Истории излечения от рака: 3 белоруски поняли, почему заболели и смогли вылечиться
Возможно, эти женщины никогда бы даже не встретились, если бы их не объединило одно обстоятельство. Диагноз – "рак". Это то, что меняет жизнь на 180 градусов. Сначала делает слабее. А потом дает мудрость, веру и силы бороться.
Валентина Гринько: "Я пошла в тренажерку – пять дней в неделю по 2,5 часа в день"
В прошлом году за четыре месяца Валентина накатала на велосипеде 1900 километров.
А вот еще цифры, тоже о ней – 25 облучений, 18 химий и 2 операции.
– Мне было тогда 37 лет. С подружкой за компанию пошла к врачу и сделала маммографию – и вот так обнаружили опухоль. Сразу сделали секторальную операцию – удалили часть груди. Потом я еще несколько месяцев ходила к врачу и жаловалась на жжение в одной точке. А он говорил: "Что вы переживаете, у вас там шов".
Но еще одна маммография подтвердила подозрения – снова опухоль.
– Я как раз купила билеты в отпуск. А мне так мягко преподнесли, говорят, вам нужно билеты сдать и готовиться к операции. Я беру направление к врачу, а там написано cancer, и понимаю, что это рак. Пришла домой – слезы катятся. Но потом взяла себя в руки – на следующий день пошла в книжный магазин и купила книги, как пройти химиотерапию и что это такое.
Валентина, шутя, называет себя ходячей однокомнатной квартирой и рассказывает, сколько стоят ампулы, за которые ей пришлось буквально сражаться.
– Около 2300 долларов за одну, а колоть нужно через каждый 21 день в течение года – посчитайте, сколько это. Их не хотели назначать, потому что они за госсчет идут, а это дорого. Я с Боровлянами воевала, потом писала жалобы на больницу. Я всем говорю: информация – это очень важно. Я ведь столько литературы прочитала, изучила протоколы лечения и знала, какие лекарства мне положены. Да, они дорогие. Но это же жизнь, и она моя.
Женщина несколько раз повторяет, что жалеть себя в таких ситуациях нельзя. Нужно бороться и верить.
– Я не люблю, когда меня жалеют, поэтому о моем диагнозе знали только муж, сын, пара подруг и двоюродные сестры. Я работаю продавцом на рынке в Ждановичах и коллегам тоже не говорила. Все эти оханья-аханья только мешают лечению. А я с самого начала настраивалась на позитив и думала о том, что болезнь – это точно не мое, не обо мне, я просто нахожусь в этом теле.
Она улыбается, когда вспоминает то время, когда ходила в платке, как и многие онкобольные после химиотерапии.
– Я была лысая и повязала платок. У меня все спрашивали, и одним я говорила, что собираюсь принять мусульманство, другим – что мне так нравится, вот такой мой очередной заскок. Еще кому-то – что раньше ездила на велосипеде в бейсболке, а теперь вот на платок перешла. А что такого?
Во время химиотерапии у Валентины начались проблемы с сердцем. Ей прописали "бабушкины" лекарства и рекомендовали не перетруждаться.
– А я вычитала, что в моем состоянии полезно заниматься спортом! Не так, чтобы изматывать себя, но чтобы поддерживать тело в тонусе. И я пошла в тренажерку – ходила пять дней в неделю по 2,5 часа в день. А врачам даже говорить боялась, что езжу на велосипеде – на дачу обычно по 30-40 километров. И что бы вы думали – ушла с этих таблеток, сердце нормализовалось.
Три года назад Валентина закончила лечение. Она победила – болезнь ушла.
И Валентина говорит, что, пройдя все испытания, теперь знает, какие внутренние силы есть у человека. А еще поняла, насколько в беде познаются люди. И как важно быть ближе к тем, кому мы дороги, и вовремя попрощаться с теми, кто не несет в нашу жизнь никакого позитива.
– А еще я стала больше любить себя, – смеется она. – Всегда любила, а стала еще больше.
Ирина Харитончик: "Могу с Богом поспорить: что за знаки ты шлешь?"
В руках у Ирины Харитончик цветы – ей подарили их только что на фотовыставке о женщинах, живущих с онкодиагнозом. Она улыбается и смотрит на меня спокойными зелеными глазами.
– Знаете, я прошла хоспис. Боль нельзя было остановить, и лекарства не помогали. Там люди уходят постоянно, но для меня двери хосписа были открыты для жизни. Мой терапевт сразу сказала: "Я тетка вредная и от тебя не отцеплюсь", – и я поняла, что мы подружимся. Они купировали боль, а потом она снизилась. Сейчас звонят мне периодически и спрашивают: "Ты помнишь, что боль нельзя терпеть? Ты ее не терпишь?". Там очень хорошие люди работают.
