Обвитие пуповины: в Новополоцком роддоме во время родов у медсестры умер ребенок
Ночь с 18 на 19 декабря 2015 года полочанка Марина Джуглий помнит как самую страшную в жизни. Она провела ее в роддоме, куда пришла рожать своего Тимошку. Он попросился на свет в два часа ночи. Потом было несколько часов мук. А ранним утром молодая женщина увидела, как ее сынишку держит медик, а у него безжизненно «болтаются ножки». И поняла: день рождения ее сына стал днем его смерти.
33-летняя Марина «пошла» в роддом за третьим. У них с мужем Сашей подрастают два мужичка: 12-летний Камил и Матвей. Ему скоро исполнится три, мама и папа называют его ласково Матюша. Супруги мечтали о троих детях и обрадовались, что у мальчишек появится братик Тимофей.
…Мы сидим в уютной квартире семьи Джуглий в спальном микрорайоне Полоцка. Старший мальчик — Камил, в школе. Матюша прижался к маме. Малыш словно понимает, что в семье горе, и играет тихо, старается не привлекать к себе внимания.
Почти все время молчит и Саша. Иногда добавляет какие-то факты по ходу разговора и следит за тем, чем занят младший сын. Но и без слов понятно, что мужчина переживает, что ему больно за жену и их потерянного ребенка. У Саши грузинские корни, и семья для него — большая ценность.
Конвейер из рожениц и «строгий врач»
Пьем чай. Говорим о чем-то отвлеченном: о лучшей в Полоцке школе, о необычных именах Марининых детей. И я на время даже забываю, что мы приехали к этой семье ради сложного разговора. И так не хочется его начинать. Буквально заставляю себя задать первый вопрос про ту страшную ночь.
Марина крепче прижимает к себе Матюшу и переносится воспоминаниями на два месяца назад:
— Беременность у меня проходила хорошо. Я сделала все необходимые обследования, в том числе — в Витебске. Результаты показали, что ребенок полностью здоров. И вот на сроке 39−40 недель утром 18 декабря приезжаю в Новополоцк рожать. Палаты полные, роженицы идут конвейером. Мне предложили место в платной палате, я согласилась.
Сделали УЗИ.
Обследование проводила заместитель заведующей роддома. Она продиктовала медсестре: «Крупный плод под вопросом. Однократное обвитие пуповины». Сердцебиение плода было в норме. Мне выписали только ношпу. Кстати, это была пятница, а рожать, как мне сказали врачи, я буду только в понедельник.
Ночью я снова не могла уснуть. Не спала перед родами практически неделю. Удавалось поспать только 1−2 часа. Около двух часов ночи заболел живот. И прямо на кровати отошли воды. Я их видела — они были прозрачные, не зеленые, что является признаком гипоксии.
Пошла на пост. А там — роды за родами! Я еще попросила прощения у медиков, что пришла к ним рожать ночью, да еще в выходной, в субботу. Меня осмотрели доктор и интерн, направили в предродовую палату.
Я уже мама со стажем. Вела себя спокойно, не кричала, даже когда боль была сильной. Мне было легче переносить схватки стоя, но стоять не разрешали. Делала все, что говорили медики.
Начала рожать, но голова ребенка не продвигалась. И час, и два, и три — голова не продвигается. Мне стало страшно. А в это время женщины рожают и рожают. Медперсонал все время бегал туда-сюда. Рождались детки, я слышала, как они кричали…
А меня покидали силы. Пыталась тужиться, но сказывалась бессонница. Призналась врачу, принимавшей роды, что у меня слабость, немеют руки, ноги. Она сказала как отрезала: «Марина, ты меня не разжалобишь, я строгий врач. Никаких концертов!». Но я и не думала закатывать какие-то «концерты», я же не новичок в роддоме, знаю, как себя вести. Я на самом деле теряла силы! Мне что-то подкалывали, обливали водой…
В родзал меня вели под руки — такая была слабость. Еле забралась на кресло — с помощью медиков… Было уже около 7 утра.
Во время родов медики мне помогали — давили на живот. Измеряли сердцебиение ребенка. Пытались подключить аппарат КТГ, но он не прослушивал сердцебиения. Тогда доктор стала выслушивать его «трубкой». Сердцебиение падало и падало. Я помню слова доктора: «80… 70… 60… 50…».
Когда моего Тимошку выдавили, у него уже не было ни сердцебиения, ни дыхания. Ребенка пытались реанимировать, за его жизнь боролись минут 15−20. Все это было на моих глазах. Но было уже поздно… В 7.30 медики констатировали смерть моего сына. Хотя еще в предродовой палате у него было хорошее сердцебиение.
