По оснащению РНПЦ нейрохирургии в Минске ни в чем не уступает известному во всем мире российскому НИИ нейрохирургии имени академика Н.Н.Бурденко

Большую часть жизни нейрохирург Смеянович проводит за операционным столом. 250 сложнейших вмешательств каждый год, выполненяемых им лично! Чуткий к чужой боли человек, готовый круглосуточно спасать других.

Интервью у академика я брала несколько дней — после утренней операции, после обеденной и даже в операционной, потому что беседа «по распорядку» у заведующего нейрохирургическим отделом РНПЦ неврологии и нейрохирургии не получалась. Просто сесть и разговаривать? Для Арнольда Федоровича это равносильно остановке стремительно летящего лайнера. Очень хотелось увидеть, как хирург готовится; небось, священнодейство? А он быстро, как солдат по тревоге, снимает все с себя до плавок (тренированная спортивная поджарая фигура), на себя — зеленую робу, белые носки и белые мягкие туфли.
 
Настраивает бинокулярный микроскоп под свои глаза и идет мыть руки — по правилам сначала мыльным антисептиком, потом еще одна обработка — без щеток, с изобретением ядовитой «химии» они канули в прошлое.
 
Над мозгом... на коленях
 
В просторном, обложенном кафелем зале в кресле сидит женщина, закутанная в бурые, стерильные простыни. Пикает пульс в мониторе наркозного контроля. Трубки, насосы, рычажки, штурвальчики, кнопки...

У больной мерцательная аритмия, способная враз осложнить жизнь, и анестезиолог Дмитрий Антонов от мониторов — ни на шаг.

Арнольд Федорович садится в кресло, оно возвышается на небольшой платформе, и замирает у ярко освещенной обложенной марлей ямки в черепе больной. Молодые коллеги — ассистенты Александр Головко и Марк Сельский готовы помогать. Медсестра Саша Кравцова кладет в руку доктора скальпель. Хотя магнитно-резонансный томограф сделал голову «прозрачной» и можно реально оценить состояние мозга, его кровообращение, увидеть любые повреждения, — все же сказать однозначно, опухоль поразила участок внутри или там гематома, пока трудно. До очага еще надо дойти. Обычно мы говорим о мозге — «серое вещество». А с виду он бледно-розовый, покрытый нежной сеточкой кровеносных сосудов.
 
— Поехали! — Арнольд Федорович начинает осторожно пробираться внутрь.

Терпения выбрать все нездоровое, до полной чистки полости, у него хватит. Работает молча, аккуратно, почти без крови. Трудно представить, что, пока хирурги сами не изобрели кресло для больного, фиксирующие приспособления к нему (технически было сложно удалить опухоль в недоступной задней черепной ямке), Смеяновичу не один год приходилось оперировать, стоя на коленях.

Сестра-анестезистка Наталья Сасункевич заносит показания приборов (пульс, давление, температура) в операционную карту. Арнольд Федорович позже подпишет «отче наш» — протокол операции. Всего страничка, а к концу года их набирается на толстый роман.

— Ох, и повезло тебе, начальник гаража! — неожиданно восклицает Смеянович.

Все в недоумении смотрят на доктора: что за шутка, через несколько часов надо бежать встречать Новый год (операция была 31 декабря)?

— Ставлю машину в гараж. А ко мне начальник подбегает: «Будь другом! Спаси сестру. С ней на днях инсульт случился. Лечат ее, а она не поправляется. Что-то там «не то», говорят». Ну как я мог ему отказать!

— Похоже, здесь гематома, — говорит хирург.

Все вздыхают с облегчением: сгусток крови уберется быстро, главное, что это не опухоль, после удаления которой хватает проблем; женщина скоро поправится.
По жужжащим трубочкам-отсосам бежит уже не сукровица, а чистая вода. Дело сделано. Ассистенты начинают послойно зашивать рану, а Арнольд Федорович диктует диагноз, снимает перчатки и спешит… в другую операционную.
 