В декабре 2012 года у Ирины, педагога-психолога Военной академии, обнаружили рак груди. У нее оказался тот самый сломанный ген, получивший известность благодаря Анджелине Джоли. Ирина говорит, что когда услышала диагноз, не испугалась и не удивилась, а даже почувствовала облегчение. Потому что определенность, какая бы она ни была, лучше, чем неведение.
– Я восемь месяцев до этого ходила по врачам. Жаловалась на усталость и дискомфорт в груди. В конце концов, нащупала у себя какое-то образование и пошла в поликлинику, потом к хирургу, гинекологу, онкологам. Мне говорили, не волнуйтесь, это киста, мастопатия.
На тот момент Ирине было 35 лет, и они с мужем планировали третьего ребенка. Врачи обнадеживали: причин откладывать беременность нет.
– Я лечилась, но мне стало еще хуже: были боли, я не могла даже поднять руку, – вспоминает она. – Меня отправили на УЗИ. Я очень хорошо помню тот момент, как врач посмотрел и сказал: "Боже, ну как можно было так затянуть! Беги быстрее, успеешь еще до 31 декабря сделать анализы". Но я уже и так все знала, я слышала свой организм.
Курсы химиотерапии, лучевые операции, радикальная мастэктомия – все это Ирина пережила.
– В итоге у меня разрушился позвоночник, и я не могла ходить. Лежала, но тут мой песик решил умереть, раньше меня занять это место – его укусил клещ. Собаку тошнило, поэтому везти на транспорте его было невозможно. Ну что делать, я встала с кровати, надела корсет, и мы с ним, две горемыки, четыре остановки топали туда и обратно. Он лежит – я сижу. Он встанет – мы идем. Вот так, с горючими слезами. И после этого я стала ходить, хоть и говорили, не дергайся, а вдруг коснется костного мозга, вдруг дальше просядут позвонки. Конечно, это пугает. Но я надела корсет и пошла на работу. Не ради денег, а чтобы чем-то заниматься, не лежать.
Женщина говорит, что ее позитивный склад ума – ее внутренний ресурс, который дает силы бороться с болезнью. Но самое важное – это поддержка родных.
– Я знаю много историй, когда жизнь в семьях разграничивается до и после того, как они узнали о диагнозе. У нас так не было. Я вообще не почувствовала, что что-то во мне стало неполноценным. И если когда-то и были такие мысли, муж мог стукнуть кулаком по столу и сказать: "Что ты такое вообще придумываешь?". Конечно, разные бывают ситуации, ведь мы все время вместе и оба варимся в этом, где-то эмоционально можем истощиться. Но мы знаем, что мы вместе, это такой стержень непоколебимый.
За что человеку дается болезнь? Почему одному, а не другому? Ирина задавала эти вопросы себе не раз.
– Я всегда жила так, как надо. Не ем вредное, люблю кашки и правильное питание, для меня главное - семья и взаимоотношения. Тогда за что все это мне? Я спрашивала себя: почему жизнь не расставляет акценты на твоих добродетелях? Иногда я плачу, ругаюсь, злюсь чаще, чем раньше. Могу с Богом поспорить, что ты за "письма счастья" мне шлешь, я же ничего не понимаю, зачем эти символы?
Но в конечном итоге для себя Ирина ответила на свой же вопрос: она поняла, почему заболела.
– Да, мне кажется, я знаю, откуда это все. Был в моей жизни такой период, когда я долго и много отказывалась от себя истинной. Когда внутри прячешь очень сильное недовольство. Ты отдаешь себя детям, мужу, говоришь себе, что надо работать, строиться, что-то делать для нас всех. Но есть какая-то часть тебя, только твоя, от которой ты отказываешься. Сейчас я поняла, что надо уметь говорить нет, иногда отказать интересам даже самым близким. Это не эгоизм, а сохранение внутри такого личного-личного. Это важно.
Наталья Цыбулько: "Сначала ты думаешь: собственный организм тебя предал, а потом берешь себя в руки"
Наталья Цыбулько говорит, что болезнь пришла к ней совершенно не вовремя. А потом задает вопрос, на который нет ответа: есть ли для этого правильное время?
– Я только устроилась на новую работу. Вообще было не до болезни, хотелось как-то привыкнуть, а тут такое, – рассказывает Наталья и называет дату – 16 августа 2011 года. В этот день ей сделали операцию, а месяцем раньше поставили диагноз – "рак груди".
– Сначала ты думаешь: собственный организм тебя предал – это очень тяжелый удар. Но потом берешь себя в руки, мобилизуешь все силы и начинаешь бороться.
