"Для системы я списанный материал". Белорусский врач-травматолог в 37 лет заболел "болезнью Стивена Хокинга"
«В марте 2017-го я еще работал в операционной и девушек на руках носил», — рассказывает Владимир Чуксин. В июне 2018-го он перемещается на электроколяске и с трудом может глотать. У Владимира — синдром бокового амиотрофического склероза (синдром БАС). Это значит, его мышцы необратимо слабеют и перестают слушаться.
Когда Владимир работал травматологом и делал сложные операции, в нем нуждались многие.
— Сегодня для системы я списанный материал, — говорит он.
Рядом с ним остались самые близкие: отец, который изобретает новые устройства, чтобы облегчить сыну жизнь, и «паплечнікі», благодаря которым у него есть «десятки рук и ног, а иногда — и крылья за спиной».
— Минимум, который дают людям с БАС, я уже прожил, — улыбается Владимир.
И собирается жить дальше, даже если для этого придется сделать две «дырки»: в шее и животе.
— Мне еще есть что сказать. Тем более что освободилось место главного популяризатора, — намекает он на Стивена Хокинга. У Владимира атрофировались мышцы, но не циничное чувство юмора. Такое бывает только у медиков.
21 июня — Международный день БАС. В Беларуси около 200 человек, которые живут с этим неизлечимым заболеванием. Для них существует Служба помощи людям с БАС — это мультидисциплинарная команда специалистов, в том числе из РНПЦ неврологии и нейрохирургии, которая поддерживает людей, больных БАС, и их семьи: ведет консультации по медицинским вопросам, оказывает психологическую и социальную помощь.
«Болезнь развивается очень быстро. Проходит две недели — и ты уже чего-то не можешь»
Владимиру 37 лет. 36 из них он жил обычной здоровой жизнью: работал врачом, занимался исследованиями, дружил, путешествовал, любил. Синдром БАС возник из ниоткуда, сломал привычный уклад, лишил карьеры и возможности передвигаться. Сейчас болезнь взялась за голос. Потом, скорее всего, отберет функцию дыхания и глотания.
Владимир спокойно рассказывает о себе и болезни. На подоконнике цветут фиалки и герани. За ним и за ними ухаживает один человек — отец Петр Иванович.
— Мама (она умерла в позапрошлом году) была провизором, папа — ученый-технарь, занимается сложными техническими задачами. Отец говорил мне: «Иди в БАТУ, там будет просто и ровно в плане учебы». Мама советовала поступать в Витебск на фармакологический. Но это не мое. Да и никогда я не искал легких путей.
Владимир выбрал для себя медицину. Хотя в детстве мечтал стать поваром и таксистом. Почему — не помнит. Зато, улыбаясь, вспоминает, как бабушка и тетя ловили для него мух, чтобы внук (он же племянник) пошел на рыбалку, «как те взрослые дяди с палками».
В 1998 году Владимир поступил на педиатрический факультет мединститута. Не из большой любви к детям — просто физику не нужно было сдавать.
— Но я научился работать с детьми, и мне нравилось. До сих пор дети, особенно лет до 3−4, автоматически обращают на меня внимание. Этот навык у педиатра неискореним.
Сперва три года он отработал на скорой. После Владимир поступил в клиническую ординатуру на заочное и стал работать травматологом-ортопедом в 6-й клинической больнице Минска.
— В 2011-м окончил ординатуру и начал потихоньку делать свое дело.
Владимир работал в приемном отделении, куда приезжали пациенты по не самым радужным поводам: с ампутациями и сложными переломами.
— Я был еще совсем зеленый. Коллега попросил меня пойти и «сделать культю молодому парню». Я взялся: надо ведь учиться. Парень засунул в станок правую кисть — от нее остались две с половиной фаланги, остальное — в мусорку. Я тогда чисто технически делал эти культяшки, радовался, что так красиво и аккуратно получалось. А потом посмотрел на этого пацана — ему лет 20 было, и уже без правой кисти. И что он? Стакан будет держать дальше?
Или вот. Молодая, красивая, лет тридцати девушка въехала в троллейбус. Весь удар приняло на себя плечо, которое раскрошилось. Самый крупный фрагмент — сантиметров 10. В результате оно стало значительно короче здорового. Три часа ночью с теперешним начмедом простояли в операционной. Собрали, вытянули подлиннее. Сами были довольны работой. А так — много всего происходило. Можно было бы десяток «докторов Хаусов» наснимать.
