У нас же молодым докторам платят 2000 литов. Чувствуете разницу?
— Проблема белорусских поликлиник — большие очереди. Но и у вас они не исчезли?
— Да, несмотря на электронную регистрацию пациентов очереди к врачам не перевелись. Тут несколько факторов. Один из самых чувствительных — элементарная нехватка специалистов. В 1995 году решили уменьшить количество мест в медицинских вузах. Эту идею предложил канадский советник бюро медицинских реформ Кордер, который решил, что врачей в Литве слишком много. Он работал у нас почти два года. А пришел к такому весьма неожиданному выводу, когда подсчитал литовских врачей-санэпидемиологов, их за границей вообще не считают врачами, нам они «достались» в наследство от Советского Союза. Правительство уменьшило наполовину прием в медицинские вузы, а обучение продлили до 12 лет. Я и многие другие пыталась остановить этот процесс, все говорили в один голос, что Литва в будущем останется без врачей, нельзя сокращать места в медицинских вузах.
Начиная с 2002 года врачей стало, действительно, не хватать. В медицинских учреждениях образовались очереди к врачам. В 2002 году восстановили прежний прием студентов. Но, к сожалению, ошибка 1995 года может быть исправлена только к 2015 году! Вот такой результат непродуманной реформы.
— За посещение врача деньги с пациента берут?
— Если это государственное учреждение, то нет.
— А у нас вице-премьер Анатолий Тозик настойчиво предлагает брать с людей деньги за визит к врачу. Это, по его мнению, уменьшит очереди в поликлиниках…
— Я что-то такое слышал. Но не уверен, что это правильно. У вас ведь тоже бесплатная медицина?
— Бесплатная, но за многое приходится платить… Но и у вас многие услуги платные?
— Конечно. У пациента есть выбор — воспользоваться бесплатной услугой, но для этого приходится ждать порой месяц, а то и больше, или заплатить деньги в частном медицинском центре и сразу получить то, что ему нужно.
— Семейный врач в Литве — это эффективная единица?
— Это ключевая единица. Он как диспетчер. Без его направления не попадешь к бесплатному «узкому» специалисту. В отличие от вашего участкового врача, семейный доктор — это еще и ухо-горло-нос, и к окулисту направит он вас не сразу, сначала сам посмотрит.
— Вы довольны тем, как проводилась реформа, ее результатами?
— Нет, не доволен. Процесс затянулся на десятилетия. И конца ему пока не видно. Многое можно было сделать еще в 90-е годы быстро и более эффективно.
Бесплатный совет от доктора Добровольскиса
— Доктор, откройте секрет: как вы поддерживаете форму?
— Я помню шутку Жванецкого с советских времен: употреблять алкоголь полезно в малых дозах в неограниченном количестве (улыбается). В этой шутке есть доля истины. Тем, кому 60 и более, я бы рекомендовал постоянно держать на столе рюмку коньяка. Выпивать ее в течение дня по ложке. Три раза по 15 граммов — как раз то, что нужно вашему организму. Лучше нитроглицерина.
— А водку можно?
— Лучше коньяк. Как вариант — бренди или виски. Они хранятся в дубовых бочках. А дуб, как известно, обладает хорошим свойствами в профилактике раковых заболеваний. Водка же хранится преимущественно в стеклянной посуде…
Виктор Гавриленко
Минский врач-гинеколог об учебе в Швеции и стипендии в 900 евро
Шесть лет учебы в медицинском университете, год интернатуры в Минском областном роддоме — так Наталья Ромейко стала врачом-гинекологом. Работала в районных поликлиниках, преподавала в БГМУ, любила беременных, ценила своих студентов и ничего в жизни менять не собиралась. Пока не загорелась желанием учиться дальше — в Швеции. В шведской системе здравоохранения Наталья немного разочаровалась, а вот научными исследованиями сильно воодушевилась. Из-за чего девушке пришлось выживать на стипендию в 900 евро и к какому выводу она пришла после двух лет жизни за границей, врач-гинеколог рассказала СМИ.