Почему человек заболевает раком? Наталья говорит, что, возможно, это плата за наши поступки.
– У меня были сложные отношения со свекровью. А потом она умерла. Я иногда думаю о том, что многое сейчас бы сделала не так или не сделала вообще. Может, этот диагноз – это плата? Моя болезнь дала мне мудрости, сейчас я чувствую, что изменилась во многом.
Женщина говорит, что у многих онкопациентов "расцарапана душа". Поэтому происходит переоценка ценностей. И важно, что большинство осознают одну простую истину: нужно жить здесь и сейчас.
Наталья, например, наконец, впервые побывала в музыкальном театре. А потом вместе с другими онкопациентами сама стала играть в форум-театре.
– А еще я дальше Беларуси никуда не ездила раньше. Но в прошлом году вместе с подругой отправились в паломническую поездку во Львов. Кажется, это мелочь, но для меня это много значит.
Теперь у женщины новая работа – она воспитатель в гимназии-колледже искусств имени И. Ахремчика, где учатся одаренные дети со всей республики.
– Я получаю огромное удовольствие от того, что делаю. Я люблю детей, у меня положительные эмоции каждый день. И что важно, там коллектив такой семейный, душевный, редко такие отношения между коллегами.
И еще одно, за что Наталья благодарна своей болезни, – друзья, которые сейчас ее окружают.
– Мы должны были, наверное, встретится со всеми этими девчонками, – улыбается она. – Я сразу в палате познакомилась с женщиной, с которой очень подружилась. Мы созваниваемся, встречаемся, очень поддерживаем друг друга. А потом была еще такая история. После первой химии я собралась съездить на несколько дней к маме в Лиду. И встретила в поезде одноклассницу, с которой раньше практически не общалась. А тут наши места – рядом, проговорили 3,5 часа. Теперь мы близкие друг другу люди.
Наталья говорит, что спустя четыре года после диагноза вернулась к обычной жизни. Но тут же делает оговорку: жизни, которая заиграла новыми красками. Болезнь – это испытание, но даже в этом случае нет худа без добра. Оно точно есть, главное – разглядеть его.
Евгения Березюк / Фото: Ольга Шукайло / СМИ
Физик из Гомеля: У меня была 4-я стадия рака. К счастью, в Гомеле есть хорошие хирурги, которых во всем мире не найдешь
Почему физики идут в политику, чем отличаются мнения чиновников по поводу последствий катастрофы на ЧАЭС от мнений ученых, как можно использовать земли в загрязненных радиацией районах и нужна ли Беларуси атомная электростанция. Журналист СМИ побеседовала с кандидатом технических наук, изобретателем, политиком и общественным деятелем Юрием Воронежцевым.
Юрий Воронежцев родился в Москве. Отец - военный переводчик, мать – врач. Детство прошло в ГДР, среднюю школу окончил в Бресте, учился на физическом факультете БГУ. Работал в Институте механики металлополимерных систем Академии наук БССР. В 1989 году избран народным депутатом Верховного Совета СССР от Гомеля, парламентская деятельность была связана с вопросами экологии. Помимо прочего, занимал должность ответственного секретаря комиссии по рассмотрению причин аварии на ЧАЭС. Отвечал за разработку программы преодоления последствий чернобыльской катастрофы.
После путча 1991 года и до распада СССР был заместителем председателя Совета Союза Верховного Совета. Затем работал заведующим лабораторией в ИММС НАН Беларуси, исполнительным директором отделения Белорусского фонда Сороса, политическим обозревателем газеты "Знамя юности", занимал должности в неправительственных организациях. Женат, двое детей – сын и дочь.
Знакомство с Андреем Сахаровым, Борисом Немцовым, Анатолием Собчаком и личный кабинет в Кремле
В биографии Юрия Воронежцева немало ярких моментов. Взять хотя бы тот факт, что он – единственный из ныне здравствующих граждан Беларуси, у которого был свой кабинет в Кремле. К тому же два водителя, две секретарши, две машины и квартира на Рублевском шоссе – по должности полагалось.
– Когда меня обвиняют в причастности к развалу Союза, я полушутя-полусерьезно отвечаю: ну как я мог отказаться от этого добровольно, – смеется он.
В личном архиве Юрия немало документов, представляющих собой историческую ценность. Надпись "На добрую память…", оставленная Анатолием Собчаком, с которым он жил в одном доме в Москве, общался и видел не раз его дочь Ксению, когда та была еще школьницей. Книга, подписанная Станиславом Шушкевичем. Автограф Бориса Ельцина, полученный еще до того, как он стал президентом России. Юрий Воронежцев был знаком с Борисом Немцовым, Андреем Сахаровым и другими известными политиками. Он входил в знаменитую межрегиональную депутатскую группу, созданную академиком Сахаровым, которая якобы развалила Советский Союз.