Даже в том состоянии шока и усталости меня поразило, как действовал медперсонал. Помощь ребенку оказывали по факту его появления, а не готовились заранее. Никто заблаговременно не вызвал реаниматолога. Она пришла в родзал через несколько минут. А ведь счет шел на секунды! Мне давили на живот, вместо того чтобы звать реаниматолога и принимать меры к спасению сына.
Потом мне дали общий наркоз и наложили швы. Когда я пришла в себя, детский реаниматолог извинилась и сказала: «Мы сделали все, что могли». Прощения попросила и акушерка.
…Я лежала и тихо плакала. Так прошли суббота и воскресенье. В роддоме произошло ЧП, но никто из его администрации за эти дни ко мне не пришел. Заведующая беседовала со мной уже в понедельник.
Не видела я больше и врача, которая принимала роды. Мы с ней немного пообщались до родов. Она спросила, есть ли у меня еще дети. Я ответила, что это уже третий. Тогда она призналась, что и они с супругом мечтают о трех малышах.
В понедельник муж подал заявление в Следственный комитет.
Вскрытие ребенка проводили в Витебске. Его предварительные результаты: внутриутробная гипоксия, впервые выявленная во время родов и родоразрешения, преждевременная отслойка плаценты неуточненная. Говоря простым языком: наш сын был здоров, но умер от удушья во время родов.
В среду, 23 декабря, мы забрали и похоронили нашего Тимошку. Все выходили из роддома с цветами и свертками с новорожденными, а мы — с гробиком.
Следователи проводят проверку
— По факту смерти новорожденного в учреждении здравоохранения «Новополоцкая ЦРБ» идет доследственная проверка, — комментирует СМИ официальный представитель УСК по Витебской области Инна Горбачева.
По ее словам, следователи незамедлительно изъяли медицинскую документацию, опросили персонал учреждений здравоохранения, тщательно изучили доводы заявителя и его супруги.
С целью определения точной причины смерти новорожденного специалистам Государственного комитета судебных экспертиз поручено производство судебно-медицинской экспертизы.
Перед управлением здравоохранения облисполкома следствие инициировало провести ведомственное расследование.
После изучения экспертных исследований, медицинской документации, показаний свидетелей и иных доказательств, добытых следствием, по материалу проверки будет принято законное решение, а действиям всех участников дана правовая оценка.
Стихотворение, всколыхнувшее интернет
Через два дня после похорон сынишки Марина написала стихотворение под названием «Родильный дом — дом скорби». Автор адресовала его врачам Новополоцкого роддома, дежурившим в ту злополучную ночь. И опубликовала его на своей страничке в соцсети.
Крик души собрал более двух тысяч комментариев, почти тысячу перепостов и более 11 тысяч «лайков». Жители разных городов высказывают Марине и Саше соболезнования и поддержку, предлагают помощь и негодуют.
«Как выполняются обещания Президента о защите материнства и детства?! Разберитесь, господин Прокурор».
«А по телевидению только и звучат гордые слова, что детской смертности нет. И все роженицы живы».
— Я не ожидала, что будет так много откликов. И что у меня, оказывается, столько подруг по несчастью. Сколько малышей в нашей стране умирает по вине медиков, а сколько получают ДЦП, другие серьезные заболевания. Сколько из-за этого распадается семей, — говорит Марина.
Стихотворение в ответ
Доктор, принимавшая у Марины роды, написала ей ответ. Тоже — в стихотворной форме.
Тем временем гинеколог Евгения К. ответила Марине в социальных сетях. Она тоже написала стихотворение, в котором описывает события той трагической ночи:
«Я эту боль с тобой переживаю,
И ночью твой Тимоша снится мне…
И каждую минуту проживаю Той жуткой ночи, что досталась мне…»
— Это стихотворное соболезнование меня не тронуло. Я не хочу никакой крови, тюрьмы для этого доктора. У меня нет мести. Если ее вину докажут, я просто хочу, чтобы у нее забрали диплом.
Гинеколог призналась заведующей: «Я думала, что справлюсь сама». Но это были тяжелые роды, и почему молодая врач (на вид ей лет 28) в сложной ситуации не позвала на помощь более опытных коллег? Я хочу добиться того, чтобы это был последний летальный исход в ее практике, чтобы больше от нее родители с гробиками не уходили.
Марина Джуглий — сама медик, до декрета работала старшей медсестрой в областной психиатрической больнице.
Поэтому в ней говорит не только мать, которая потеряла дитя. Но и человек, который выступает за честь профессии. «Непрофессионалы не должны работать в медицине», — уверена она.