«Решила, что нужно и мне потусоваться в другой академической среде»
Наталья училась в Белорусском государственном медицинском университете на лечебном факультете. На 6-м курсе, когда настало время выбирать направление, решила, что будет гинекологом.
— Потому что в акушерстве и гинекологии половина пациентов — это беременные женщины, то есть почти здоровые люди. Да и результаты работы очень воодушевляют, — улыбаясь, объясняет свой выбор Наталья. — Хотя сейчас течение беременности становится все сложнее и сложнее.
Интернатуру девушка проходила в Минском областном роддоме, после которого отправилась в женскую консультацию Молодечно отрабатывать распределение. Продержалась там всего год: университет позвал обратно — предложил преподавать на одной из кафедр.
— Преподавала я «оперативную хирургию». Она всегда считалась сложным предметом. Среди студентов даже есть такая поговорка: «Если сдал „топочку“, можно заводить семью: теперь точно закончишь универ».
Параллельно с преподаванием в университете Наталья работала в одной из минских поликлиник и училась в магистратуре. Все устраивало, обе работы нравились. Но мысли о том, чтобы поучиться за границей, не оставляли. А перед этим девушка начала учить шведский язык. С нуля овладела им так, что стала преподавать для начинающих в Центре шведских исследований в Минске.
Правда, со временем желание куда-либо ехать притупилось. До тех пор пока студенты, у которых Наталья преподавала, не стали разъезжаться по разным странам.
— И тут я подумала: «Наверное, нужно и мне потусоваться в другой академической среде. А главное, попробовать, что такое настоящие научные исследования».
Исследованиями рака Наталья интересовалась давно. Для того чтобы заниматься ими самой и всерьез, выбрала Швецию, «потому что она передовая в этой области». Правда, спустя время врач поняла, что путь между научными разработками и внедрением их в повседневную жизнь в стране огромный, чего не скрывают сами шведы. Но об этом заранее никто не предупредил.
Она собрала документы, чтобы поступить в университет в Уппсале и выиграть полную стипендию и на обучение, и на проживание. Получилось с первого раза.
— Документы на стипендию Visby я подавала наобум. «Получится — съезжу, не получится — буду дальше работать», — думала я. Другие стипендии не рассматривала. Прошла еще на стажировку в Еврокомиссию, но отказалась, когда пришло приглашение из Швеции.
«Многие шведы придумывают 10 несуществующих симптомов, чтобы быстрее попасть к врачу»
Магистерская программа по медицинским исследованиям, на которую поступила Наталья, длилась два года, стоила около 29 тысяч евро, преподавание велось на английском языке.
— Из-за того, что я и так долго училась в Беларуси, руководитель программы предложил мне пойти сразу на второй курс: «Зачем тебе ходить на лекции? Сразу занимайся исследовательским проектом». Я согласилась.
Первую учебную неделю Наталья ходила на лекции, на которых профессора рассказывали о вдохновляющих исследованиях, научных прорывах и т.д. На этом учеба закончилась — началась реальная работа в лаборатории молекулярной генетики рака. Каждый день Наталья приходила к 9 утра, уходила примерно через 10−12 часов. Иногда доводилось работать и в субботу-воскресенье.
— Нужно было разделить клетки, например: им-то все равно, что у тебя выходной, — улыбается врач.
Лаборатория занималась исследованиями разных видов онкологии. И хоть Наталья всегда хотела изучать рак яичников, ей пришлось присоединиться к совершенно другому проекту.
— Как всегда, делаешь то, что нужно, а не то, что хочешь. Выбираешь больше сферу, чем конкретный узкий интерес. Проект был по терапии колоректального рака у разных людей с разными врожденными ферментами. Моя коллега и я работали над тем, чтобы найти мультиплекс-метод, определяющий, какой именно активностью обладает фермент на основе генетической информации.
Первое время, вспоминает Наталья, было довольно стрессовым.