– У меня есть страничка, исписанная рукой Андрея Дмитриевича, – показывает Юрий. – Это было в гостинице "Москва", нас собралось человек тридцать. Отчетливо помню, как академик Сахаров сел на ступеньки, сгорбился и писал вот этот документ об образовании межрегиональной депутатской группы, которая ставила своей целью проведение различных трансформаций и конституционных реформ. Потом журналист Виталий Челышев перепечатывал этот текст на портативной пишущей машинке. Первый листок Андрей Дмитриевич продублировал: на нем было слишком много помарок, и он переписал его начисто. Каюсь, один экземпляр я тогда взял незаметно и храню до сих пор.
Юрий уверен: если бы тогда приняли новый союзный договор, предложенный их межрегиональной группой, Советский Союз не только существовал бы, но это было бы государство номер один в мире.
Еще Воронежцев плотно контактировал с Алесем Адамовичем, "консультировал его по чернобыльским делам":
– Алесь Адамович пытался привлечь внимание общественности к этой проблеме, а я у него выступал в роли консультанта. Мы периодически беседовали, он интересовался моим видением проблемы с точки зрения физика. Очень глубокий человек был.
Запомнилось Юрию и знакомство с Василем Быковым. Говорит, приходилось беседовать несколько раз на широкие темы.
– Василь Быков показался мне необщительным и, я бы даже сказал, замкнутым, – вспоминает он. – Теперь понимаю, что надо было все это фиксировать, фотографировать.
На вопрос, какой период в его жизни самый яркий, собеседник ответил с ходу, не задумываясь:
– С 1989 по 1991 годы. В конце 80-х я участвовал в выборах в Верховный Совет СССР и объездил более 200 предприятий Гомеля. Тогда был какой-то подъем: люди чувствовали ветер перемен и понимали, что нужно двигаться вперед, что-то менять. Я эти полгода прожил в другой стране, с другим народом – вот это, пожалуй, самое колоссальное впечатление. Мы с Виктором Корниенко, который также баллотировался в народные депутаты СССР, высказывали в своих выступлениях банальные по нынешним временам идеи: каждый должен влиять на власть, выбирать, что делать, куда идти. Нас слушали с воодушевлением, вопросы задавали. До сих пор удивляюсь, куда подевался этот народ. Даже моя деятельность в Кремле после победы в выборах не давала такого сильного эмоционального ощущения.
– Почему ученого-физика вдруг потянуло в политику? – интересуюсь.
– Среди физиков достаточно много людей, которые пошли в политику: Станислав Шушкевич, Александр Добровольский, Борис Немцов и многие другие. Само занятие физикой, если серьезно к этому подходить, предполагает изучение причинно-следственных связей. Сначала изучаешь их в рамках выбранной тобой профессии, потом переносишь этот подход на окружающий мир, в том числе и на общественные отношения.
Помимо прочего, Юрий Воронежцев – автор 30 научных изобретений, два из которых – "Дозиметр гамма-излучения" и "Способ определения поглощенной дозы гамма-излучения" – сделаны за год до катастрофы на ЧАЭС. "Как чувствовали", – говорит он.
"Чернобыльские радионуклиды разлетелись по всему миру, они есть в Шотландии, Англии, Греции – везде"
Воронежцев говорит, что для него, как для физика, в происходящем после катастрофы на ЧАЭС не было чего-то неожиданного – "все описано в учебниках".
– У многих тогда был страх, паника, желание уехать не только с загрязненных территорий, но из страны. Я знал, что самые большие дозы мы получили в первые дни и недели. Так что уезжать особого смысла не было, – вспоминает он. – Меня до сих пор беспокоит состояние здоровья людей, затронутых чернобыльской трагедией, которые получают все эти годы небольшие дозы облучения. Говорят, смерть одного человека – это трагедия, а смерть тысячи людей – уже статистика. Так и в данной ситуации, как бы цинично ни звучало, но когда один человек получил сильную дозу и заболел лучевой болезнью – это, бесспорно, трагедия, но гораздо страшнее, когда большое количество людей облучается понемножку – это уже угроза для последующих поколений.
Тот день, 26 апреля 1986 года, Юрий запомнил хорошо:
– Взрыв атомного реактора на Чернобыльской станции произошел в ночь с пятницы на субботу. На следующий день мы с женой ходили в детскую поликлинику оформлять документы на ребенка. Был сильный ветер, много пыли, и мне тогда все это не понравилось. Потом жене позвонила подруга, которая ездила на выходные в Хойники. Сказала, что на какой-то белорусской атомной станции произошел взрыв и что, возвращаясь в Гомель, она видела на дороге целую вереницу машин скорой помощи. Я тогда сказал: "Твоя подруга что-то напутала – в Беларуси нет атомной станции". А потом вспомнил – есть поблизости украинская, в Чернобыле.
