Онколог Минского онкологического диспансера об очередях на обследования, отношениях с пациентами, работе за границей и стажировках за свой счет
Премьера рубрики – совместный проект с Белорусским государственным медицинским университетом и комитетом по здравоохранению Мингорисполкома. Герои публикаций – молодые врачи с собственным взглядом на то, что происходит сегодня в медицине.
ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА
Павел Короткевич.
Возраст: 28 лет.
Образование: Белорусский государственный медицинский университет (год окончания – 2010-й).
После прохождения годичной интернатуры в Минском городском клиническом онкологическом диспансере (МГКОД) остался работать здесь врачом-онкологом (в поликлинике). Затем поступил в аспирантуру на кафедру онкологии Белорусской медицинской академии последипломного образования (БелМАПО), прошел специализацию по онкохирургии (врач онколог-хирург). Во время обучения работал в онкохирургическом отделении № 4 МГКОД и районным онкологом в 25-й центральной поликлинике Минска.
Должность: врач онколог-хирург онкохирургического отделения № 4 Минского городского клинического онкологического диспансера.
О диагностике
Наше отделение специализируется на хирургическом лечении пациентов с опухолями легких, средостения, пищевода, желудка, сейчас еще добавили патологию поджелудочной железы и опухоли забрюшинного пространства. Заболеваемость высокая, особенно раком легкого, но только около 30 % пациентов подлежат хирургическому лечению. У остальных опухоль обнаруживают на той стадии болезни, когда операция не принесет желаемого результата.
Скажу так: если можно сделать операцию, врачи борются за жизнь пациента до конца. Человеку отказывают в хирургическом лечении не потому, что он кому-то не заплатил (ходят такие слухи), а лишь в том случае, когда проведение операции нецелесообразно.
Конечно, хорошо бы диагностировать болезнь на раннем этапе. В Беларуси реализуют скрининговые программы (проведение выборочного обследования пациентов из группы риска для раннего выявления заболевания. – Прим. авт.) по раку молочной и предстательной желез. Чтобы запустить аналогичный проект по раку легкого, хотя бы в пределах Минска, надо оснастить компьютерными томографами центральные районные поликлиники. Это очень дорого.
Тем не менее внедрение скрининга рака легкого в США привело к снижению смертности от этой опухоли на 20 %. В первую очередь в программу включены курильщики со стажем 30 и более лет. Вид обследования – мультиспиральная компьютерная томография. Стандартные флюорография или рентгенография органов грудной клетки позволяют обнаружить опухолевые заболевания легких. Но не на ранних стадиях.
Об очередях на обследования
Сегодня проблематично быстро пройти компьютерную томографию. Для минского онкодиспансера недавно закупили новый компьютерный томограф. Такие аппараты есть в ряде городских клиник, несколько единиц – в РНПЦ онкологии и медицинской радиологии им. Н.Н. Александрова. Однако проблему диагностики нужно решать не в стационаре, а на уровне амбулаторного звена.
Не должно быть такого жесткого отбора на компьютерную томографию (КТ): мол, у тебя абсолютные показания к КТ – обследуем сейчас, а у тебя относительные – можешь подождать.
Врач, подозревающий опухоль у больного, не должен бегать к заведующему, чтобы подписать направление на КТ, или звонить знакомым с просьбой взять пациента, ускорить процесс. Он мог бы просто дать направление, а больной в течение одной-двух недель пройти обследование.
Другой вид диагностики – магнитно-резонансная томография (МРТ) – еще более дорогостоящий и менее доступный. В Беларуси аппаратов МРТ еще меньше, чем компьютерных томографов, впрочем, как и специалистов, способных грамотно интерпретировать полученные результаты. Современное оборудование есть в РНПЦ неврологии и нейрохирургии. Но нам в первую очередь помогают коллеги из РНПЦ онкологии и медрадиологии. У них очень хороший аппарат, высококлассные специалисты. Но медицинских показаний для проведения МРТ много, поэтому выполнить это обследование быстро и всем нуждающимся не всегда удается. Бывают ситуации, когда сомневаемся, оперировать ли опухоль, не имеем четкого представления о ее распространенности. МРТ очень помогла бы. В течение года в онкодиспансер обещали закупить современный аппарат. Это существенно упростит нам работу.