Спаситель-враг
 
В медицину он не собирался. Грезил о небе. Вскидывал ладонь к глазам и долго всматривался в летящий самолет. Отец был кадровый военный, окончил Академию имени Фрунзе, служил в десантных войсках в Хабаровске. За 10 дней до войны привез сына и дочь к теще в Пуховичи. Сам погостить не успел, его срочно вызвали в военкомат. Только и сказал жене Гале: «Никуда с этого места не трогайся!»

Арнольду было три года, когда немцы вошли в поселок, но дети войны взрослели быстро. Однажды, дело было зимой, соседский мальчишка сказал: «А давай подъедем на немецком тракторе». Было заманчиво под носом у фрицев показать им, что никто их не боится.

Трактор на небольшой скорости тащил прицеп, к счастью, порожний. Когда он поравнялся с пацанами, те быстро ухватились за железо сцепки. Приятель для пущей важности еще и оттолкнулся от земли, подпрыгнул повыше и нечаянно сбил маленького Арнольда плечом. Огромные колеса переехали малыша. Трактор прогромыхал и покатил вперед, немец детей даже не заметил.

Из дома выскочили мать, бабушка, запричитали.
— Сынок! Ангел мой, что же ты наделал! — плакала мать. Но Арнольд ее уже не слышал. В чем была — один платок на плечах — побежала к немецкому госпиталю. Вышел строгий, немолодой врач. Не зная ни слова по-немецки, мать ничего не могла объяснить. Опустилась перед врачом на колени и умоляла:
— Спасите! Спасите!

Врач взял мальчика из ее рук и скрылся в глубине помещения.
Арнольда прооперировали. Он очнулся, вокруг чужая речь. Делали уколы, носили на перевязки.
— Гут, кнабе, гут! — делал заключение доктор.

Не зря говорят, что благодарность — это память сердца. Арнольд Федорович и сегодня помнит глаза немецкого хирурга. Добрые, успокаивающие, имевшие столько оттенков. Он не мог ничем утешить ребенка, совершенно не говорил по-русски. Но у него были жесты, прикосновения и теплые лучи глаз. А главное — золотые руки: ни разу за жизнь та старая детская травма не напомнила болью о себе.

Как странно переплетаются судьбы!

Через много лет в РНПЦ неврологии и нейрохирургии привезли гуманитарную помощь. Смеянович поблагодарил немку, всем этим заправлявшую, и поинтересовался: что ее побудило?

Она сняла с шеи простой медный крестик и рассказала, что в войну ее раненого и замерзавшего в снегу отца спасла белорусская женщина. Привезла на саночках, спрятала в сарае рядом с коровой, отпаивала травами и молоком. А потом, когда он оклемался, сняла с себя крестик и, вручив ему, сказала: «Иди к своим, мил человек! В соседней деревне полицаи, они тебя проводят, куда надо».

…Арнольд Федорович рассказал ей свою историю спасения.
 
Набить руку для сверхзадачи
 
Уже в школе он знал: в летчики его не возьмут, а вот хирургом станет обязательно.
— В Дрибине есть место хирурга, — сказали ему при распределении в Минском мединституте. — Поедете?
— Так точно!

Преподаватели недоумевали: хорошо учился, мог бы выбрать клинику в Минске, а он рвется в глубинку.

Но судьба разворачивала над Смеяновичем свой шатер. Он работал неистово, случайностей не боялся, жадно приобретал навыки. Однажды летом привезли парня — неудачно нырнул и сломал шейные позвонки. Транспортировать его в Минск, где делали такие операции, опасно. Из столицы приехал Федор Олешкевич, ученик знаменитого Ефрема Злотника. Смеянович ему ассистировал. Когда Арнольд наложил последний шов, Олешкевич похвалил:
— Мне легко было работать с тобой. Не хочешь чего-нибудь посложнее аппендэктомий?
— Хочу, но надо руку набить.
— Ошибаешься. Надо все, что ты до этого делал, забыть. Крепко забыть. Я тебе скоро позвоню. Будь готов, складывай чемодан.