На тот момент Юрий работал в институте полимеров. Говорит, серьезного дозиметрического оборудования в Гомеле не было, только примитивные дозиметры. Он и его коллеги воспользовались ими и еще до официального сообщения в прессе узнали, что в воздухе очень высокий уровень радиации.
– Потом, на следующий день, вышла заметка в "Правде" – буквально три строчки: произошел пожар на атомной станции, он ликвидирован, на данный момент все нормально. А в это время уже началась эвакуация людей из Припяти и Чернобыля. Помню, у нас в институте года через два после катастрофы была встреча с первым секретарем обкома партии. Я задал ему вопрос: "А когда карты загрязненности будут опубликованы?" - на что он ответил: "Никогда, чтобы панику не сеять". Но через пару дней карты были опубликованы в местной прессе – в то время уже перестройка начиналась, гласность.
– Сейчас ученые говорят, что если бы о взрыве реактора на атомной станции сообщили сразу, можно было бы избежать многих страшных последствий, в частности, такого всплеска рака щитовидной железы в Гомельской области...
– Да, режим секретности после катастрофы на ЧАЭС держался не один год. Позже мы обсуждали это на конференции в Москве и пришли к выводу, что если бы не реакция Запада и не ситуация перестройки и гласности, этот взрыв остался бы засекреченным, так же как взрыв под Челябинском, который произошел в 1957 году недалеко от Кыштыма на химкомбинате "Маяк". Работая в Москве, я посещал этот и другие атомные объекты СССР. И хотя при кыштымской аварии радионуклидов было выброшено не намного меньше, чем при чернобыльской, но об этой трагедии мало кто знает, потому что долгие годы все держалось в тайне - узнали только в конце 1980-х.
– Вернемся к катастрофе на Чернобыльской станции. Мы часто говорим о том, что трагедия коснулась России, Беларуси и Украины. Но ведь пострадали, хоть и не в такой мере, и другие европейские страны – Австрия, Финляндия, Швеция, Норвегия, Румыния, Германия. Шведы первыми сообщили всему миру о том, что произошло.
– Пожар был несколько дней, радиация разносилась на большие территории. С учетом современной системы мониторинга (спутники и наземные высокочувствительные приборы) это невозможно было утаить. Буквально через 2-3 часа все было ясно: чернобыльские радионуклиды разлетелись по всему миру. К сожалению, они есть, помимо перечисленных вами стран, в Шотландии, Англии, Греции – везде.
– С момента трагедии прошло почти 30 лет, и теперь все чаще стали говорить о том, что заболевания щитовидки не связаны с Чернобылем – якобы эта болезнь была и 50, и 100 лет назад из-за нехватки йода в Гомельском регионе.
– Есть мнения ученых и мнения чиновников. Ученые всегда придерживаются линии поиска истины и никогда не скажут "все уже прошло" или "никогда ничего не было". Что касается болезни щитовидки – это полнейший бред, потому что до Чернобыля рака щитовидной железы у детей из Гомельской области практически не было, а сейчас таких случаев тысячи. Это общеизвестный факт: самые большие дозы облучения щитовидной железы за счет радиоактивного йода получили дети Гомельской области. В два раза после катастрофы на ЧАЭС возросло количество заболеваний эндокринной системы – в частности, рака молочной железы у женщин.
Юрий не скрывает, что не так давно тоже стал пациентом онкологического диспансера.
– У меня была 4-я стадия рака. К счастью, в Гомеле есть хорошие хирурги, которых во всем мире не найдешь, – говорит он. – Так что о том, что последствий этой глобальной трагедии нет, могут говорить только ангажированные чиновники. Да, не нужно постоянно нагнетать обстановку: все плохо, мы болеем, продукты питания с личных подворий попадают в пищу нечистые и их уже никто не контролирует. Просто нужно сказать себе: это случилось на нашей земле, мы здесь живем и потому должны соблюдать меры предосторожности.
Собеседник акцентирует внимание на том, что ежегодно в Беларуси ставятся на учет 42 тысячи онкобольных, из которых на Гомельскую область приходится 9 тысяч.