Женщину возмущает, что медики сейчас обвиняют ее в том, что они якобы предлагали делать ей кесарево сечение, но она отказалась. По ее словам, такого не было. Ее также мучает вопрос: почему в родильном зале не работала видеокамера, запись которой помогла бы сейчас установить реальное положение дел.
На один роддом — 2 крупных города и 9 районов
Роддом в Полоцке находился в исторической части, на территории Верхнего замка. В 2013-м его закрыли и передали под туристический объект. На окраине города начали возводить новое здание. Потом решили, что это нецелесообразно, и стройку забросили. О ней напоминают лишь забитые сваи. Полочанки стали ездить рожать в соседний Новополоцк.
Роддом в Новополоцке работает на базе местной центральной городской больницы. В 5-этажном здании размещаются 7 отделений, в том числе интенсивной терапии и реанимации для новорожденных.
Лечатся и рожают тут не только жительницы городов-соседей — Новополоцка и Полоцка, но и 9 районов: Полоцкого, Ушачского, Россонского, Верхнедвинского, Глубокского, Браславского, Шарковщинского, Миорского, Поставского. В роддоме 165 коек.
В 2012 году в учреждении провели модернизацию. Оно располагает современным оборудованием — ультразвуковым сканером, фетальными мониторами, аппаратурой для выхаживания недоношенных детей, сообщает сайт Новополоцкой больницы.
Получить комментарий главного врача Новополоцкого роддома Маргариты Разиной не удалось. Секретарь постоянно ссылалась на ее занятость. Известно только, что с гинекологом, которая принимала роды, работает психотерапевт.
— Работа врача — акушера-гинеколога — это всегда высокое напряжение, высокая интенсивность и высочайшая ответственность. Мы отвечаем сразу за две жизни — матери и ребенка, — сказала в недавнем интервью Маргарита Разина. Она давала его по радостному поводу: в новогоднюю ночь в этом учреждении родились 6 малышей.
«У каждого врача есть свое кладбище»
После трагедии Марина Джуглий поинтересовалась у главврача роддома, можно ли было спасти ее ребенка.
«Думаю, можно», — ответила Маргарита Федоровна. А потом добавила: «Но вы же понимаете, у каждого врача есть свое кладбище». Именно эта фраза убила меня окончательно, — вспоминает Марина. — Ведь я же приехала рожать здоровая, и ребенок мой был здоров. А мне выдали справку о мертворождении.
Боюсь, что мой случай, как и многие другие, будут скрывать, чтобы не «портить статистику». Но я пойду до конца, хотя знаю, что бороться с медициной очень трудно.
Теперь вся надежда семьи Джуглий — на следователей.
По официальным данным, показатель младенческой смертности в Беларуси — один из самых низких в мире. Так, в 2014 году он составил 3,5 на 1000 новорожденных. В 2010-м из 1000 родившихся детей умирали 4, информирует Национальный статистический комитет.
Татьяна Матвеева / фото: Игорь Матвеев, СМИ
***
Марина – мама умершего в декабре в новополоцком роддоме ребенка – в интервью Ребенок.BY еще раз вспомнила подробности того дня, который разделил ее жизнь на «до» и «после».
Марина, могли ли вы подумать, отправляясь в роддом, что третьи роды закончатся для вашей семьи огромным горем?
Ничто не предвещало.
Беременность проходила легко и не вызывала опасений. Небольшой токсикоз вначале.
Амниоцентез, который пришлось пройти из-за рисков по синдрому Дауна. Я, конечно, переживала, но мы с мужем еще до анализа определились с тем, что в любом случае будем рожать.
Слава богу, риск не подтвердился. На приеме у генетика врач еще раз сделала УЗИ – все было в норме.
Но в последний месяц меня не покидало чувство тревоги и какой-то безнадежности: я стала плохо спать, ночами бродила по квартире, успокаивая себя, что все будет хорошо.
То есть какое-то предчувствие было?
Да, даже брат мужа, который вез меня в роддом, удивлялся моим страхам – третьи роды, чего бояться.
А я боялась, хотя в приемном меня приняли нормально, а в отделении патологии беременных, куда мы поднялись потом, даже предложили платную палату – одну на двоих с соседкой.
А почему не обычную палату?
Где место было – туда и пошла.
После закрытия роддома в Полоцке наш роддом один на два города. И еще из районов приезжают.
Осматривали меня начмед и заведующий отделением.
Осмотр, КТГ, УЗИ… Все, как обычно.
И что показали исследования?
На осмотре все было закрыто, головка высоко.