В то же время для определения правильной тактики лечения помимо КТ и МРТ существует позитронно-эмиссионная томография (ПЭТ). Пожалуй, это самый точный метод диагностики, но для наших пациентов она пока недоступна из-за отсутствия оборудования. Строительство ПЭТ-центра ведется на территории РНПЦ онкологии и медрадиологии. С его окончанием появятся возможности для полноценного обследования онкобольных.
Об отношениях с пациентами
В большинстве случаев пациенту надо говорить о диагнозе. За рубежом это общепринято. Когда врач рассказывает человеку о его недуге, к нему больше доверия, реже возникают конфликтные ситуации. Всегда объясняю, зачем нужна большая операция, последующий курс химиотерапии. Сказать, что вылечим навсегда, не могу. Да и никто не может.
Если пациенты нашего отделения хотят проконсультироваться в зарубежной клинике и им нужен электронный эпикриз, не отказываем. Должно быть право выбора. Настаивает больной на консультации в РНПЦ онкологии и медрадиологии – даем направление.
О выборе
Хирургический компонент лечения в онкологии – то, что можем предложить пациенту в полной мере. У нас есть все необходимое оборудование для проведения любых операций, в том числе высокотехнологичных, причем на таком же уровне, как и в ведущих зарубежных клиниках. Откуда такая уверенность? Каждый год на международных конгрессах и конференциях белорусские врачи представляют результаты хирургического лечения онкологических заболеваний, и они сопоставимы с зарубежными данными.
О стажировках за рубежом
Сегодня нет проблемы узнать о том, что происходит в мире по тому или иному медицинскому направлению. У нас есть доступ к онлайн-конференциям, проводимым в зарубежных клиниках и медцентрах. Однако, посмотрев «картинку», операцию не сделаешь. Вроде на экране все красиво и здорово у хирургов получается, но существует множество нюансов.
На мой взгляд, если мы хотим внедрить что-то новое, проще направить бригаду специалистов (хирург, анестезиолог, операционная медсестра) на трехмесячную стажировку в зарубежную клинику. Вернувшись, они смогут проводить такое же лечение белорусским пациентам. Это касается любой области медицины, не только онкологии. Безусловно, организация таких стажировок финансово затратная, но в дальнейшем мы только выиграем. Чтобы самим, без чьей-либо помощи освоить новые виды операций, придется через многое пройти – и пять, десять лет минует, пока появятся желаемые результаты. Спрашивается, зачем все это, когда можно съездить и перенять технологию?
Белорусские врачи и сами способны многому научить: владеют оригинальными методиками. Ездить, смотреть, перенимать опыт, обмениваться знаниями – в медицине это очень важно. Особенно в онкологии – направлении, которое интенсивно развивается не каждый год, а каждый день.
Наш главврач приветствует поездки врачей на международные конгрессы, конференции, стажировки за рубежом. Мне всегда дают отпуск за свой счет для участия в том или ином медицинском форуме. Собираюсь в ноябре съездить в Москву на Российский онкологический конгресс. Пообщаюсь с зарубежными коллегами, узнаю, какие в мире новые препараты, направления появились. Это всегда интересно. Правда, билеты туда и обратно, проживание, регистрационный взнос, питание – все за свой счет. На зарплату врача много не наездишься, а в дальнее зарубежье и подавно.
О работе за границей
Если есть желание, уехать можно – двери открыты. Правда, потеряешь 5 лет на свое профессиональное становление. То, что делаешь сейчас здесь, в Беларуси, за границей сможешь выполнять лет через пять, а то и десять. Процедура подтверждения диплома, сдача языковых экзаменов, становление в клинике… Там несколько другая система.
В Беларуси прошел четырехмесячный курс в БелМАПО – получил специализацию «врач-онколог», «сосудистый хирург»… За границей, чтобы приобрести квалификацию «кардиохирург», потребуется 5–7 лет.
В США, европейских, скандинавских странах хирург начинает самостоятельно оперировать после 30–40 лет. У нас гораздо раньше, поэтому в 40 с небольшим имеют десятилетний опыт самостоятельной работы. Плохо это или хорошо? Просто разные школы, разный подход.
Иногда молодые специалисты жалуются: в операционные не пускают. Значит, мне повезло – попал в такое отделение, где действительно молодежь учат, дают работать. Нашим докторам по 35–40 лет. Работаем в команде: если есть желание, научат. Конечно, коллеги операцию не дадут выполнить, пока не будут уверены, что ты готов.