– Я много лечусь, прошел 6 курсов химиотерапии – каждый раз это новая палата и новые люди. У меня накопился достаточно обширный опыт общения – начиная от 22-летнего парня, который только узнал, что у него рак, заканчивая 70-летним мужиком, который во время прохождения химиотерапии выпивал каждый день по бутылке водки. Большинство больных родом из зараженных регионов, все они употребляли в пищу дары лесов, собственное молоко и мясо, которое никогда не проверяли. А как известно, основные продукты, которые могут содержать радионуклиды, - молоко, говядина, лесные грибы и ягоды. У нас ведь нация сельская. И у каждого есть родственники, которые и в город все это везут. А сейчас единственный путь распространения радионуклидов - через продукты питания.
– А как вы относитесь к тому, что в пострадавших районах выращивают овощи, производят молочные продукты, которые поступают в продажу?
– Мне никогда не было понятно, да и не только мне, вот это маниакальное стремление выращивать на загрязненных землях сельскохозяйственную продукцию. Теоретически чистую продукцию там невозможно получить. Предположим, в молоке допускается 100 беккерелей на литр, и в Беларуси говорят, что на Западе менее жесткие требования, чем у нас. Да, но в Германии 99 беккерелей вы в молоке не найдете – от силы там может быть 5-6 или вообще ноль. Для интереса попробуйте привезти молоко из Вильнюса и отнесите его в санэпидемстанцию, там тоже ничего не будет – оно абсолютно чистое.
У нас полно пустующих земель в чистых районах. Для сравнения, в Беларуси на душу населения приходится почти гектар сельскохозяйственных угодий, из них пашни – около 60 соток на душу населения. В Германии – 14 соток, в Польше, которая кормит пол-Европы, – 33. Больше, чем у нас, показатели только в России и Украине. Не пойму, зачем закапывать миллиарды рублей в загрязненную землю, реанимируя ее специальными удобрениями? К тому же коров, которые пасутся на этих территориях, кормят специальными комбикормами, которые якобы выводят из них радионуклиды. Плюс система контроля, которая тоже немалых денег стоит. На выходе получается золотая продукция, но вместе с тем, она все равно неконкурентоспособна – многие жители региона обращают внимание на маркировку при покупке товара.
– Но если не делать ставку на сельское хозяйство в этих районах, то люди, которые там живут, останутся без работы...
– 31 декабря 2014 года было наконец-то принято постановление Совмина о том, что надо выводить из оборота земли, где производство сельскохозяйственной продукции нерентабельно, в том числе по экологическим причинам. То есть зараженные земли четко подпадают под это постановление. Но это не значит, что когда в этих регионах перестанут пахать, сеять и выращивать скот, жизнь там остановится. Я принимал участие в разработке программ по преодолению последствий катастрофы на ЧАЭС и в Москве, и в Минске, и там выдвигались предложения по перепрофилированию пострадавших районов.
– Интересно, что на этих территориях можно создать?
– Филиалы различных производств. Взять ту же Японию, где мелкие предприятия, работающие в структуре гигантских концернов, разбросаны по всей стране. Почему бы в Хойниках, к примеру, не открыть филиал "Гомсельмаша" – какие-то сборочные цеха. Другой вопрос, что сейчас у нас повсеместно сворачивается производство.
Не так давно мы с независимыми экспертами обсуждали старую идею, которую сейчас нужно реанимировать. Потому что россияне взялись за это в граничащих с Гомельским регионом областях – и если мы опоздаем, они займут эту нишу. Речь идет о строительстве логистических центров. Например, Добрушский район считается загрязненным. Почему бы на тех землях, где пашут и сеют, не построить крупный мультимодальный логистический центр со складами и терминалами? Там прекрасная транспортная инфраструктура – туда сходится столько шоссейных дорог: Санкт-Петербург - Одесса, Брянск - Брест, ветка из Минска. Плюс железная дорога. Добрушский район – чудесное место для реализации такого проекта.
Мы подсчитали: если все сделать с умом, тысячу-полторы рабочих мест там можно создать, а в перспективе открыть филиалы в Речице и других местах. У нас в стране есть принятая программа развития логистических центров, которая финансируется государством, так вот из 17 запланированных центров 14 собираются строить в столице и рядом с ней. Мы же предлагаем отдать это на откуп частному бизнесу и размещать такие центры в приграничных районах, привлекая инвестиции и развивая тем самым регионы.
– В вашу бытность ответственным секретарем комиссии Верховного Совета СССР вы проводили проверки, по результатам которых должны были дать оценку действиям чиновников в послеаварийный период. Что удалось выяснить?
– Значительная часть руководства, начиная с верхних эшелонов власти и заканчивая низами, вела себя в той ситуации абсолютно неправильно. Многие чиновники не взяли на себя ответственность, чтобы каким-то образом защитить население. Ведь в каждом городе были физики - школьный учитель и тот понимал, что такое радиация. Мы собрали очень много материала и передали его в Генпрокуратуру СССР. Только развал страны спас некоторых должностных лиц от уголовной ответственности.