УЗИ показало однократное обвитие и крупный плод под вопросом, но для беспокойства, по словам врача, повода не было.
Мне назначили, как обычно, таблетки по 1 три раза в день и оставили до понедельника дожидаться родов.
Это была плановая госпитализация?
Да, я приехала в пятницу, а в понедельник уже стукнуло бы 40 недель. На понедельник врач и настраивала меня. Но роды начались раньше, в ночь на субботу. Я была настолько встревожена и взбудоражена, что никак не могла заснуть. Решила перевернуться на кровати – и тут у меня отошли воды.
В это время большинство рожениц думают, ура, наконец-то…
Я была уже настолько вымотана: бессонные ночи, постоянная тревога, хотелось отдохнуть и в бой с новыми силами и новой сменой. И я решила потерпеть, сколько можно.
Но малышу не сиделось, и через полчаса я уже была на посту. Там меня осмотрела врач, поставили мне катетер и отправили на клизму.
Раскрытие шло хорошо, и меня пригласили в предродовую. Там капельница, окситоцин и запись КТГ.
Но головка почему-то долго не опускалась. Час, второй, третий… Я не знаю точно, сколько времени прошло, но я совершенно выбилась из сил.
Врач, бегающая от одной роженицы к другой, казалось, мои жалобы, что я устала и не могу правильно тужиться, просто не слышала: «Я строгая, Вы меня не разжалобите». Меня обливали водичкой, давали таблетки под язык, но сил не прибавлялось.
Вам предлагали кесарево?
Нет, не предлагали. Головка начала опускать только тогда, когда мне стали помогать врачи, и мы побежали в родзал. Скорее поплелись, я настолько устала, что меня держали под руки и помогали забраться на кресло.
Что-то не так пошло в родзале, Вы думаете?
Во время потуг у меня сил не прибавилось, немели руки и ноги, ну, не получалось тужиться, хоть не новичок я. Подключили аппарат КТГ – и он не словил сердцебиение. Врач, принимавшая роды, попыталась прослушать трубочкой. Сердцебиение падало и не восстанавливалось.
Я сама медработник и понимала, что происходит. И сейчас я задаю себе вопрос, почему в этот момент никто не позвал реаниматолога?
Неотложную помощь оказывала неонатолог. К ней у меня нет претензий. Правильность ее действий подтвердило предварительное вскрытие. Жаль, оно не показывает, через какое время были введены препараты.
Вам было, наверно, очень тяжело сообщить мужу, что вы потеряли ребенка…
Я написала ему смс «Я в реанимации. Тимоши больше нет...»
Еще в родзале, когда я отошла от наркоза, ко мне подошла реаниматолог «Мы сделали все, что могли…» Потом приходила акушерка, но мне было очень тяжело. Я никого не хотела видеть….
Мужа долго не пускали, но, когда он все-таки попал в больницу, другой врач из смены ответила: «Извините, ребенок задохнулся. Было однократное обвитие пуповины…»
А врач, администрация роддома как отреагировали?
На выходных никто не приходил, а в понедельник появилась начмед с кем-то еще. Я не видела – лежала, уткнувшись головой в стенку. В разговоре между собой, они озвучили, что будут прощаться «с этим врачом».
Это должно было Вас успокоить?
Видимо, да. Но не сработало. У меня вопросы не только к врачу, но и ко всей администрации. Неужели смерть ребенка – для роддома обыденный случай?! Почему разбирательство не было начато тут же, в субботу?
Вы задавали эти вопросы врачам лично?
Я задавала много вопросов. Неужели крупный плод под вопросом и однократное обвитие – это смертный приговор ребенку? Почему молодая врач, принимающая роды, не посоветовалась с другими, более опытными коллегами? Неужели это зазорно – попросить совета и помощи? Но, по ее словам, она думала, что может справиться сама…
Видимо, для врача – это тоже ситуация из ряда вон…
Может быть… Может, поэтому от нее нет извинений, только стихи в ответ на мои. Но сына мне это не вернет.
Если она виновата, пусть это будет на ее совести. Она молодая женщина, пусть детей растит.
И поэтому вы подали заявление в следственный комитет?
Я хочу, чтобы никто больше не выходил из роддома с гробом, как я. Сейчас я бы могла быть счастливой многодетной мамой, решающей, как поставить детскую кроватку в большом доме.
Мы с мужем всегда мечтали, что у нас будет трое детей, даже дом начали строить. Узнав, что будет мальчик, даже шутили, что, может, соберемся еще за девочкой.
А сейчас меня спасает только одно: каждый день я зачеркиваю дни в календаре, отсчитывая 6 месяцев, когда снова можно будет забеременеть...