Попасть в Минск, в клинику к Злотнику, пионеру в области новых технологий — об этом мечтали сотни. Неужели сбудется?!
Ефрем Исаакович внимательно рассматривал новичка.
— Хотите стать нейрохирургом?
— Очень хочу.
— Тогда едем на курсы. Вы увидите, как оперируют в Москве и Киеве.

Смеянович смотрел во все глаза. Злотник стоял рядом. Скальпель в руках знаменитости того времени. Но рана очень кровавая.
— Если увижу что-нибудь похожее у тебя, руки отрублю, — тихо говорит Ефрем.

Следующий поход — к ведущему специалисту в области нейрохирургии Александру Коновалову, который застал еще варварские методы исследования и операций, царившие даже при корифеях-директорах Бурденко, Арутюнове. Ничего не поделать — такая была техника. Даже думать боялись, трогать ли мозговые центры. Опухоли недоступны и неоперабельны; чтобы облегчить последние страдания от компрессии, больному лишь «раскупоривали» черепную коробку. Люди покорялись печальной судьбе, слепли, глохли, их разбивал паралич. А теперь, хоть и супертрудоемкие и многочасовые операции, зато жизнь спасают.

Тогда, стоя между Злотником и Коноваловым, начинающий нейрохирург понял, что выбрал даже не специальность, а образ жизни, философию, сверхзадачу. Невероятную ответственность за жизнь больного, за сохранение его человеческого облика, сознания.
 
Жизнь и красота нераздельны
 
Каждой операции соответствует своя прелюдия, обход, консультации, мнение коллег — детали улавливаются до мелочей. Если больной боится, не верит в успех, Смеянович за такого не берется. А когда, казалось бы, безнадежный умоляет: «Доктор, я выживу, выкарабкаюсь», — трудится над ним, убирает огромную опухоль и, действительно, происходит чудо исцеления.

Но нередко встречались истории болезни, которые не давали покоя. Аналогов операций в мире нет.

Застарелый паралич лицевого нерва, перекошенное лицо, человек днем на улицу боится выйти, его вида пугаются. Неужели нельзя вернуть ему радость? Или отчаянные мотоциклисты, байкеры, на большой скорости вылетающие из седла. Как правило, удар приходится на плечо, нервное сплетение разорвано, паралич Эрба–Дюшенна, рука на всю жизнь повисает плетью, усыхает. А ведь человеку всего 20 лет!
Нашел метод избавления от некурабельного паралича лицевого нерва — на передней поверхности ноги, у бедра, есть нежная мышца, похожая на маленькую рыбку, он изымал ее на сосудистой ножке — и вместе с учеником Рышардом Сидоровичем (ныне заместитель директора РНПЦ, кандидат мед. наук) работали с лицом: подшивали ее, нерв, артерию, вену... Глядя сегодня на фотографии счастливых, улыбающихся людей, ни за что не поверишь, что еще недавно они стеснялись собственной внешности.

Возвращая плечу чувствительность, он брал самый близкий по физиологическим показателям тубулизированный лоскут широчайшей мышцы спины на нервно-сосудистой ножке и вставлял в ложе двуглавой мышцы поврежденного плеча. Гипсовая лонгета, курс восстановительной терапии — и рука-плеть активно сгибалась.