Были вопиющие факты. К примеру, есть документы о том, что чиновник, входивший в десятку первых лиц нашей республики, писал челобитную в Москву с просьбой разрешить реализацию загрязненного мяса при разбавлении его с чистым. Есть обращения с просьбой повысить в регионе дозовый допустимый порог, так как при нынешнем нужно срочно вывозить людей, а сделать это не представляется возможным.
Перестройка позволила нам исследовать эту проблему, придать ей гласность. У меня сохранился ответ из Генпрокуратуры, где нас благодарят за работу и сообщают, что по предоставленным нами материалам возбужден ряд уголовных дел.
– Насколько мне известно, после катастрофы на ЧАЭС был подготовлен проект постановления Совмина Беларуси об отселении шести райцентров, включая Брагин, Хойники, Ветку, Корму. Но потом решили этого не делать…
– Я более чем уверен, что если бы Союз не развалился и не было бы того кризиса, который возник вслед за этим, то эти райцентры были бы отселены. Потому что финансирование чернобыльских программ изначально было колоссальное. На первый этап союзное правительство выделяло для Беларуси около 10 млрд долларов. Ясно, что Союз распался и не все эти деньги дошли.
Но случилось то, что случилось: люди остались жить на этих территориях. И многие из них не считают нужным проверять продукцию в санэпидемстанции. На мой взгляд, в этих местах надо проводить обучающие семинары, раздавать памятки о том, какие ограничения действуют на загрязненных территориях. Но, к сожалению, практически все чернобыльские программы свернуты.
К тому же должна быть постоянная диспансеризация, мониторинг за состоянием здоровья этих людей, первоклассные медучреждения. А по факту во многих населенных пунктах – нехватка медперсонала. Что говорить о сельской местности, если на всю Гомельскую область всего 3-4 установки МРТ: чтобы сделать томографию за свои деньги, 2-3 месяца нужно в очереди стоять.
– Как вы относитесь к отмене льгот для "чернобыльцев"?
– Буквально в прошлом году я нашел своего коллегу по Верховному Совету СССР – эстонца. Он в Советской армии отслужил и был ликвидатором. Так вот, он в Эстонии получает льготы – бесплатный проезд и разного рода доплаты. В России выплачивают льготы. Беларусь – единственная страна, где их отменили. У нас подоплека такая: мы лучше соберем эти деньги и построим коммунизм для всех, чем социализм для каждого в отдельности.
Но сэкономленные средства закапываются в землю, о чем мы говорили раньше, разворовываются. Чуть ли не каждый год возбуждаются уголовные дела по коррупции в сфере распределения удобрений в отношении руководителей районов – ладно бы, их закопали без толку в землю. А их даже и не закапывают, перепродают куда-то - в ту же Россию. Поэтому я считаю, что льготы должны быть, причем четкими, адресными. И нужно вернуть людям, совершившим подвиг, их статус – ликвидаторы последствий на ЧАЭС. Потому что, не дай Бог, нечто подобное повторится, уже никто не пойдет лопатами зараженную землю грузить. У меня немало друзей среди ликвидаторов, они говорят, что больше такого не сделают.
"Что такое ядерная энергетика? Это атомная бомба, которую приспособили к мирным целям"
Юрий Воронежцев рассказал о том, что на днях познакомился с молодым докторантом, который пишет научную работу об аварии на атомной станции в Фукусиме. Сам он из Японии, учится в докторантуре в Польше. Приезжал в Гомель, чтобы узнать побольше о постчернобыльском опыте - встречался с врачами, чиновниками.
– Он рассказал, что хотя у них в Японии был не такой режим секретности, как у нас, но тоже очень много утаивалось и до сих пор не все доступно широкой общественности - так что власти везде одинаковы, – говорит Юрий. – Когда я сказал ему, что у нас строят атомную станцию, он ответил: "У нас, в Японии, было 50 реакторов, сейчас ни один из них не работает, и мы как-то живы. И ВВП при этом не снизился". Японцы стали экономить и больше углеводородов закупать. Европа тоже переходит на энергосберегающие технологии – там делают упор на возобновляемые источники и на энергосбережение. Думаю, Беларуси, которая так сильно пострадала, сам Бог велел идти по такому же пути – атомная станция здесь ни к чему.
– Вы участвовали в организации протестов против строительства АЭС в нашей стране в составе движения "Ученые за безъядерную Беларусь". Входили в состав комиссии "Общественной экологической экспертизы проекта строительства атомной электростанции в Беларуси" и дали отрицательное заключение о возможности этой стройки. Можете аргументировать свою позицию?