Оперируют белорусские хирурги гораздо больше, чем зарубежные врачи. Там норма – две операции в неделю, у нас – столько же, но в день. На мой взгляд, какая бы ни была теоретическая подготовка, практический опыт очень важен.
Автор: Ольга Григорьева
Онколог-хирург в Минске Короткевич Павел Евгеньевич |
Из медиков в программисты. В 30 лет минский врач кардинально изменил жизнь, чтобы «кодить» на Java
Тридцатидвухлетний Евгений — каноничный пример того, как можно кардинально изменить свою жизнь в тот момент, когда вроде бы и так все складывается неплохо. Один из лучших на курсе выпускников минского медвуза, участник миссии ООН в Ливане, однажды он бросил карьеру медика и, как это модно в последнее время говорить, «ушел в IT». При этом ни в коем случае нельзя сказать, что на стремление все большего количества белорусов переквалифицироваться в программисты Евгений смотрит сквозь розовые очки. «Это грустно», — считает герой статьи. Сегодняшний разговор — о больших возможностях и неудачах, деньгах и мотивации, а также о том, как найти свое место в жизни, несмотря на, казалось бы, вполне комфортное «течение».
Евгений родился в Лепеле, но до 18 лет жил в основном в Витебске. Там же он окончил химико-биологический класс в лицее, а когда пришла пора поступать, подал документы в Могилевский университет и столичный БГМУ. Пойти мог в любой, но выбрал в итоге Минск — уж очень манила своими возможностями столица.
— В мое время, да и сейчас, наверное, родители говорили, мол, надо учиться. Зачем это надо делать, никто не объяснял. Я не могу сказать, что всю жизнь хотел стать врачом — нет, такого не было. И хотя все получалось неплохо, к третьему курсу понял, что все это не мое. Вроде и делаешь все правильно, но с таким напрягом, что аж тошно.
Евгений был одним из лучших студентов на курсе. Поскольку он учился на военно-медицинском факультете, то после завершения учебы должен был пять лет отслужить. Пришлось даже поработать в составе миссии ООН — анестезиологом в Ливане, где парень за год выучил английский. Когда вернулся, понял — продлевать контракт не будет, потому что работать было совсем неинтересно.
— Решение уйти из армейской медицины я принял твердое. Куда податься? Были мысли о гражданской медицине, но однажды жена сказала, мол, ты всегда любил технику, так почему бы не попробовать пойти в IT.
Тогда Евгению было 29 лет. За плечами — 11 лет, связанных с медициной. По словам парня, он действительно всегда любил технику и даже на любительском уровне прокладывал и администрировал сети. Теперь же вспомнилось, как однажды один солдат, программист на «гражданке», посоветовал доктору заняться тестированием софта.
— Сначала идея податься в IT мне показалась сомнительной. Все-таки столько времени потратил на медицину! И все же решил попробовать. Отослал пару резюме на вакансию тестировщика, но брать врача без нужного опыта и образования, конечно же, отказались. Тогда записался на курсы в Образовательный центр ПВТ, и уже через два месяца меня взяли в EPAM. Сначала был младшим специалистом по тестированию, потом специалистом по тестированию ПО, потом старшим, затем — ведущим. За полтора года работы самостоятельно выучил Java и теперь пишу программы для тестирования ПО.
— Теперь-то чувствуете, что это «ваше»?
— Это я еще на курсах понял. Не потому, что хорошо получалось, а потому, что интересно. Знаете, какое это классное чувство — просыпаться с удовольствием, а не с мыслями, мол, опять тащиться на эту чертову работу. Ностальгия по прошлой работе, конечно, есть. Хотя скорее не по работе, а по коллективу. Но в любом случае я рад, что ушел из медицины, хватит того, что моя супруга работает педиатром.
По словам Евгения, решение кардинально сменить область деятельности было смелым, но удержать его никто не мог. Друзья отнеслись сдержанно, а вот родители…
— Родители абсолютно не поняли мой шаг, но я как уехал от них в 18 лет, так больше и не советовался, что мне делать. Поставил в известность, и все. Зато через некоторое время, когда оказалось, что все у меня хорошо, одобрили и они.
