Директор РНПЦ онкологии Олег Суконко: «Скрининг рака молочной железы завален». «Цитологию полностью провалили». «Колоноскопия без наркоза — это лишь имитация обследования»
«Скрининг рака молочной железы завален». «Цитологию полностью провалили». «Колоноскопия без наркоза — это лишь имитация обследования». Такими откровенными характеристиками обрисовал ситуацию с проведением скрининга раковых заболеваний главный внештатный онколог Минздрава — директор Республиканского научно-практического центра онкологии и медицинской радиологии им. Александрова Олег Суконко.
Выступая 20 февраля на республиканском совещании по итогам работы онкологической службы в 2014 году, Олег Суконко предметно остановился на скрининге рака предстательной железы, рака толстой кишки, молочной железы и шейки матки.
Маммографию прошло чуть более трети от тех, кому она была показана
Всеобщий скрининг рака молочной железы планировалось внедрить в 2015-2016 годах. Для определения средств и кадров, требуемых для проведения скрининга в масштабах всей страны, был запущен пилотный проект на территории Советского района столицы.
Однако, откровенно заявил Олег Суконко, «скрининг рака молочной железы завален».
Обследованию подлежало 22 718 женщин в возрасте 50-69 лет. Обследованы же были только 5861 женщина, из них 224 повторно. Диагностировано 29 случаев рака молочной железы (в первой стадии — 16, в третьей и четвертой — 7).
Маммографическое обследование является основным методом скрининга рака молочной железы — самого распространенного онкозаболевания у женщин. В некоторых странах скрининг в возрастной группе старше 50 лет позволил сократить смертность от этого заболевания на 30%.
Скрининг рака предстательной железы — есть процесс, но нет прогресса
Олег Суконко выразил сожаление, что не во всех областях страны проводится скрининг рака предстательной железы.
В 2014 году именно рак простаты стал наиболее часто встречающимся онкологическим заболеванием у мужчин — 19,6% случаев. Скрининг позволяет выявить рак на ранней стадии, что существенно повышает шансы пациента на благоприятный исход лечения.
Скрининг рака предстательной железы широко распространен в Минской области. Количество биопсий в 2014 году увеличилось на 91% в сравнении с 2013 годом.
В Беларуси не знают, что такое наркоз при колоноскопии?
В пилотном проекте по скринингу колоректального рака в Солигорске приняли участие 152 человека, у 48 из которых выявили полипы, а у двух онкологическое заболевание на ранних стадиях.
В рамках скрининга колоректального рака проводится колоноскопия.
«Это тяжелый скрининг. Однако мы хотя бы научили эндоскопистов делать колоноскопию под наркозом. В Беларуси это делается мало где. Онкологи должны всегда помнить, что качественную колоноскопию без наркоза не сделаешь. Это лишь имитация обследования», — подчеркнул Олег Суконко.
Кроме того, колоноскопия без анестезии многих отпугивает болезненными ощущениями. Как результат, половина случаев колоректального рака выявляется в запущенной форме.
Около тысячи человек наблюдается в Минском городском центре колопроктологии после операции по удалению опухоли на кишечнике, в результате которой пациенты живут со стомой — системой вывода кишечника наружу. Очень многие из этих людей, сделай они колоноскопию вовремя, могли бы избежать инвалидности.
Проблема в том, что в Беларуси практически невозможно сделать колоноскопию с обезболиванием. Для организации анестезии нужно закупать лекарства, обучать и задействовать анестезиологов. А при внутривенном наркозе колоноскопия из услуги, которая оказывается амбулаторно, превращается в стационарную услугу. Таким образом, процедура автоматически становится дороже.
Цитология дедовскими способами
Говоря о скрининге рака шейки матки, который проводится среди женского населения путем цитологического исследования, Олег Суконко сказал, что «цитологию полностью провалили».
В Беларуси проводится тотальное цитологическое обследование женщин при визите к гинекологу, но не используется методика Папаниколау.
Ожидалось, что пилотный проект по скринингу рака шейки матки со взятием мазков по эффективной методике Папаниколау будет запущен в 2014 году в Минске при поддержке ЕС и России. Проект должен был включать закупку необходимого оборудования, реактивов и обучение специалистов. Однако этого не случилось, с сожалением сообщил Олег Суконко.
«У нас нет оборудования, цитология приводится устаревшими методами. Мы не дождемся иностранной помощи. Нам надо самим обратить внимание. Мазок по Папаниколау в десятки раз эффективнее, чем по используемой методике», — отметил главный внештатный онколог.