– Что такое ядерная энергетика? Это атомная бомба, которую приспособили к мирным целям. А в мирных целях атомную энергетику используют чуть более 50 лет. За эти годы произошли две глобальные катастрофы - в Чернобыле и Фукусиме, несколько катастроф региональных, но очень крупных - в России, США, Венгрии... Безопасного мирного атома не бывает. Может, задумаемся, какова цена вопроса? 12-13% энергии в мире вырабатывается атомными станциями, тогда как та же Фукусима до сих пор заражает Мировой океан – происходят утечки радиации, локализовать которые не удается. В печени пингвинов в Антарктиде есть атомы криптона, которые выбрасывают атомные станции во всем мире.
– Но говорят, будто новые технологии приходят и все меняется…
– Да не меняется ничего, как 50 лет назад было, так и осталось: в бочку опускают стержни, они начинают нагреваться, от них нагревается вода, переходит в пар и крутит турбину – и все технологии. Подумайте, зачем нам нужна эта станция. В Беларуси достаточное количество генерирующих мощностей. Мы тратим сейчас электроэнергии в расчете на единицу ВВП процентов на 40 больше, чем европейцы. Другой момент. Говорят, что Островецкую АЭС строят, чтобы избежать зависимости от одного поставщика газа - в данном случае больше 80% электроэнергии у нас вырабатывается за счет газа из России. Но если мы построим атомную станцию (хотя, надеюсь, этого не случится), то топливо к ней будет только российское. Вот вам, пожалуйста, та же зависимость, только более жесткая. Теперь что касается экономики. Я так понимаю, строится станция для того, чтобы поставлять электроэнергию на экспорт в Евросоюз, с учетом того, что литовцы свою АЭС закрыли. Но я убежден, что этого тоже не случится.
– То есть ваша позиция, которую вы озвучили публично за год до строительства белорусской АЭС, остается неизменной?
– Да, в 2010 году я участвовал в форуме на БТ, который транслировался в прямом эфире. Специалисты обсуждали тогда необходимость строительства атомной станции у нас в стране. Мы, ученые, были противниками этого строительства, и ни один из наших аргументов не был опровергнут атомщиками. По окончании передачи проводилось интерактивное голосование. Больше 80% голосов зрители отдали против строительства АЭС. К сожалению, мнения ученых и телезрителей так и не были услышаны.
Насколько известно, строительство Островецкой АЭС идет за счет российского кредита, а в России сейчас проблемы. Все заявления о том, что к 2018 году станция будет построена, смешно слушать. Финны строят свою Олкилуото с 2005 года и уже раз шесть переносили сроки сдачи. Последний срок у них назначен на 2018 год, и то не факт, что ее запустят. Так вот, эти две станции – финская и белорусская – единственные, которые строятся сейчас в Европе. Да, еще французы строят реактор, вот и все!
– Получается, во всем мире стали отказываться от строительства атомных станций, а мы строим?
– Нет, почему? Много строят в странах третьего мира – в Китае, Индии, Иране и так далее. В Европе сейчас 18 стран имеют атомные станции, через 5 лет останется 12. Проблематична в этом плане Франция, где 75% электроэнергии вырабатывается за счет атомных станций, построенных еще при де Голле. Не зря же про атомную энергетику говорят, что это незаконнорожденное дитя гонки вооружений. Тогда де Голль решил, что Франция станет ядерной державой, ну и заодно станции начал строить. Сейчас во Франции около 25 реакторов. Причем парадоксально - летом Франция из экспортера электроэнергии превращается в импортера, потому что не хватает воды для охлаждения атомных реакторов и они закупают ее у той же Германии, которая отказывается от атомной энергетики. Италия уже давным-давно отказалась и живет нормально, входит в десятку стран с самым высоким ВВП в мире.
– Не так давно в некоторых регионах Беларуси начали практиковать установку ветряков, как это делают во многих странах Западной Европы. Ветропарки могут заменить атомные станции?
– Сейчас ветряки не только в полях ставят, но и в море. Года два назад я занимался анализом этого состояния. У нас в Беларуси есть около тысячи разведанных площадок для их установки. Если на каждой из них поставить по ветряку фирмы Siemens мощностью 2 мегаватта, то это будет эквивалентно атомной станции с двумя реакторами, которая сейчас в Островце строится – к тому же это обойдется в три раза дешевле. А по вырабатываемой мощности, повторюсь, результат будет тот же. Германия к 2020 году закроет свою последнюю атомную станцию и начнет производить 20% электроэнергии за счет возобновляемых источников. Хороший пример для подражания.
Наталья Пригодич / фото автора и из архива героя публикации, СМИ