Работал Владимир и в день теракта в минском метро — 11 апреля 2011 года. Оперировать ему не довелось: операционных столов было меньше, чем оперирующих бригад.
— Я был после дежурства, поэтому меня не привлекали.
В 2012-м Владимир начал заниматься исследованиями в проекте Союзного государства «Стволовая клетка».
— Грубо говоря, на российские деньги на базе нашей Академии наук и подразделений был создан полигон для испытаний. Проект длился три года. Меня пригласили выполнять хирургическую часть эксперимента. Я по наивности думал, что это кому-то нужно или что мы сейчас прорыв сделаем, но, оказалось, это была наука на коленках.
Тем не менее удалось получить результат, который удивил.
— Большие дефекты суставного хряща удалось восстановить за довольно короткий срок. Но мы так и не узнали, благодаря какой ткани, так как проект не был до конца проработан. Потом финансирование быстро свернули, а проект закрыли. Вроде как должны были с 2018 года начать «Стволовую клетку-2», но не начали, насколько мне известно. Да и мне это уже неактуально, — прерывает себя Владимир и просит открыть окно: становится тяжело дышать.
В то же время, на те же деньги, в том же проекте коллеги-неврологи исследовали возможность лечения БАС стволовыми клетками. Об этом Владимир узнал намного позже, когда сам столкнулся с болезнью.
— В марте прошлого года я еще работал и ходил в операционную, а к Новому году уже не мог встать с дивана. Болезнь развивается очень быстро… Проходит две недели — и ты уже чего-то не можешь. Еще две недели — еще чего-то.
«Наша бюрократия работает медленнее, чем прогрессирует болезнь»
Впервые БАС проявил себя в январе 2017-го, на Крещение.
— Мы были в бане, а потом прыгали в прорубь и снег. Я ударился стопой о край проруби. На следующий день шел с товарищем в переходе. Он торопился — я попытался за ним угнаться, но не смог. Списал это на ушиб стопы. А потом в феврале обнаружил, что у меня походка, будто у пьяного. Один раз на пешеходном переходе попытался ускориться — чуть не потерял равновесие. А потом, в апреле, был отпуск в Испании, и я, грубо говоря, на ровном месте упал несколько раз.
Вернувшись домой, Владимир «пошел сдаваться неврологу». Сначала его лечили от рассеянного склероза, которого у мужчины не было.
— Потом я сдал высокоточные иммунохимические анализы на боррелиоз. Он подтвердился. Похоже, я болел им много лет. Лечился в инфекционке, и уже в процессе мне поставили диагноз БАС. Хотели выписывать, но я настоял и долечился именно от боррелиоза. По вене мне скормили большую коробку антибиотиков, — медицинский сленг у врача неизживаем.
Осознав свои перспективы, Владимир погрузился в глубокую депрессию. Потом бросился искать различные исследования: отказывался верить, что БАС — это неизлечимо. Исследования приводили разные данные, но абсолютно все утверждали: никто и нигде эффективно не лечит БАС.
— Зато я узнал, что не Хокингом единым… Есть довольно много людей, которые при должном уходе и поддержке живут 20 и более лет. Когда лежал в закрытом боксе инфекционки, думал: что-то не то, нужно как-то жить и переставать болеть. Потом резко вскочил — и начал качать пресс. Затем соорудил гантели, стал заниматься. Только потом понял, что это ничего не дает, мышцы все равно не слушаются: нет приказа из центра, из мозга.
Синдром БАС — заболевание невыявленной этиологии. Это значит, никто не знает, почему, от чего и как оно появляется. Соответственно, нет и лечения. О своих причинах Владимир размышлял сотни раз: раскладывал жизнь на атомы и пытался найти любые закономерности. Для себя решил, что в его случае причинами стали боррелиоз и сильнейший стресс, который он пережил во время болезни мамы.
— В 2009 году тяжело заболела мама. Онкология. Ее прооперировали. Она прожила до 2 сентября 2016 года. Последний год был особенно тяжелым. Я отдал очень много жизненных сил в надежде, что она поправится. Но, на самом деле, отдал не ей, а морфину, который она принимала, когда начались сильные боли. Морфин забирает у человека личность. Я в силу возможностей поддерживал ее: переливали кровь, капали… В общем, до последнего сражались.