Отслойка плаценты. Могла умереть с ребенком. Но спасли во 2 роддоме Минска
У Юры день рождения — ровно 1 год. Год назад могла случиться трагедия, но, как говорит мама Юры, минчанка Екатерина Захарова, они «вытащили счастливый билет». Эта история — о благодарности и врачах второго роддома Минска, которые сделали своей будничной работой чудо — жизнь нового человека.
«Меня пугает, что мы перестали ценить работу врачей и воспринимаем это как должное»
— Знаете, в последнее время я читаю много статей, в которых люди бесконечно жалуются на нашу медицину, наших врачей. И поэтому мне захотелось рассказать свою историю Onliner, ведь у меня все было иначе. Нас с сыном спасли! И я считаю, что стоит ценить то хорошее, что есть в этой системе. Тех людей, которые спасают наши жизни, несмотря на малюсенькие зарплаты и отсутствие благодарности. Меня пугает, что мы перестали ценить работу врачей и воспринимаем это как должное, — говорит Екатерина Захарова.
— Я рожала в 34 года. «Возрастная первородящая» — так это называется сегодня. Гораздо приятнее, чем прежний термин «старородящая», правда? — смеется Екатерина. — Я предугадываю вопрос читателей: почему так поздно? Во-первых, я никогда не была одержима идеей материнства. Для себя решила: стану личностью — и только потом буду рожать. Во-вторых, любимого мужа я встретила после 30. И в-третьих, не у всех пар беременность наступает так быстро, как они хотят.
Когда я узнала, что у меня будет сын, я была такая счастливая! Беременность проходила отлично. Мне повезло, государственная медицина — та самая, к которой у людей столько претензий, — относилась ко мне очень лояльно с самого начала. И на этапе обследований, подготовки к беременности, и в женской гинекологической консультации…
На 36-й неделе беременности, за месяц до родов я была дома с мужем и родителями, когда вдруг началось кровотечение. Я поняла, что ситуация опасная. Сама, тихонечко, чтобы не пугать родных, вызвала скорую. Она приехала очень быстро. Врач скорой выслушал, посмотрел и не стал пугать меня — это очень важно. Даже мужа моего успокаивал.
Представьте картину: меня увозит скорая во второй городской клинический роддом, я вижу кровь, я напугана… А врач скорой настолько сам переживал за меня, что оставался рядом в приемном отделении больницы, пока меня не перевезли в операционную. Буквально держал за руку! Это поразило меня. Столько участия по отношению к чужому, абсолютно постороннему человеку!
«У-у-у», — подтверждает историю мамы маленький Юра. Он же был там и, если верить теории пренатального развития, все помнит, даже момент собственного рождения.
— УЗИ в больнице показало замедление сердцебиения у ребенка. Ситуация была серьезная. Помню, толпа врачей стоит надо мной, словно в американском сериале, и кто-то кричит: «Срочно в операционную!» Тут же на каталке снимают с меня одежду, берут анализы крови… Понимаете, врачи не везли меня, не шли в операционную «между делом» — они бежали! Бежали! И понять это неравнодушие, этот опыт спасения и бесконечной ценности твоей жизни для другого человека может только тот, кто его пережил, — Екатерина прячет слезы.
— От момента, когда сделали УЗИ, и до того, как в операционной я отключилась под действием наркоза, прошло не больше двух минут. Под одеялом, когда очнулась в реанимации, нашла… грелку. Если вы когда-нибудь испытывали на себе действие наркоза, то знаете, как после этого холодно телу: дрожишь и не можешь согреться. А тут эта теплая грелка! Такая, казалось бы, мелочь, но столько в ней человечного отношения!..
А потом ко мне в палату, в реанимацию, поднялась Татьяна Пивченко — неонатолог-реаниматолог, лечащий врач Юры. Она сказала, что с моим сыном все в порядке — для меня это очень много значит! Представьте слезы и волнение, когда ты пережила экстренное кесарево под наркозом и ничего не знаешь о судьбе ребенка: жив ли он? Я с ума сходила от тревоги. А тут врач, дико занятой человек, сам приходит и говорит: не волнуйтесь, с малышом все в порядке, мы за ним следим. У меня случился разрыв шаблона. По большому счету я вообще не должна доктора интересовать, ее работа — это младенцы, а Татьяна Пивченко постоянно заходила ко мне, спрашивала: «Как ваша температура?» Ну на какой шкале это можно измерить, как отблагодарить?