— В первый год все познакомились с профессорами, нашли себе преподавателей, с которыми им комфортно работать. Мне только предстояло это сделать, причем в два раза быстрее.
Чтобы ускорить процесс вливания в научную среду, Наталья взяла три курса: по биостатистике, устной презентации и академическому письму. Потом еще решила походить на семинары по критическому мышлению и навыкам дискуссии.
— А в лаборатории по пятницам мы устраивали Journal club, на котором кто-то из коллег готовил статью из авторитетных научных журналов, и потом вместе мы ее препарировали: чего не хватает, верна ли статистика. Потом это помогает правильно читать статьи, задавать совершенно другие вопросы, сомневаться: что это за исследование, как оно сделано, хватает ли данных, чтобы делать выводы, и т.д.
Спустя полгода работы в лаборатории Наталья начала писать работу на основе исследований. Оформила тезисы, сделала к ним презентацию, защитила ее — и вот она Master of Science.
После этого девушка еще на год осталась работать в этой же лаборатории. «Заманили» предложением заняться исследованием рака яичников, но из-за бюрократии процесс затянулся.
— После магистратуры в Уппсале я поступила в аспирантуру в Дании. Шведский руководитель предложил остаться у него. Я долго мучилась с выбором. В итоге согласилась: все-таки рядом знакомые люди, и проект предлагали интересный. Но из-за бюрократии и знаменитой шведской прозрачности процесс затянулся. В шведском университете, как и у нас, объявляется конкурс на аспиранта. Естественно, уже всем известно, под кого открывается эта позиция. Но процедура обязательна. Есть и другая. Чтобы не оставить аспиранта без финансирования — оплаты экспериментов и самой работы, требуется заранее получить финансирование. Часто это миллионы долларов. Когда мне предложили позицию, денег еще не было. Поэтому я работала ассистенткой.
А от профессора не ушла, потому что в аспирантуру берут обычно тех, кого знают по магистратуре. Очень редко бывают настоящие конкурсы, когда объявляют вакансию, которая действительно свободна, а не уже занята кем-то. Ну и в Дании нужно было бы работать с лейкемией, что меня не очень интересовало. Шведский профессор же обещал рак яичников — научную любовь всей моей жизни.
— Не жалела о таком выборе? Дома ты могла работать и получать практический опыт в гинекологии, а в Швеции занималась только наукой.
— Я скучала по живой практике, по своим женщинам в консультации, по студентам. Но это все быстро наверстывается. А изучать новое в гинекологии я не переставала: ходила на разные конференции и симпозиумы, даже на заседания шведского общества эндометриоза. Тема эндометриоза — моя вторая любовь. Главное ведь — оставаться в курсе, что происходит, чем лечат, какие открытия происходят в твоей сфере. Недостатка информации в университете точно нет. Стало даже больше времени об этом читать: дома ведь были приемы по 40 пациентов в день.
Говоря о стиле преподавания, Наталья отмечает, что в Швеции он сильно отличается от белорусского.
— Шведские студенты приходят на занятия, ты им только показываешь, а они все делают сами. То есть в процесс внедряешься не сильно. Даешь почитать статью — они читают, обсуждают. Задаешь один вопрос — и получаешь тысячи ответов. Причем все должны считаться правильными, потому что рождены в дискуссии.
— В гуманитарной сфере такой подход еще ок. Но в медицине, где нужны конкретные знания, а не предположения, рожденные в дискуссии...
— Я тоже не сильно это понимаю. Но со своим самоваром, как говорится, не лезу и просто отношусь к этому критично. Кстати, я критично отношусь и к шведской медицине. Она тебя точно спасет, если тебя переедет поезд, а сверху еще упадет метеорит. Да, тогда к тебе прилетит вертолет, быстро госпитализирует и сделает все по высшему классу. Но если тебе нужно решить текущие вопросы по здоровью, то это произойдет минимум через два месяца, когда или само все рассосется, или тебе просто уже будет не нужно.