К перспективам болезни и того, с чем ему придется жить, Владимир относится по-врачебному хладнокровно. Об эмоциональной стороне говорит вскользь, тему душевных переживаний оставляет за скобками. Например, как отказывался садиться в коляску: эффективность ходьбы уже практически равнялась нулю, но психологически себя перебороть не мог.
— Смирился. То, что можешь себя перемещать, дает многое. Вообще, я думал, что справлюсь сам. Был против покупки аппарата ИВЛ. Но теперь осознал, что самому не получится. И лучше обо всем позаботиться заранее, пока я еще могу. Ждать помощи от государства даже не думал: наша бюрократия работает медленнее, чем прогрессирует болезнь. Пока мне выдали ходунки, например, я перестал ходить.
«По кольцам на деревьях можно считать, сколько им лет, по шрамам на моем правом локте — сколько раз я спускался с крыльца»
Слова Владимира прерывает звонок в дверь.
— «Паплечнікі» пришли, помогут выйти на улицу, — иначе своих друзей он не называет.
Сегодня у них запланирован социальный эксперимент: поход в ЖЭС или банк. Завтра Владимир уедет в деревню: «на пчелках полежать», объясняют Дмитрий и Андрей.
— Гляди — начнет от них убегать, — шутит друг, коллега, бывший однокурсник Андрей. Дмитрий в жизни Владимира появился относительно недавно.
Из двух опций выбираем банк. Как после окажется, не ошибаемся. Друзья уводят Владимира в другую комнату, помогают переодеться в «выходное».
— Готовы!
Вообще, на улицу Владимир старается выходить раз в два дня. Каждый такой выход сына — это большое переживание для отца.
— Сегодня со страховкой или без? — спрашивает Петр Иванович.
— Пристегивайся. Знаешь, какие сейчас штрафы? — шутят друзья.
Дмитрий откидывает пандус, Петр Иванович крепит к коляске веревку.
— Стоп, стоп, назад! Чуть вперед, — волнуясь, командует отец.
Владимир и коляска с ускорением, будто в свободном падении, спускаются вниз. Останавливаются сантиметрах в 30 от стены. Не врезались. Удержали.
Но расслабляться рано. Впереди — еще один такой же крутой пролет. А дальше — выход за дверь и высокое крыльцо.
— По кольцам на деревьях можно считать, сколько им лет, по шрамам на моем правом локте — сколько раз я спускался с крыльца, — шутит Владимир.
Сегодня обошлось без новых шрамов. «Пострадала» только веревка: перетерлась.
Пандус Петр Иванович и друзья Владимира соорудили сами. Это — уже вторая версия: первая развалилась. За его обустройством в ЖЭС даже не обращались: ждать пришлось бы долго. Во время нашего визита Петр Иванович держится в стороне, хотя, уверены, он мог бы сказать многое.
— Отец все придумывает и испытывает свои инженерные находки. А мне, если честно, надоело быть испытателем.
Друзья паркуют коляску в багажник, Владимира усаживают на переднее сиденье.
Подъезжаем к банку. Первым делом Дмитрий бежит ко входу — разузнать, можно ли подъехать на коляске. Можно.
В банке Владимиру без очереди предлагают подойти к оператору, что вызывает негодование тех, кто пришел раньше.
— Почему без очереди? Мы уже 45 минут сидим…
— У нас тоже инвалид…
— И хотят, чтобы все были здоровы потом…
Владимир с друзьями стоят в стороне, пытаясь не замечать «народный гнев». Спустя пять минут становится тяжело дышать. Друзья, понимая это без слов, глазами ищут в помещении кондиционер.
— Не стоит, — замечает беспокойство их друг.
6 документов, 9 подписей, 53 минуты — и счет в банке открыт.
— Я не теряю надежд. Хокинг, будучи больным, родил троих детей, сделал достойный вклад в науку и цивилизацию в целом. Мне тоже еще есть что сказать. К сожалению, нет рук и ног, а чужими получается не так, как хочется, но я что-нибудь придумаю.
У меня очень сильная интуиция, и она мне подсказывает, что это не конец: что-то будет дальше. Все-таки наука не стоит на месте. Даже если перестать разговаривать голосом, это не отменяет возможности выражать свою волю. Когда я разговаривал лучше, записал свой голос, чтобы потом можно было синтезировать его.
Из жизненно важных пунктов при БАС выпадает только глотание и дыхание. Это решается двумя дырками. Одна в горле — можно дышать с помощью аппарата. Вторая — в животе, и совать туда котлетки, — улыбается врач.