Как и чем удалить невриному преддверноулиткового нерва? Нужны инструменты сказочного Левши — Арнольд Федорович засел за чертежи… Грыжи поясничных и шейных дисков, гигантские опухоли при нейрофиброматозе, специальное положение больного на операционном столе, эпидуральная анестезия, микрохирургическая техника, методы диагностики различных форм поясничного стеноза, способы щадящей декомпрессии при этой патологии, реконструктивные операции, фундаментальные исследования в области хирургического лечения компрессионных форм остеохондроза — чего только ни придумал и ни осуществил со своими талантливыми учениками этот человек! Невероятно виртуозный и смелый при вторжении в чрезвычайно чувствительные зоны мозга. Очень болезненно относится к бегу времени, не позволяет себе расточительных минут. Молодо реагирует на то, что происходит в жизни, вокруг него. Гордится сыном Виталием, кандидатом мед. наук, которому, как тот ни старался, не удалось сбежать от тени семейственности — заведует 1-м нейрохирургическим отделением. Дочкой Ольгой, она отличный стоматолог. Внуками, учениками, среди которых ныне известные профессора — Людмила Петрова и Юрий Шанько, кандидат мед. наук Александр Барановский. Читает лекции в БелМАПО, выступает на европейских конгрессах, где его доклады производят сенсацию.

Арнольда Федоровича, человека скромного, даже застенчивого в общении, обступают со всех сторон, жмут руки, фотографируются с ним, а он болезненно переживает такие минуты. Лауреат Государственной премии Беларуси, отличник здравоохранения Беларуси, заслуженный деятель науки, автор ряда изобретений, «Минчанин года» — почести, титулы, звания существуют как бы отдельно от него. Он знает, что глубокая река спокойна, а человек, которому надо спасать других, должен быть молчалив.
Ефрем Злотник, уезжая в Израиль, завещал Арнольду Федоровичу свой кабинет, мебель из дерева, широкий стол с постоянно трезвонящими телефонами. Чуть поодаль висит большой портрет Учителя. Прежде чем ответить на мой вопрос, Смеянович глядит в его веселые глаза и говорит: «Все нормально!» Это его любимое выражение в момент труднейшей операции…

Арнольд Федорович, почти каждый день Вы всматриваетесь в мозг (за 47 лет практики в нейрохирургии заглянули в головы 8,5 тысячи пациентов) и говорите, что для ученого он на 99,9% — тайна.

Да, я вижу перед собой вещество, клетки которого наполнены таким объемом знаний, что хочется, подобно Ньютону, снять шляпу перед каждым исследователем его. Не ясно, как он «работает». На любой сигнал от нерва, уха или глаза в нем создается «картинка». Но как в итоге человек понимает, что это — обезьяна, это — светильник, а это — он сам? Ясно, что мозг мощнее любого суперкомпьютера. Тактовая частота процессора измеряется в герцах или терагерцах; а у человека всего лишь килогерцы. Сигнал идет от нейрона к нейрону не со скоростью света, а 1 400 м в секунду. Тем не менее, мозг «крутится» намного быстрее. Самое удивительное, что у сознания нет места в теле, а связь мозга и мысли — вообще тайна дремучая. Владеет ею, вероятно, Творец.
Академик РАН и РАМН Наталья Бехтерева призналась, что когда она и ее сотрудники пытались постичь глубокие структуры мозга (впервые в СССР ученый применила способ долгосрочного вживления электродов), то сразу заболевали. Чувствовали себя так плохо, что ни на какие исследования сил не было. Но стоило прекратить эксперименты — тут же возвращались бодрость и здоровье. Лауреат двух Государственных премий СССР хирург Войно-Ясенецкий, он же архиепископ Лука, сравнивал мозг с телефонной станцией: роль сводится к выдаче сообщения. Он ничего не прибавляет к тому, что получает. Нобелевский лауреат по физиологии и медицине Джон Эклс (открыл ионные механизмы возбуждения и торможения в периферических и центральных нервных клетках) считал, что мозг «не производит» мысли, а лишь воспринимает их извне. Наталья Бехтерева не побоялась разгромной, уничижительной критики со стороны коллег-материалистов и сказала, что мозг человека способен создавать лишь простейшие мысли. Где рождаются теории, гипотезы, открытия — пока неведомо физиологам. Я тоже думаю, что мозг — существо в существе, тайна за семью печатями.
 