Как я узнала позже, у меня была отслойка плаценты — это страшный сон всех врачей. При такой патологии может умереть и мама, и ребенок. В нашей семье это могло обернуться трагедией, если бы не врач скорой помощи, работники в приемном отделении второго роддома, хирургическая бригада у операционного стола, медсестры и врачи в акушерском обсервационном отделении и педиатрическом отделении для недоношенных детей… Все эти люди спасли меня и моего сына.
Екатерина нежно сжимает Юру за руку и снова прячет слезы благодарности.
— Пока Катя была в операционной, мы оказались по другую сторону, — вспоминает бабушка Юры Елена Владимировна. — Утром вместе с папой прибежали в роддом: «Как наш внук? Что с ним? Где он сейчас? Скажите!» И на нашу просьбу откликнулись. Из другого крыла вышла детский врач Татьяна Пивченко: «Все хорошо, не волнуйтесь». А потом посмотрела в наши отчаянные глаза и говорит: «Ребенок дышит сам — это самое главное. Остальное все делается как надо: капельница и сердечко». То есть за те три-четыре часа, что прошли с момента рождения ребенка, врач успела и послушать его, и лечение назначить. Казалось бы, молодой врач, 30 лет, но такой внимательный, неравнодушный человек. Она поговорила с нами — и знаете, просто гора с плеч! Выдохнули с облегчением: все не так страшно.
Своего сына Екатерина увидела только на пятый день. У женщины подозревали грипп, а потому не пускали к боксу с новорожденными, чтобы исключить риск заражения.
— У меня нет обиды на врачей из-за того, что не давали увидеться с Юрой, они сделали все правильно. Но находиться вдали от сына было сложно, честно скажу, — признается Екатерина. — Зато я смогла увидеть, как все работает. Пятнадцать дней мне довелось провести в роддоме. Я наблюдала за медсестрами: им по 20 лет, а они уже столько знают и умеют! Сколько терпения нужно, чтобы каждой маме показать, как ребенка кормить, памперс надевать. Помню, я плакала: анализы не очень хорошие, лежу одна в палате, к ребенку не пускают, да еще и гормональный фон после родов… А медсестры меня успокаивали. Не просто «Отстаньте, товарищ», а нашли слова добрые, человеческие. Поверьте, они очень заняты, не сидят и не пьют чаи. У них нет времени поспать ночью или по телефону поговорить. Носятся как угорелые. Таких, как я, у них в день по 20—30 человек. Но для каждой роженицы они находят время. Придешь на пост, пожалуешься: «У меня пропало молоко», — тебя выслушают и помогут. Для них это ежедневный труд, а для меня — спасение моей семьи. Люди каждый день совершают подвиги. После этого опыта в роддоме я вообще задумалась: вот я из IT-сферы, хорошо зарабатываю, а в чем ценность моей работы? Разве она спасет чью-то жизнь?.. Они работают по 12 часов изо дня в день, эти бешеные ночные смены!.. И ведь это живые люди. У них свои семьи. Свои проблемы, трудности, заботы… Мы должны помнить об этом.
В отделении стоят стеклянные боксы, и видно все, что врачи и медсестры делают с новорожденными. Там детки, которые родились раньше срока, или восстанавливаются после болезни, или есть риск каких-то нарушений, или это отказнички. Фактически врачи и медсестры заменяют им матерей! Как будто это ее родной ребенок — вот такое отношение!
Четыре дня меня не было рядом с сыном. А потом я пришла, протянула ему руку — и он сжал ее своей маленькой ладошкой. Для матери это такой момент, ну такой!.. И Татьяна Пивченко мне говорит: «Он узнал вас!» По-моему, я тогда заплакала от счастья!.. Понимаете, у женщин, оказавшихся в такой ситуации, как я, очень много вины, ведь ребенок провел первые дни жизни отдельно. И вот это «Он узнал вас» было для меня очень важно! Уже потом я прочитала, что младенцы рефлекторно сжимают руку. И конечно, врач знала об этом. Но она тонкий психолог — все поняла и сказала именно то, что нужно было в тот момент, чтобы создать связь между мной и сыном.
— Своими глазами я видела, как люди борются за каждую минуту жизни. Это их призвание, они принимают роды, ухаживают за молодыми мамами и новорожденными не ради денег. Это долгая, кропотливая работа, не просто труд бездушный. Здесь нужно мастерство и умение. Смысл их жизни — в том, чтобы спасти меня, спасти вот этого пузатика… Мы забыли, что приходим к врачам за помощью, а не за «услугами». И нужно быть благодарными, проявлять уважение, ценить этих людей, — убеждена Екатерина.