Тесно столкнуться со шведской медициной Наталье довелось, когда начались проблемы со зрением и она обратилась к врачу.
— Провела в больнице около суток, но никто ничего не обнаружил. Белорусские доктора, когда я приехала домой, причину нашли быстро. Оказалось, у меня дистрофия сетчатки.
Когда я была в больнице, видела, как парень принес девушку на руках. Лично мне было страшно, что она умрет прямо на месте. Но к ней только подошла санитарка и дала парацетамол.
В Беларуси порядок такой: в приемном покое тебе в течение двух часов дадут конкретный ответ, мол, мы этого человека оставляем в больнице либо ему на месте оказываем помощь и отпускаем домой. В Швеции люди ждут по 8−12 часов, чтобы к ним хотя бы кто-нибудь подошел.
Многие, насколько знаю, врут. Когда заказывают талончик, могут придумать 10 несуществующих симптомов, чтобы повод выглядел более срочным и к врачу можно было попасть через неделю, а не через два месяца.
«390 евро на жизнь — для Швеции это очень мало»
Расходы на медицинскую страховку Наталье покрывала стипендия. На руки, а точнее, на карточку (в Швеции редко используют наличные деньги) она получала около 900 евро. Этой суммы для комфортной студенческой жизни в Швеции было не совсем достаточно.
— Перед отлетом я несколько дней паковала чемоданы. Знала, что стипендия будет небольшой, поэтому понимала, что первые полгода не смогу приехать домой. Старалась запаковать все по максимуму.
Университет в Уппсале старинный. Студентов много, жилья для них — не очень, поэтому оно очень дорогое. Но университет заботится о своих студентах — и о тех, кто приезжает по стипендии, и о тех, кто самостоятельно платит за учебу.
В университете созданы специальные студенческие нации — что-то вроде клубов. У них есть своя недвижимость, бары, рестораны. Эти нации берут опеку над новыми студентами. Организуют для них welcome week, например, помогают обживаться.
А самое главное — в первый день всех приезжающих иностранных студентов встречают в аэропорту, отвозят в специальный пункт, где ты на месте с их помощью заводишь студенческий интернет-аккаунт, получаешь ключи от дома и так далее.
Приезд был организован четко. В Стокгольме или Гетеборге такого не было, рассказывали мои знакомые. Там студенты самостоятельно искали жилье. А с нами, по сути, возились, как с детьми.
За жилье я платила 5100 крон. На тот момент это было чуть более 510 евро — за небольшую общажную комнату с микроволновкой, чайником, холодильником. Все остальное — на общей кухне. По сравнению с нашими общагами там, конечно, райский уголок. Мои одногруппники и коллеги даже не понимали, о чем речь, когда я рассказывала о «девочках, с которыми я жила в одной комнате в медунивере». Там ты всегда живешь один. Может быть, делишь кухню или душ с четырьмя другими людьми. Но ведь это, по сути, те же наши блоки. Просто спишь ты всегда отдельно.
На жизнь у меня оставалось около 390 евро — для Швеции это очень мало. Подрабатывать не получалось: исследовательский проект забирал все возможное время. По сути, он и был работой, только за нее я получала не заработную плату, а стипендию.
Перед вселением нужно было заплатить за месяц вперед. Естественно, это немалые деньги, если ты еще не получила первую стипендию и работала доктором в Беларуси. Я как-то справилась, но потом поняла, почему по статистике каждый год 10 процентов стипендиатов не доезжают на учебу в Швецию. Где, например, человек из Гамбии с доходом в 100 долларов найдет больше 1000 евро, чтобы заплатить за аренду, а потом еще купить билет на самолет?
— Как ты выживала на 390 евро?
— Ела гречку.
— А если серьезно?
— Я серьезно. Приезжали подружки, привозили перловку, гречку. Часто ела макароны, из-за чего поправилась на 10 кг. На протяжении полутора лет рацион был не очень здоровым, зато бюджетным. Конечно, потом, когда началась работа и зарплата, все стало на круги своя. Появились вкусные ужины и здоровая еда.