Для изучения мозга Ленина создали специальную лабораторию, которая вскоре расширилась до института. Вы были на кафедре Сергея Мардашова, где хранился мозг вождя мирового пролетариата?

Нет, не доводилось. Но, судя по описанию операции, сделанной Ильичу наркомом здравоохранения Николаем Семашко после выстрелов Фанни Каплан, и акту вскрытия (секретный архивный документ, доступ к которому получила Моника Спивак, издавшая книгу «Посмертная диагностика гениальности»), проблемы у Ленина были. Артериосклероз: по сосудам стучали пинцетом, как по кости, — настолько они пропитались известью. Все левое полушарие в кистах, размягченные участки мозга, закупоренные сосуды почти не доставляли кровь — болезнь серьезно поразила орган, выполнявший самую напряженную работу. Содержимое черепной коробки оказалось невелико — 1 340 г (для сравнения: мозг Байрона весил 1 800 г, Тургенева — 2 012 г, а самый крупный принадлежал… идиоту). Но вес серого вещества и широта ума, гениальность слабо связаны. Анатоль Франс имел самый маленький по объему мозг, у Луи Пастера, основоположника микробиологии и иммунологии, было вообще одно полушарие. А жили долго и творили так, как дай Бог каждому.
 
Больного готовят к операции ассистенты: интубируют, вскрывают черепную коробку. Вы знаете все о пациенте, для Вас — это незыблемое правило. Но, предположим на секунду, что на столе — человек без сознания, его привезли с улицы с тяжелой черепно-мозговой травмой. Увидев его мозг, вы можете сказать: перед Вами умный или глупый?

Это исключено. У кого-то мозг больше, у кого-то меньше. На интеллект внешний вид мозга не влияет. Когда-то, если не ошибаюсь, лет 40 назад, я помогал своему Учителю, профессору Ефрему Злотнику оперировать студентку консерватории. У нее была большая опухоль на полушарии. Когда ее удалили, оказалось, что полушария практически не осталось, опухоль разрушила. Девушка поправилась, с отличием закончила консерваторию, уехала в США, в нее влюбился миллионер, за которого вышла замуж. Она и сегодня чудесно играет, я знаю об этом, потому что получаю от нее приветы и поздравления.
Мы удаляем опухоли и на лобной доле мозга, которая в значительной степени отвечает за интеллект. Когда новообразование намертво «спаяно» с серым веществом, приходится убирать и часть здорового. Назавтра беседуешь с пациентом и не замечаешь, чтобы ему было трудно собраться с мыслями. Он шутит, все из своей жизни помнит.
 
Вероятно, мозг дан нам с большим запасом, чтобы мы использовали его до конца дней?

В том-то и дело, что у многих он гораздо чаще «ржавеет», чем изнашивается. Процентов на сорок просто отдыхает. Люди живут, как сказочный Емеля на печи, ждут, что все само появится, не тренируют память, не развивают интеллект. А потом удивляются, что элементарного вспомнить не могут. Мозг нуждается в тренинге, в знаниях, чтении, созерцании красоты, восстановлении в своем сознании высшего понимания смысла жизни.
 
Прежде чем начать исследование мозга в лаборатории, академик Наталья Бехтерева взяла благословение митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна (Снычева). Она не скрывала, что призывает на помощь Бога. А Вы в него верите?

Когда я вижу, как красиво устроены сердце и мозг, которым нет аналогов в природе, у меня нет сомнений, что без Божественной руки здесь не обошлось. Великий русский хирург Николай Пирогов писал, что «мозг отдельного человека служит органом мышления мировой мысли. Нужно признать существование, кроме мозговой мысли, и другой, высшей, мировой». Понять это легко, если только не пытаться все объяснить. Лично для меня Бог — идеал, который человек должен воплощать в своей повседневной жизни.
 
Вас не смущают заявления о том, что мировая трансплантология достигла такого уровня, что уже пора пересаживать мозг?