«Моя работа — это лучшее, что могло со мной случиться»
Екатерина Захарова много говорила о том, что врачи — живые люди. Они так же, как все, устают, тяжело переживают неблагодарность и потери. А потому с неонатологом-реаниматологом, врачом второго городского клинического роддома Минска Татьяной Пивченко мы решили встретиться в неформальной обстановке, без галстуков. Точнее, в нашем случае — без халатов.
«Двойка» — большой роддом, третьего уровня. Это означает, что в нем, кроме всего прочего, есть отделение детской реанимации. Работа Татьяны на профессиональном сленге называется «встречать ребенка на выходе»: ее руки первыми принимают новорожденного, когда он появляется на свет. Она приходит на все роды — естественные и кесарево, помогает младенцам родиться здоровыми, обследует, если нужно — экстренно реанимирует, преодолевает все трудности, а затем каждый день наблюдает за детьми и обучает мам, чтобы те спокойно могли выписаться домой. Казалось бы, спустя пять лет работы и тысячи пройденных родов появление новых людей на свет должно было стать рутиной. Ан нет.
— Вы знаете, неонатолог — это такая работа, в которой нельзя быть безразличным. Если в каких-то других медицинских профессиях врачи отстраняются от своих пациентов, то тут невозможно отстраниться от ребеночка! Он рождается, и первое, что видит, — вот, мои руки. Он беспомощный, я ему помогаю. Уже потом руки мамы и, понятное дело, первый контакт — кожа к коже. Но все равно сделать первый вдох ему помогаю я. Обтереть, обогреть, обсушить — и ребеночек начинает кричать.
Моя профессия требует эмоциональной отдачи ежедневно. Нельзя прийти в плохом настроении на работу и идти на обход к детям. Потому что тогда день пропал! У меня вот так: я иду, и стóит подумать о чем-то грустном, как тут уже первый ребенок, первые роды — и сразу становится все хорошо!
Через два часа после родов мы снова встречаемся с мамой и малышом, уже в послеродовой палате. Говорим о том, как ухаживать, какие могут быть переходящие состояния, что делать, если они не пройдут. Вроде бы рутинные, но очень важные моменты. Потому что если мама не знает, что ей делать, то она будет паниковать. Плюс еще гормональная перестройка. Диалога не получится, если сразу не объяснить. Мамы все равно пугаются: что дети тяжелые, странно дышат или странно какают (смеется. — Прим. Onliner). Ежедневно мы отвечаем на одни и те же вопросы, но что ж поделать, маме нужно убедиться, что с ребеночком все в порядке. Бывает ближе к полуночи такой момент, когда, казалось бы, можно выдохнуть: у мам вопросов нет, дети все облюблены, истории болезни напечатаны, — и тут обязательно кто-нибудь приезжает на полном раскрытии, нужно бежать в родзал (улыбается. — Прим. Onliner).
Про то, как на самом деле тяжело работать неонатологом, говорит простой факт: пять лет работы в этой профессии считается большим стажем, немногие могут продержаться так долго.
— Да, работенка непростая. Наш роддом рассчитан более чем на 100 коек. За сутки бывает и по 16 родов. Ночные дежурства без права на сон. Бывает 36 часов работы нон-стоп — идешь домой без сил, как вареная селедка. Бывают неблагодарные мамы — и это тяжело перенести. Но с этим ничего не поделаешь, жизнь такая.
Самое тяжелое — пережить, когда ты не можешь спасти ребенка. Человек уходит, природой ему не суждено жить дальше. Вот он только родился, был здоров, лежал у мамы на руках… и его уже нет. Ты не можешь его спасти!.. Или когда приезжают с отслойкой плаценты. Кровь уходит из мамы и чаще всего из ребенка. Это очень тяжело. Большой, доношенный ребенок лежит перед тобой. Он только жил, он еще теплый… Но ты не можешь оказать ему помощь, сколько бы растворов ни лил, сколько бы препаратов ни вводил, искусственно ни дышал — результат нулевой. Это очень сложно пережить. Это всегда стресс… Но такие ситуации достаточно редкие. Если женщина вовремя обратилась, вовремя заметила и отслойка плаценты была не полной, а частичной, нам удастся спасти и маму, и ребенка.
Мне не хочется говорить о грустном. Знаете, я люблю свою работу. Я прихожу, эти ручки, глазки, головки — непередаваемые ощущения! Самое лучшее, что могло со мной случиться. Я счастливый человек, потому что нашла свое место в жизни. Хотя попала в неонатологи, можно сказать, нечаянно (смеется. — Прим. Onliner). Да, я неслучайный человек в медицине, врач в третьем поколении, окончила университет с красным дипломом, все дела (улыбается. — Прим. Onliner). Но одно дело — хорошо учиться, а совсем другое — правильно выбрать специализацию. Помню, на распределении декан посмотрел на меня и сказал: «Тебе здесь [во втором роддоме] будет хорошо». Я ему очень за это благодарна!