Если резюмировать, то в организации скрининга онкологических заболеваний в Беларуси есть целый ряд проблем: нехватка специального оборудования, сложности перепрофилирования медперсонала с «рутинных формальных профосмотров» на скрининговые программы.
Существует также проблема нехватки компьютерного оборудования и специального программного обеспечения.
Елена СПАСЮК
Онколог РНПЦ онкологии и медицинской радиологии: Рак не появляется в здоровом организме. Мы не знаем всех возможностей своего организма
В 2014 году онкологический диагноз подтвердился более чем у сорока пяти тысяч белорусов. Увеличивается количество вновь выявленных случаев. Всего на онкологическом учете состоят около 260 тысяч человек.
Но сегодня рак — не приговор, не сомневаются врачи и призывают пристальнее относиться к своему здоровью. Ранняя профилактика, отказ от вредных привычек, правильное, рациональное питание — набор простейших, но очень эффективных способов предупреждения тяжелой болезни. Увы, спасительного суперлекарства, способного враз победить онкологию, наука еще не придумала. Но процесс идет безостановочно. Пока же белорусским пациентам предлагаются самые современные методы диагностики и лечения. Как результат, смертность от рака за последние десять лет в Беларуси снизилась почти на 12 процентов (на 100 тысяч населения), снижается и частота выявленных запущенных форм заболевания.
Руководитель группы химиотерапии РНПЦ онкологии и медицинской радиологии имени Н. Н. Александрова доктор медицинских наук, профессор Эдвард ЖАВРИД в медицине уже более полувека. В самом начале своей карьеры и не предполагал, что со временем окажется практически на передовой в борьбе с одним из самых тяжелых недугов. Но судьба все определила по-своему. Похоже, сама профессия сделала ставку на способности и моральные качества Эдварда Антоновича. И не ошиблась. Сегодня он автор более 600 научных работ, 33 патентов. Как наставник подготовил десятки талантливых учеников. Но самое главное — доктору благодарны тысячи пациентов, которые в одиночку не смогли бы дать отпор болезни.
В Беларуси при росте заболеваемости смертность снижается
— Эдвард Антонович, к сожалению, рак пока не отступает. Врачи во всем мире только прогнозируют рост заболеваемости. В Беларуси, по пессимистическим подсчетам, к 2020 году этот диагноз может подтвердиться уже у 80 тысяч новых пациентов…
— Увы, картина, характерная для всего мира. Тревожит то, что во многих странах по смертности злокачественные новообразования выходят на первое место. Недавно такое произошло и в Англии. В Беларуси же при росте заболеваемости смертность снижается.
— Это придает оптимизма. Люди сами стали более внимательно относиться к своему здоровью или более активную позицию заняли врачи?
— Думаю, все сработало в комплексе. Произошла основательная модернизация диагностического парка здравоохранения во всей стране. Если вспомнить время, когда развалился Советский Союз, сколько у нас было УЗИ-аппаратов? Не было компьютерных, магнитно-резонансных томографов, эндоскопов, аппаратов для гастроскопии. И вдруг появляются технологии, при помощи которых диагностику можно проводить не пальцами, пациента не «трубочкой послушать», а объективно найти опухоль, точно поставить диагноз! Кроме того, качественно повысился уровень знаний специалистов.
К диагностике и лечению рака сформировались подходы, которые освоены во всем мире. В Беларуси разработаны и применяются скрининговые программы для определения злокачественных новообразований молочной железы, предстательной, колоректального и рака шейки матки.
Благодаря новейшим технологиям, которые помогают в диагностике, онкологи получили возможность исследовать молекулярно-биологические причины возникновения рака. Это помогает создавать и применять новые таргетные препараты, которые сражаются с конкретной опухолью. В нашем арсенале химио- и лучевая терапии, гормональные препараты, иммунотерапия, малоинвазивные хирургические операции. Совсем скоро на базе РНПЦ откроется современный позитронно-эмиссионный томографический центр, появится молекулярно-генетическая лаборатория. Мы сможем еще более точно разрабатывать стратегию лечения.
— Наука и медицина активно работают в этом направлении, но залог успеха и победы над любым заболеванием — профилактика и ранняя диагностика.