Если бы покупала проездной, уходило бы еще больше денег. Он стоил бы 800 крон, то есть около 80 евро в месяц. А если брать Уппсалу с округой, то и все 150.
До университета я добиралась пешком. По сути, вся Уппсала — это один большой кампус. Моя общага находилась в центре. Уппсала считается большим городом, в нем живет 300 тысяч человек, хотя это совершенно не ощущалось.
В Молодечно, где я отрабатывала распределение, — 100 тысяч населения, но он был каким-то более занятым. Вечером идешь — куча народа, машин. В Уппсале выходишь на улицу — мимо проедет один велосипед. И тишина.
— Тебя не смущал такой образ жизни?
— Было немного напряжно. Что домой не можешь съездить, когда хочется, что нужно экономить и следить за тем, что и в каком магазине продается на скидке. Путешествовать удавалось не особо много. В основном мы катались по Швеции: там много красивых маленьких городков. Съездила дважды на пароме, за 100 крон, в Ригу и Таллин. В Копенгагене побывала, на Пасху съездила в Польшу — это были более дальние путешествия.
«Ученые в Швеции открывают вау-лекарства, но до пациентов они доходят через несколько десятков лет»
— Студенческой жизни как таковой у меня не было, если говорить о сумасшедших вечеринках и всяком таком. Неделя лекций — и я начала работать над проектом. Тусовочный момент выпал, наверстывать особо не пыталась. У нас в группе все тоже были настроены на работу, сидели в лабораториях до ночи и по выходным. Во время работы сдружилась с коллегами, мы ходили на afteworks. Еще ходила на сальсу и на общеуниверские мероприятия.
Шведы не очень контактные. Вроде дружелюбные, когда ты о чем-то их спрашиваешь. Но закрытые. Они сами говорят: «Мы дружим с теми, с кем отношения завязались еще в детском саду». Им тяжело впускать новых людей в свою жизнь.
В Европе студенты учатся три года в бакалавриате и потом едут в магистратуру. Большинству моих одногруппников было по 20−22 года. Мне, на тот момент 28-летней, было не очень интересно с ними общаться.
— Ты ехала в страну, от которой ожидала высокого уровня образования. Твои ожидания оправдались?
— Научные — абсолютно. Там есть все, чтобы заниматься серьезными исследованиями, а не симулировать их. Хотя сами шведы жалуются, что есть разрыв между исследованиями и их практической реализацией. Да, ученые открывают вау-лекарства, диагностические супервозможности. Но чтобы они дошли до пациента, нужно подписать кучу бумаг и подождать несколько десятков лет.
Хотя так везде, к сожалению. Но этого требует этика науки и медицины. Как можно выпустить на рынок препарат, который не прошел все возможные in vitro, in vivo исследования, не показал эффективность по сравнению с имеющимися опциями и не доказал безопасность? Это может привести к трагедии, как с талидомидом.
— Как ты изменилась за это время?
— Многие вещи дома, в Беларуси, я стала ценить больше. У нас много вопросов и проблем, но они не такие уж драматичные, как кажется, их можно решить.
Также поняла, что только твои близкие люди, часто из близлежащих стран, могут выручить в драматичных ситуациях.
Учеба в Уппсальском университете усилила мое критическое мышление, научила проверять информацию, уважать авторские права. Это довольно очевидные вещи, которые ты можешь приобрести и в Беларуси, но почему-то не выходит. Нужно было уехать, чтобы посмотреть на мир по-новому и впитать это новое в себя.
Еще я в очередной раз убедилась, что люди из наших стран реально умные. Совсем не стыдно было за соотечественников. Жалко, что у многих наших медиков беда с английским языком. Столько стажировок вокруг и возможностей, а они это упускают из-за банального незнания языка. Ведь наши пациенты могли бы получить еще более качественную помощь благодаря новым знаниям врачей.
Любовь Касперович / Фото: личный архив Натальи Ромейко / СМИ