Напоследок Владимир просит разместить в статье слова благодарности. Нам абсолютно несложно.
Хочу поблагодарить людей, благодаря которым живу и собираюсь жить дальше!
Во-первых, Папу. На него свалилась куча бед: вначале Мама, теперь я. Но он не пал Духом. Восхищаюсь его стойкостью! Папочка, я тебя люблю.
Следом — близкие и далекие, родные и не очень — все те, кто не дал мне упасть
в бездну отчаяния. Вас много, от некоторых помощи не ожидал и был приятно удивлен.
Вы — паплечнiкi. Раньше у меня было две руки и две ноги — теперь же у меня десятки рук и ног, а иногда — и крылья за спиной.Отдельный привет и благодарность пандусостроителям и организаторам выходных;).
Александру К., он с самого начала вселил уверенность, что не пропаду.
Моему трудовому коллективу, приемному покою городского клинического центра травматологии и ортопедии, что в 6-й городской клинической больнице. Спасибо, что поддержали и продолжаете. Было приятно работать с Вами!
Людям, которые меня лечили и продолжают: Щербе Виктору Васильевичу и всему отделению 4-й ГИКБ — это лучшее отделение, что я видел; Рушкевич Юлии Николаевне и 1 НО РНПЦ неврологии и нейрохирургии.
Людям из службы помощи больным с БАС.
Простите, если кого не назвал. Думаю, Вы все равно чувствуете мою благодарность и мою любовь…
Всегда Ваш.
Чукс
***
Если вы захотите помочь Владимиру, сделать это можно по следующим реквизитам:
Чуксин Владимир Петрович
Отделение 292 филиала 529 «Белсвязь», г. Минск, ул. Руссиянова 9 УНП 100348175
БИК АКВВВY21529
BYN транзитный счет BY08AKBB38193821007765500000 на благотворительный счет BY65 AKBB31340000135775520292
USD транзитный счет BY79AKBB38193821025695500000 на благотворительный счет BY50AKBB31340000135785520292
EUR транзитный счет BY79AKBB38193821025695500000 на благотворительный счет BY35AKBB31340000135795520292
При переводе в системе ЕРИП нужно указывать номер благотворительного счета (т.е. личного) счета
Любовь Касперович / Фото: Ольга Шукайло / СМИ
Поможем Носко Олегу, у которого ампутировали руку после перелома, так как нашли рак (саркома Юинга, агрессивная остеосаркома)
Носко Олегу восемнадцать. Год назад в день рождения ему подключили первую капельницу с химией, чтобы спасти от агрессивной остеосаркомы, быстро поражавшей мягкие ткани. Лечение не помогало, из-за множественных рецидивов оно было прекращено. Сейчас Олег находится в немецкой клинике, где 2 недели назад ему ампутировали руку для спасения жизни. Ему необходимо пройти курс химиотерапии и антирецедивной химии, чтобы выжить. Семье Олега очень нужна ваша помощь.
Спасать не руку, а жизнь
Рослый крепкий парень — рост 193, вес 96 – таким был Олег до перелома. В Волпинской школе, где он тогда учился в 10 классе, Олег занимался всеми возможными видами спорта, и будущую профессию выбрал соответствующую: по окончании собирался пойти в военную академию либо на военный факультет БНТУ. Но жизнь распорядилась по-другому. Удар по плечу, не сильный и прошедший по касательной, по неизвестной тогда еще причине привел к перелому кости 7 см по диагонали. Наложили гипс, но кость так и не восстановилась.
– Кость не срослась, а разошлась, – вспоминает сестра Алеся. – Нам показывали снимки: на первом она была просто сломана, на втором она разошлась в разные стороны. Сделали КТ, предварительно поставили диагноз саркома Юинга (злокачественная опухоль, которая развивается в костной ткани) и направили в Боровляны на обследование.
20 октября, в его 17-й день рождения, Олега в первый раз подключили к химии.
«Никто свои 17 так не отмечал, как я», – в шутку говорил Олег. — «На всю жизнь запомню».
– Он лежал под капельницей, ничего не ел и шутки шутил, – рассказывает сестра. – Он всегда был закаленный. Но в болезни стал еще сильнее. С самого первого дня он повзрослел.
В Боровлянах Олег перенес 3 операции на руке, одна из которых была уникальной. Ему не только удалили опухоль и пораженную часть кости, но и заменили плечевой сустав протезом, сохранив возможность движения.