— Рак не появляется в здоровом организме. Люди должны помнить, что здоровье сегодня стоит огромных денег! Пациент не платит за свое лечение? У него формируется такое отношение к своему здоровью: бесплатно, значит, такая и ценность… Сейчас, когда многие услуги стали оказываться платно, люди задумались об этом. Бесплатной медицины нет, просто государство берет на себя расходы в здравоохранении. Замечу, не так много в мире стран, где медпомощь бесплатна. К примеру, Великобритания, где все расходы берет на себя государство. Но там же есть и множество страховых компаний, платные клиники. В Великобритании, в Национальном институте врачебного мастерства, просчитывают, сколько будет стоить лечение онкопациента. Оказывается, один год полноценной жизни англичанина с онкологическим заболеванием, когда он не нуждается ни в каком уходе, сам работает, составляет тридцать тысяч фунтов стерлингов. Но если лечение будет больше этой суммы, а он не будет работать, то здравоохранение не сможет покрывать расходы на это лекарство!
При поздней диагностике рака виноваты и врач, и пациент
— В Беларуси онкопациенты дорого обходятся для государства?
— Очень. Самое дорогое в мире лечение — онкологического пациента на поздних стадиях. Лечение любого пациента с первой стадией дешевле в десятки раз, чем с третьей и четвертой. Причем если при первой — высоки шансы на то, что мы не просто подлечили, на год-два продлив жизнь, а вылечили, то при 3—4 — мы говорим: продлили жизнь. А расходы при этом колоссальные.
— На научные и медицинские исследования рака в мире тратятся миллиарды. Чуть ли не каждый день из новостей узнаем, что где-то создали новый метод борьбы с раком, найдена некая панацея. Наверняка ваши пациенты стараются быть в курсе, специально ищут такую информацию. А потом интересуются у своих лечащих врачей, почему «новинок» нет у нас…
— Мы лечим пациентов по нашим протоколам и стандартам, которые в целом соответствуют самым передовым мировым. Появляется что-то новое? Не отстаем, издаем новые алгоритмы диагностики и лечения. Но в отличие, к примеру, от тех же американцев, которые включают метод лечения в рекомендации лишь потому, что он «кажется убедительным», а через несколько лет их снимают, мы работаем только с позиции доказательной медицины. Не хочу называть новые и очень дорогие лекарства, чтобы не обижать зарубежные фармкомпании. Целые сражения разворачиваются за клиента-пациента, когда речь заходит о многомиллиардных прибылях. Результат лечения? Разработчики говорят, мол, подождите, мы предоставим новые данные, подключают даже власть… У нас все только с позиции доказательной медицины, когда не «может быть», а абсолютно точно.
Не стоит попадаться на удочку. Особенно на новые препараты по сумасшедшей цене. В этой ситуации даже тот, лечение которым стоит 30 тысяч долларов, не рассматриваем как очень дорогой. Есть и по 100 тысяч! Представляете, если такое лекарство купят хотя бы тысяча человек? А десять тысяч? Поэтому, когда речь идет о колоссальных доходах, то потратить кому-то несколько миллионов долларов на рекламу, агрессивную политику не жалко, хоть и не всегда честно.
— Некоторые белорусские пациенты уверены, что импортный противоопухолевый препарат эффективнее отечественного. А приобретенный за большие деньги за границей — действеннее того лекарства, которым бесплатно лечат в клинике.
— Несколько противоопухолевых препаратов испытывали в центре в рамках сравнительного исследования, оценивая эффективность и безопасность. Это были оригинальные и белорусского производства. Причем пациент и доктор не могли повлиять на выбор. За нас все решал компьютер. Так вот, выяснилось, что по своей результативности, побочным действиям они абсолютно одинаковы. Если и есть различия, то они сугубо индивидуальны. По опыту знаю, человек может лечиться оригинальным, но при этом возникнет аллергическая реакция. Перейдет на дженерик — будет такой же эффект, но аллергии не будет.
— Не секрет, многие пациенты с онкозаболеваниями стремятся попасть на лечение именно в РНПЦ онкологии и медицинской радиологии.
— Во всех крупных городах в Беларуси у нас есть онкоучреждения, диспансеры. Действительно, если врачи на местах не могут провести необходимую диагностику или лечение, направляют в высшие инстанции. В областных диспансерах и Минске проводят лечение в 99,9 процента точно такое, как и у нас. Но, конечно, есть отдельно встречающиеся виды опухолей, особые методы лечения, которые проводим только мы.
— С ошибками коллег приходилось сталкиваться?
— Врачебные ошибки бывают везде. От этого никто не застрахован. Только нечестный врач может сказать, что он их никогда не совершал. Это человеческий фактор. Но чаще при поздней диагностике рака причина не во врачах… Когда к нам попадают пациенты с запущенными стадиями рака, начинаем выяснять. Составляем протокол «запущенности». В большинстве случаев виноват пациент. Он плохо себя чувствовал, но продолжал работать. Другой не верил в медицину, а третий и вовсе лечился у бабки. Но есть и врачебные ошибки…
Пример Анджелины Джоли другим наука?