Технически это возможно, но вот практически — зачем? Я считаю, это аморально. Голова одного человека, а туловище — другого? Любая операция — сильнейший стресс для организма, а пересадка органов — потрясение его основ. От головного мозга отходит огромное количество нервов и сосудов. Если связи обрубить, то восстановить уже невозможно. По какому образу и подобию будут сотворены люди с новыми головами?..
 
Может быть, нейрохирургу задавать вопросы по нейрофизиологии и некорректно — это наука белых пятен. И все же: хочется узнать, почему пучок нервных волокон, передающих сигналы из правого в левое полушарие, у женщин шире, чем у мужчин?

К сожалению, еще совершенно не ясно, на что влияет «пучковая» особенность. В «Пословицах русского народа» В. Даля каждая строчка о женщинах дышит ехидством: «Волос долог, да ум короток», «Баба бредит, да черт ей верит». Однако через различные отделы женского мозга за единицу времени протекает на 15% крови больше. Возможно, этим и объясняется меньшая прочность мужского мозга как биологического организма, а отсюда и большая частота инсультов. Половые различия на серое вещество не влияют. Тем не менее, психологи доказали, что женщины легче справляются с задачами, где нужна интуиция. Женская догадливость иногда значит больше, чем мужская уверенность. Координация тонких движений у слабого пола более совершенна, как и доступный диапазон запахов, звуков высокой частоты, женщины лучше дифференцируют вкусовые ощущения.
Я думаю, женский мозг не нуждается в адвокатской защите. Природа сделала так, что обоим полам одинаково доступны все виды человеческой деятельности, просто вершины успехов они достигают не всегда одинаковыми путями.
 
Как считаете, где место души — в головном мозге, спинном, в сердце?

Мне кажется, этой субстанции не нужно место. Если она есть, то во всем теле — хозяйка.
 
О чем думаете, когда оперируете? Ведь порой вмешательство длится 7 часов…

Только о том, как помочь больному. Не сочтите это за высокие слова, но всякие мысли будто кто-то отсекает. Их нет, как и глотательного рефлекса. Не хочется ни пить, ни есть, ни встать и размять плечи. Сижу на стуле, гляжу в микроскоп на чужой мозг (в обруче на голове небольшая навигационная система), он — под скальпелем в моей руке. Если она дрогнет, пациент может остаться с травмой на всю жизнь. Полдня провести за микроскопом нелегко. Но и результат есть: люди, записанные в потенциальные инвалиды, становятся трудоспособными, более 5 лет нет операционной летальности (стучит по деревянному столу. — А. Б.).
 
Виртуозная хирургическая техника, ювелирная работа (опухоль отсекается по кусочкам, нежные тонкие сосуды прижигаются) требуют специальной гимнастики для пальцев?

Выносливость мне дали гены, а тело держу в узде: ем не много, хожу в баню, плаваю круглый год, люблю море, стараюсь вырваться к нему. Руки иногда держу в соленой теплой ванночке, специальных упражнений для пальцев нет, я ведь не пианист. А вот хорошей памятью, зрением обладать должен. Бывают очень сложные операции, во всем мире они исчисляются единицами. В этом случае я накануне поднимаю весь багаж медицинских книг, мысленно готовлюсь к неожиданностям, хотя прекрасно понимаю, что все приводит к ним у тех, кто не умеет видеть причин.
 
В РНПЦ неврологии и нейрохирургии — 4 операционных. Целый день Вы переходите из одной в другую. Коллеги говорят, что постоянно даете мастер-классы. Нельзя ли связать рабочие места локальной сетью?

Об этом позаботимся уже в новом помещении в Степянке (микрорайон Минска. — А. Б.), оно полностью к использованию еще не готово. А здесь грядет ремонт, зачем зарывать деньги в песок? Там смонтируют и автоматическую систему, которая запустит аварийку, если свет погаснет. Наш директор Сергей Лихачев старается, чтобы центр был на евроуровне.
 