– Хирурги дополнительно «вытянули» со спины широчайшую мышцу на своих нервных окончаниях, перетянули под кожей к руке и пришили вместо головки бицепса, чтобы Олег мог двигать рукой, – поясняет Алеся.
После химии Олег вернулся домой и уже начал жить полноценной жизнью: разрабатывал руку, строил планы на будущее, пошел учится на права, изучал польский язык, и усиленно готовился к поступлению… пока не были обнаружены метастазы.
Проведенная операция и химиотерапия не помогли: перед 4 блоком лечения был обнаружен новый рецидив. Продолжать не имело смысла, и Олегу предложили ампутацию.
– Это был лишь способ украсть немного времени у болезни без гарантии выздоровления, после чего нужна была бы химиотерапия длинной 4 года… Мы знали, что Олегу могло помочь антирецидивное лечение, которое не проводится в нашей стране, поэтому обратились в зарубежные клиники.
Вскоре Олега пригласили на обследование в немецкую клинику UKM Universitatklinikum Munster. Врачи надеялись провести химию и попытаться капсулировать опухоль, чтобы сохранить руку. Но агрессивная остеосаркома очень быстро разрасталась, вырезать ее можно было снова и снова до бесконечности. После консилиума было принято решение об ампутации.
– Я не буду тратить время на то, чтобы спасть тебе руку, потому что я буду спасать тебе жизнь, – сказал хирург.
Ампутацию руки провели 28 марта 2019 года, сейчас Олег проходит курс химии и в дальнейшем будет получать антирецидивное лечение.
За других больше, чем за себя
– Олег очень сильный, сильнее нас всех, – рассказывает Алеся. — Мы его поддерживаем, но он нас поддерживает еще больше. Ему ведь еще 18, но ведет он себя как настоящий мужчина, переживает за маму и нас всех больше, чем за себя.
Пока Олег был в Боровлянах, он не разу не сказал, что ему плохо или больно, никогда не жаловался. Когда было тяжело, он просто молча лежал, а как становилось легче – сразу начинал строить планы на будущее.
Носко2– Олег очень хотел на выпускной, – вспоминает Алеся. – Всех врачей «достал», так просил, чтобы его отпустили.
Это был всего один день: Олег надел костюм, который купил на выпускной, провел день с друзьями и встретил с родителями рассвет. Утром следующего дня Олег вернулся вместе с мамой в Боровляны.
Олег лечился сам и помогал лечиться другим детям. Он должен был пить противорвотные и хорошо питаться, чтобы набирать вес. Он кушал и сам кормил других детей даже тогда, когда они отказывались есть. Разговаривал с ними, убеждал. Но сам никогда не плакался и жаловался. Всегда всех поддерживал и улыбался, как бы себя не чувствовал.
– Знаете, всякие ведь есть люди – и хорошие, и не очень, – говорит Алеся. — Сколько раз мы слышали: «Они тут ему деньги собирают, говорят, что он там чуть ли не умирает, а ну где ж он умирает, если он ходит улыбается и со всеми здоровается, и на фотографиях нигде не плачет…»
За себя – не плачет. Но очень переживает за маму и родственников. Ведь мама все свои средства исчерпала еще во время первой химии по европейскому протоколу, препараты для которой закупались за границей. Он даже готов был все бросить и вернуться в Боровляны, лишь бы не отягощать семью и не влазить в долги и кредиты. Ведь такие огромные деньги взять неоткуда.
– Конечно Олег переживает, как он будет жить без руки. Но понять это можно только вскользь, потому что напрямую он об этом не говорит. Только отшучивается. «Я не женюсь, буду с тобой, мама, жить. Кому инвалид нужен?» – в шутку говорит Олег. — Он смеется, и мы смеемся вместе с ним, но на самом деле – не смешно.
О тех, кто рядом
Олег узнал о болезни накануне своего дня рождения, а встретил его уже в Боровлянах под капельницей. Все его друзья приехали на праздник и были рядом. Друг Миша купил проездной и каждый день всю химию ездил к Олегу.
– Я даже обед на двоих готовлю, – с улыбкой рассказывала тогда мама. — Я же знаю, что приедет Миша. Сидели вдвоем, играли в шашки, смотрели телевизор…
– Они ведь молодые ребята, и в силу возраста не каждый знает, как поддержать, но просто побыть рядом – это огромная поддержка, – говорит Алеся.