Часто работа медика — это ненормированный рабочий день и бессонные ночи. Наверняка у программистов с этим все проще, думали мы. Однако Евгений уверен, что хороший специалист будет много работать в любой сфере, будь то медицина или IT.
— Многие считают, что работа в IT — это чаты, котики, пить кофе и быть в шоколаде. Ничего подобного — работы от просто «много» до «очень много». И постоянно работаешь больше, чем восемь часов в день. Да, я стал зарабатывать в несколько раз больше, чем когда был врачом, но на тот момент, когда я только устроился в EPAM, зарплата была меньше, чем в армии. Я к тому, что деньги для меня не были главным мотиватором. А вот наличие перспектив для быстрого и видимого роста — как раз то, что кардинально отличает IT в лучшую сторону.
— Что надо для того, чтобы стать хорошим тестировщиком или программистом?
— Наверное, аналитический склад ума, внимательность и желание что-то найти, попробовать, исследовать. Любовь к математике? Если она есть, то это круто, если нет — ну и ладно. Я, например, математику в школе любил, но дальше свою жизнь с ней совсем-совсем не связал. А вот программисту, конечно, математику надо знать и уважать. Но что очень важно сегодня — это английский язык, без него вообще никуда.
Великая вещь — мотивация. Ты можешь горы свернуть, если она у тебя правильная, а вот если ее нет, то ничего не получится. Особенно с этим тяжело у студентов последних курсов или недавних выпускников вузов, которые внезапно решили переучиться на «айтишника». Они не знают, что им надо, не видели ни хорошей, ни плохой работы, а просто услышали, что в этой отрасли «есть бабки». Отсюда и отношение как в университете: пришел — ну, что-то там читают и окей, до «сессии» все равно далеко.
Любопытно, что тенденция последних лет, когда чуть ли не все белорусы готовы рвануть в программирование или просто в «айти» в широком смысле этого слова, не радует Евгения.
— Все это на самом деле печально, потому что сейчас уйти в IT пытаются все кому не лень. Многие не ищут себя, а убегают, потому что им плохо на нынешнем месте работы. Те же врачи уходят не потому, что им неинтересно в медицине, а потому, что у них нет денег. То же касается учителей и остальных. Люди видят и слышат, что в IT есть деньги, и пытаются туда убежать. Это грустно, потому что хорошие специалисты должны быть везде, в любой сфере. Что в итоге? Наборы в медицинские и педагогические вузы поддерживаются только за счет снижения баллов. Соответственно, качество специалистов падает. Кто же нас в итоге будет лечить и учить?
Надо учитывать и то, что переобучение на того же тестировщика далеко не для всех открывает путь к гарантированному рабочему месту и хорошей зарплате. В отрасли хватает как успешных примеров, так и провалов. На самом деле причин для неудач превеликое множество. Одни боятся устраиваться на новое место работы, другие выбивают добавку к зарплате на старом месте, третьим не хватает усидчивости, настойчивости и навыков.
— У меня был знакомый доктор (очень толковый парень), который хотел попасть в IT. Однако он уехал в США и потом писал, что даже пытаться не будет устроиться там программистом, потому что в Штатах даже самый плохой врач зарабатывает больше какого-нибудь крутого программиста.
К нашему разговору присоединяется замдиректора Образовательного центра ПВТ Дарья Антонович. По ее словам, многие люди приходят на курсы только потому, что им посоветовали родственники или друзья. Как итог — около 20% слушателей даже не оканчивают обучение.
— Порой молодые люди считают, что раз они платят деньги, то им, как в школе, придут и вложат знания в голову. Забывая при этом, что надо делать домашние задания, не спать на занятиях и много общаться. Некоторые этого не понимают и уверены, что сам факт окончания курсов делает их первоклассными специалистами, которых только и ждут работодатели. Интересно, что у таких людей обычно очень высокие запросы по зарплате. Трудоустроиться, конечно, у них не получается.
Иногда люди думают, что если они закончили курсы, написали хорошее резюме и сделали красивое фото не на фоне ковра, то достаточно сидеть и ждать предложений от работодателей. При этом ничего не делается для того, чтобы поддерживать свои знания. Через два месяца без практики и повторения теории человек уже толком ничего не помнит и, само собой, не способен даже пройти этап собеседования.