Ваш РНПЦ можно поставить в любой точке мира?

Не испугаемся. Сегодня белорусская нейрохирургия не нуждается в зарубежной помощи. Мы хорошо оснащены. Компьютерная томография, магнитно-резонансная, ультразвуковые аспираторы — дотрагиваешься ими до опухоли и убираешь ее. Создали свои инструменты. Некоторые виды новообразований удаляем назально — не вскрывая черепа, через нос. Активно применяем новый противоопухолевый препарат. Удалив опухолевый узел, выкладываем лекарство на стенки мозговой раны, чтобы убить оставшиеся «плохие» клетки. Мы одни из лучших в СНГ по хирургии околостволовых неврином, менингиом. Наши технологии удаления опухолей, которые одновременно прорастают в мозг, орбиту и полость носа, переняли украинские и российские коллеги. В нейрохирургии только тогда можно сказать, что добился чего-то, когда другие пользуются твоими плодами.
 
Вы — ученик профессора Ефрема Злотника, о котором ходили легенды. Говорят, что равных ему специалистов в послевоенные и «застойные» годы, а это отрезок времени почти в 40 лет, — не было.

Незнакомый человек, встретив его на улице, думал: артист. Всегда в «бабочке», в отличном костюме, в радостном, приподнятом настроении. Увидев красивую женщину, обязательно делал ей комплимент. А побеседовав с пациентом, умел внушить, что тот непременно поправится. В 24 года, в войну, он, еврей, стал начальником хирургического отделения эвакогоспиталя, много оперировал, а в 25 защитил кандидатскую диссертацию. Нейрохирургией занялся, когда углублял свои знания в Институте физиологии АМН СССР в Москве. Академик Николай Гращенков пригласил в нейрохирургический отдел БелНИИ неврологии, нейрохирургии и физиотерапии. Злотник его и возглавил.

Благодаря Ефрему Исааковичу впервые в истории вмешательства на головном мозге начали проводить под общей эндотрахеальной анестезией. В Белоруссию стали приезжать из всех уголков Союза — учиться операциям на сосудах мозга и сонных артериях. Он уже успешно устранял артериальные аневризмы и артериовенозные мальформации сосудов головного мозга, устраивал показательные операции, которые поражали хирургов легкостью, чистотой. В ведущих клиниках Москвы, Ленинграда, Киева чутко прислушивались к его слову, старались заполучить любую статью, ибо в каждой — вагон идей! Был широкий эрудит, эстет, выделял эти качества в других, знал репертуар в театрах и опере, стремился везде побывать. Душа любой компании, не любил жадных и злых людей, а также отчетность для «галочки».
Однажды профессору пришлось составлять громоздкий отчет для Минздрава СССР. Дойдя до 22 страницы, он горько вздохнул, что писанине нет конца, и, будучи большим юмористом, вставил фразу: «Если кто-нибудь и когда-нибудь дочитает отчет до этого места, обратитесь к автору — я презентую вам пол-ящика отменного армянского коньяка». Коньяк купил, но за все годы к нему никто так и не обратился… В минувшем 2009-м моему Учителю, будь он жив, исполнилось бы 90 лет.
 
Жизнь фильтрует окружение вокруг Вас. Кого сегодня больше — друзей или врагов?

Мне кажется, тех и других поровну. Вторые — завистники. Людям свойственно смотреть сердитыми глазами на тех, которым хочется скорости и новизны. Новое всегда окружено недоверием, стандартное мышление подсовывает доказательства невозможности. А талант пренебрегает детектором ошибок… Протестующую природу недоброжелателей надо рассматривать как сигнал. Чуткая душа должна его улавливать, чтобы правильно реагировать. Интриги, клевета, зависть лишь оттеняют величие настоящего дела. Я всем советую не отвлекаться на склоки и пустые разговоры, а жить тем, что приносит радость. Лично для меня — это работа.
 
Что чувствуете, когда не удается спасти больного?