В школе на день рождения учителя и дети на всех досках в каждом классе написали поздравления и записали видео, чтобы поддержать своего друга.
А на ближайшую службу в Костел пришли все: и дети, и взрослые, православные и католики, и все молились, чтобы Олег поправился.
– Ксендз тогда сказал, что у него есть такая мечта, чтобы Олег, когда выздоровеет, пришёл в костел и сказал: «Люди, посмотрите на меня, надо верить и не жаловаться на зарплату или на семейные дрязги, главное, чтобы все были здоровы!»
Друзья постоянно поддерживают Олега. Но никто не может к нему прийти и плакать. Каждый ищет слова, чтобы не было слышно, как сильно они за него переживают.
– 2 студенки как-то принесли Олегу деньги на лечение со словами: «Держи, может захочешь там в Германии как-нибудь развлечься!» — Все рядом, но никто не плачет – все ищут правильные слова…ведь для Олега сочувствие – это самое худшее наказание.
– Когда мы рассказали отцу, что Олегу предстоит ампутация руки, отец в разговоре начал плакать, а Олег посмотрел на него через камеру, улыбнулся и сказал: «Я с плаксами не разговариваю».
О личном
Ее зовут Лера. Сидели вместе за одной партой. Мама думала, это детские глупости, а оказалось – по-настоящему, ведь Олег и Лера вместе до сих пор.
– У меня гордость за нее, – говорит Алеся. — Она очень сильная. Он столько раз пытался прогнать ее, говорил, что у него болезнь и поэтому им не нужно больше общаться. Не хотел ее обременять, не хотел, чтобы она его жалела. А она все равно рядом. Пишет, звонит, приезжает. Она такая молодчина. Ведь может он со своей семьей так не сможет поговорить, как сможет поговорить с ней.
С болезнью Олег повзрослел. Сильный и самостоятельный, не приемлет ничьей жалости. Не плакать, не размещать в постах о сборе иконы и плачущих детей, не давить на жалость, не опекать, относиться на равных – вот такие правила, по которым он может сейчас жить.
– Смейся вместе с ним, поручай ему работу, относись как ни в чем ни бывало — и ты будешь идеальный друг. Но как только распустил нюни и начал его жалеть – сразу всё… – рассказывает Алеся. «Мне не надо такой жалости», – говорит Олег.
Слова для Олега
– Я так много хочу ему сказать, — признается Алеся, — и так сильно хочу его защитить. Но если я начну распускать нюни, он перестанет со мной говорить. А что-то другое в голову не приходит, ведь он же мой младший брат, я с ним и в садик, и в школу… Он же мне как сыночек, только на 6 лет младше меня. Мы все очень переживаем за Олега, стараемся быть сильными и не выдавать эмоции. Ему так легче.
А это – слова, которые друзья Олега просили ему передать:
Евгений:
– Братан, ты давай там поправляйся скорее и приезжай! Очень скучаем по тебе, по нашим посиделкам. Очень много есть что рассказать тебе, поделиться многим интересным. Так что давай скорее восстанавливайся и приезжай к нам. Мы тебя все очень ждем!
Ира и Катя:
– Олежка, ты знай, что мы всегда с тобой. Ты, главное, держись и не отчаивайся. Да, тяжело, но мы верим, что все будет хорошо. Ведь вместе мы — сила. Выздоравливай, возвращайся скорее домой. Мы тебя очень ждем и сильно любим, а еще очень сильно скучаем.
Артем:
– Поправляйся быстрее! Мы тебя ждем! Мы с тобой!
Помогите Олегу!
28 марта Олегу ампутировали руку в клинике UKM Universitatklinikum Munster, где он находится на лечении в настоящий момент.
– Мы потихонечку справляемся, – пишет Алеся. — Сейчас в больнице под наблюдением, его мучают фантомные боли. Не перестают, лекарства практически не помогают. Но он держится, мало конечно с кем разговаривает и в основном однословными предложениями, но тем не менее держится молодцом.
«Центр помощи Вера» обращается ко всем неравнодушным людям с просьбой помочь Носко Олегу! Для оплаты лечения осталось собрать 37 тысяч евро. Вы можете помочь, внеся целевое пожертвование на любой из благотворительных реквизитов с указанием назначения платежа – Носко Олег.
https://vk.com/noskooleg
На странице информация со всеми реквизитами
