Ирине Френкель из Сморгони было 28 лет, когда ей поставили диагноз «рак шейки матки»

О болезни мужу она не рассказывала. Открылась только после развода. Сегодня она признает годы тишины своей ошибкой и смотрит на мир с позитивом. Настолько, насколько ей позволяет характер.

В 1987 году на заводе, где я работала, был медосмотр. У меня обнаружили кисту яичника и посоветовали сделать операцию в Боровлянах. Во время обследования там помимо кисты нашли рак шейки матки.

Тогда у меня была истерика. Заведующий отделением говорил: "Что сделаешь? Нужно удалять. Только ты никому, кроме мамы, не рассказывай. Особенно мужу". Мы поженились несколько лет назад, у нас был сын, и реакция мужа была бы непредсказуемой. Сегодня я считаю, что мужу стоило сказать правду. Все равно отношения из-за болезни стали портиться, потому что я стала другой. Интимная жизнь превратилась в проблему, у мужа появились домыслы.

Мне сделали облучение и операцию Вертгейма (полное удаление матки. – СМИ). Через два с половиной месяца я вернулась в Сморгонь и еще шесть месяцев была на больничном. Мне дали 3-ю группу инвалидности, появилась возможность работать полдня. Хотя группу давать не хотели, говорили, что молодая, а это все статистика.

На работе никому о своей болезни я не рассказывала. Помню, как случился приступ почечной колики. Меня увезли в больницу. Скорая помощь стала сигналом для коллег, что это конец. Потом узнала, что все меня уже хоронили…

Два первых года после операции периодически ездила на проверки в Боровляны. Раньше считалось, если онкопациент два года прожил, то будет жить. Сейчас дают пять лет.

Через десять лет рак почек обнаружили у сына. Ему тоже сделали операцию. Тем временем отношения с мужем дошли до развода. Когда мы расставались с мужем, у нас был последний разговор. Тогда я и рассказала о раке шейки матки.

После операций у нас с сыном был определенный рацион питания. Ели овсяную кашу, мед, сухофрукты, тыкву, зелень, пили свежевыжатые овощные соки, козье молоко, компоты. До сих пор я не ем жареного, сливочного масла, копченостей, сосисок…

В то время держаться психологически помогал возраст. У меня был пик активности, я играла в местном Театре лицедеев, который гремел на всю Сморгонь.

Мне привезли кассету о враче Галине Шаталовой с системой лечения позитивной энергетикой. Она считала, что рак - состояние организма, когда он вышел за пределы саморегуляции. Я поверила в ее версию.

Мы с сыном делали зарядку по системе Ниши, употребляли энергетические продукты (свежевыжатые соки, мед, козье молоко), гуляли по лесу. Несмотря на все это, я до сих пор все равно не чувствую себя полноценной женщиной… Много проблем, о которых даже не могу сказать.

Сказать открыто, что перенесла операцию, я смогла только восемь лет назад. Когда в "Белорусской ассоциации молодых христианских женщин" мы занялись профилактикой рака молочной железы. Тогда я попала на конференцию в Стокгольм и познакомилась с онкопациентками, которые мужественно переносят болезнь и помогают другим. Меня вдохновил их пример.

После операции я активно занялась общественной деятельностью, стала проводить семинары по профилактике рака молочной железы.

В Европе работают не только с онкопациентками, но и с их мужьями, потому что у них тоже травма. Если бы у нас такое было, то многое бы изменилось. Там врач разговаривает с партнерами и рассказывает, что их ждет. При этом химиотерапию можно проходить дома, а не в больнице. Из больницы я вышла больным человеком, насмотревшись, как людей после химиотерапии тошнит, как все плачут и начинают меня хоронить…

У нас система направлена на лечение пациента, но не на профилактику и реабилитацию. Когда нужно делать операцию – делаем операцию, а "до" этого и "после" – не волнует.