— Эдвард Антонович, онкологи сотрудничают с учеными в плане разработки препаратов?
— Наше дело — лечить пациентов. Но мы составили для них список названий всех лекарств, которые используем в онкологии, дали свою оценку, сколько оно продержится на практике. Те же сведения представляем фармпредприятиям.
— Можно ли с точностью определить процент наследственно обусловленных форм рака?
— Одни специалисты озвучивают цифру 3—5, другие до 10 процентов. Рак молочной железы чаще, чем другие, бывает наследственно обусловленным — около 7 процентов. Если в семье бабушка болела раком молочной железы, сестра бабушки, мама, то вероятность того, что он есть, повышается. Сегодня проверить это просто. Сдается кровь, и по определенным генам все узнаем. Если они мутируют, видоизменяются, значит, есть предрасположенность.
— Но стоит ли прибегать к таким радикальным методам, как американская актриса Анджелина Джоли, которая решилась не только на удаление молочных желез, но и яичников?
— Если рак, возникнув по женской линии у прабабушки в 50 лет, у бабушки — в 45, проявляется у матери в 40, то вполне логично, что женщина, выйдя замуж и родив детей, сколько хочет, потом сделает лечебную и косметическую операцию, тем самым избежав рака молочной железы.
— Часто пациенты обращаются к такому виду исследований, как генетические? Можно ли обследоваться заранее?
— Нет такого анализа, который выявит предрасположенность к любому виду рака, кроме рака молочной железы. Приходят женщины. Услуга эта платная. Но есть семьи, в которых по материнской линии передается рак. Тогда мы сами определяем эту группу пациентов, чтобы посмотреть, есть ли риск развития заболевания у дочери. Делаем это бесплатно.
— Двадцать пять лет назад говорили, что в трети случаев химиотерапия неэффективна. Насколько сегодня опухоли поддаются такому виду лечения или продолжают «обманывать» врачей?
— В руководствах было такое определение: «химиочувствительные виды опухоли, относительно химиорезистентные». Сейчас относительно химиорезистентных нет, но это не значит, что их можно вылечить при помощи химиотерапии, которая используется в основном в большинстве случаев как паллиативный метод, а не излечения. При том же раке молочной железы химиотерапия обязательно сочетается с операцией, лучевой терапией, цель здесь — излечение. При раке толстой кишки — тоже излечение. При раке легкого при определенных формах тоже идет речь о излечении. Когда пациента уже пролечили радикально, но болезнь вернулась через несколько лет, пошли метастазы, или впервые выявили человека на 4-й стадии, да, там вся надежда на химиотерапию. Мы говорим тогда подлечить, а не излечить.
— Насколько важна настройка пациента с таким серьезным диагнозом на лечение?
— Конечно, важна, причем не имеет значения, рак это или любая болезнь. Если пациент не верит, его заставляют родственники, а он категорически против, эффект будет незначительный. Мы не знаем всех возможностей своего организма. Человека прооперировали, удалили опухоль, прошло 5—20 лет. И возникли метастазы той опухоли, которую удалили. Все это время раковые клетки находились в организме и «молчали», то есть не они молчали, а организм не давал возможности начать размножение. У нас есть противоопухолевый иммунитет, мы просто не знаем, что он из себя представляет, как этим пользоваться! Так вот, если человек не хочет лечиться, не верит заранее, то через центральную нервную систему идут пусковые моменты, и его организм не «помогает» доктору. А раз так, то и толку не будет.
— Спасибо за поучительную беседу, профессор.
Руки опускать нельзя
В год через 65 коек отделения химиотерапии РНПЦ онкологии и медицинской радиологии проходит около 5 тысяч пациентов. Заведующий отделением кандидат медицинских наук Николай ЕРМАКОВ замечает, что с каждым годом методы лечения совершенствуются, у врачей-онкологов становится больше возможностей борьбы с болезнью и ее последствиями:
— Руки опускать нельзя. И даже против тех форм рака, которые еще 15 лет назад относились к химиорезистентным, сейчас найдены лекарства, которые помогают пациентам даже с четвертой стадией. Все меньше и меньше форм, при которых мы бы не могли помочь. В конце 70-х годов на вооружении химиотерапевтов было всего несколько препаратов, а сегодня счет идет на десятки, приближаясь к сотне. Среди них есть лекарства, которые помогают в долях процента, при редких формах. Если брать наиболее универсальные, которыми лечатся гораздо больше пяти процентов, — то их около тридцати.
Автор публикации: Анна КОРЕНЕВСКАЯ