Всегда мысль одна и та же: хоть ты и академик, а ничего не достиг. Зашиваешь рану с горьким чувством: опухоль удалить не удалось, она уже успела все разрушить. Отводишь глаза в сторону на обходе. Врать нельзя, молчишь. Понимаешь, что смерть надвигается. А к ней привыкнуть невозможно.
 
Говорите пациенту, что у него злокачественная опухоль?

Очень редко. И только мужественному, спокойному человеку, чтобы он успел доделать какие-то важные дела. А то ведь заявляет, что не хочет оперироваться, мол, само рассосется. «У вас опухоль, которая быстро растет, через какое-то время вы будете парализованы», — твердо говорю я. И человек соглашается на удаление ее. Но какая опухоль — не комментирую. У мозга есть свой блок самосохранения и защиты, вроде предохранителя. Мозг охраняет себя сам, чтобы шквал негативных эмоций не захватил целиком.
 
Желудок, помоги голове!
 
Александр Македонский, Наполеон Бонапарт, Александр Суворов помнили всех своих воинов — до 30 тысяч человек. Сократ знал в лицо каждого из 20 тысяч жителей Афин. А Чарли Чаплин не мог назвать даже фамилии секретаря, с которым проработал 7 лет. Как укрепить нашу память, что в еде предпочесть?

Когда замечаете проблему, лучший способ ничего не забыть — записывать «напоминалки» на бумаге и крепить их на уровне глаз. Придумывать ребусы, разговаривать с самим собой, не стесняясь этого. Тихонько скажите: «Я оставляю машину в конце стоянки под высоким тополем». Мысленно отдавайте себе приказы: «Нужно позвонить такому-то». Если хотите сразу запомнить имя человека, то проведите ассоциацию с каким-нибудь образом. Например: Маша — машет руками, Катерина — едет на катере, Вася — висит на турнике. Побольше читайте. Есть и атеросклеротические рецепты, давно используемые в народе: кора рябины, цветки клевера, свекольный сок в смеси с морковным, хрен, черемша, репчатый лук. В еде должны быть: хлеб с отрубями (витамины группы В — «первая скрипка» в процессе запоминания), сыр, горох, гречневая каша, орехи, море-продукты, овощи, фрукты, мед. Замечено, что все полезное для мозга нравится и сердцу.

А вот конфет и булочек этот «дуэт» не любит. Садиться на диету нужно не для тела, а для мозга, он ведь всему оркестру организма — дирижер! Каждый должен знать: чем напряженнее работает его мозг, тем дольше сохранится здоровье.

Три стороны одной медали
 
Ваше отношение к алкоголю?

Рюмочка хорошего коньяка вреда в организме не сделает. У философа Василия Розанова прочел однажды: «Проклятая водка. Пришли сто гадов и нагадили у меня в мозгу». Образно. Будь моя воля, превратил бы эти слова в плакат и развесил в местах, где тусуется молодежь.
 
Самые счастливые минуты в жизни?

Когда вижу и слышу людей счастливыми. Межу ними всегда теснейшая и редкая симпатия, кажется, живут они душа в душу и ум один. Среди таких даже черствые оттаивают…
 
Говорят, Вы очень щедрый, последнее людям отдаете.

Я не видел жадных детей войны. Но всегда осторожен с мелкими расходами: крохотная течь может потопить большой корабль.
 
Арнольд Федорович, Вы — большой юморист, всегда стараетесь утешить больного, развеселить. Пациенты, случайно, не перевирают название центра?

Люди обычно операций боятся и шутят несмело. А вот некоторые названия запомнил. Слесарь МТЗ назвал центр черепно-ремонтной мастерской, банкир — головотяпством со взломом, уголовник — лобным местом. Больше всех мне понравился вариант, придуманный физиком — центр нейровесия.
Думаю, что все варианты — это правда в безопасных для жизни дозах, помогающая видеть три стороны одной медали…