Это попадание — десять из десяти. Важно сказать, что у меня очень благородный коллектив. Они не жадные поделиться опытом, отдают все, что знают, — и это помогло мне стать врачом. Помню себя пять лет назад: иду с трясущимися руками, зеленый интерн, даже не знаю, как к пациентке в палату зайти (смеется. — Прим. Onliner). За эти годы я многому научилась. Так что благополучные роды, счастливый исход, здоровые мамы и детки — это не только моя заслуга, как вы говорите, это заслуга всего отделения, слаженная работа медсестер, врачей и дежурной смены. Такая вот история.
— Вы так довольны своим делом, что хочется вернуться на землю и задать простой, но важный вопрос: разве ваша работа оплачивается должным образом?
— Не только у нас, но и в любом государственном учреждении небольшие зарплаты. Люди крутятся как могут.
Я знаю семью врачей, где муж подтаксовывает, чтобы заработать денег.
Такова реальность. Ну а кто у нас живет на ставку в государственном учреждении? Никто. Я работаю обычно на полторы ставки — да, загрузка по часам большая, зато получаю в среднем 1000 рублей — достойная зарплата.
Но скажу вам честно: врач — очень незащищенный человек. На тебя пишут жалобу, и ты должен оправдываться. И даже если жалобу после разбирательства признают необоснованной, тебя все равно лишают так тяжело заработанной копейки! 30 рублей — это ведь целые сутки моей работы.
Надо сказать, что когда мы позвонили Татьяне Пивченко с просьбой об интервью, она удивилась: «Я? Герой статьи? Да ладно! Что я такого особенного делаю?» И во время разговора искренне недоумевала: неужели пациенты захотели рассказать о ней, сохранили благодарность даже спустя год? В такие моменты становится грустно: что же мы, дорогие белорусы, делаем с нашими врачами, если даже лучшие из них настолько непривычны к благодарности и не видят собственную ценность?..
— Я, честно говоря, не ожидала, что вы меня пригласите… Мне кажется, ко всем женщинам в роддоме я отношусь одинаково. Чисто по-человечески, если ты был на родах, знаешь обстоятельства, то как оставаться безучастным? Сейчас вообще сложно забеременеть, окружающая среда дает о себе знать. Я могу представить, через что прошла мама, чтобы забеременеть в первый раз в 34 года. И всю беременность ходила, все было прекрасно, а в итоге отслойка плаценты. Это вызывает у меня сочувствие. Я же сама женщина, мама. Ну как не поинтересоваться своим пациентом и его мамой? — недоумевает Татьяна.
— А что насчет пап? Говорят, присутствие отца в родах очень важно. Что вы об этом думаете?
— Признаюсь, мне не очень нравятся партнерские роды. Иногда бывает мужчина адекватный, помогает женщине, а порой — тиран, который не дает доктору провести осмотр. И вообще, на мой взгляд, роды — это большое таинство. Оно должно быть сокрыто от глаз супруга. Тем более у нас сейчас достаточно распространены платные роды, и там не обязательно присутствие мужа, ведь рядом акушерка и врач. Акушерка может точно так же помассировать спину, обезболить вовремя.
Давайте зададим вопрос: зачем женщина берет с собой в роды мужа? От чего защищается? Иногда женщины берут мужчин в роды, чтобы их там не обидели. Но это предвзятое отношение к врачам. На самом деле никто не хочет навредить маме и ребеночку. В процессе родов постоянно снимаются показатели сердцебиения плода, акушер следит, чтобы не наступила слабость родовой деятельности, при необходимости делает, например, разрезы на промежности, которые кажутся маме агрессивными, но в действительности они нужны для того, чтобы облегчить выход ребенку, чтобы он был в итоге здоровым. Мы всегда делаем все в интересах женщины и ребенка.
К тому же мужчины по-разному реагируют на происходящее в родзале. Помню, был у нас один «генерал». Так он стоял-стоял, а потом — хлоп! — упал навзничь. Пришлось бегать между ним и роженицей, приводить его в сознание (смеется. — Прим. Onliner).
И все равно, несмотря на все «но», я считаю, что у меня хорошая благородная работа. Неонатологи — это вообще люди единичные. Большая удача, что меня приняли и все получилось.
Источник: Полина Шумицкая. Фото: Алексей Матюшков, Александр Ружечка; из личного архива
