Отслойка плаценты. Могла умереть с ребенком. Но спасли во 2 роддоме Минска
У Юры день рождения — ровно 1 год. Год назад могла случиться трагедия, но, как говорит мама Юры, минчанка Екатерина Захарова, они «вытащили счастливый билет». Эта история — о благодарности и врачах второго роддома Минска, которые сделали своей будничной работой чудо — жизнь нового человека.
«Меня пугает, что мы перестали ценить работу врачей и воспринимаем это как должное»
— Знаете, в последнее время я читаю много статей, в которых люди бесконечно жалуются на нашу медицину, наших врачей. И поэтому мне захотелось рассказать свою историю Onliner, ведь у меня все было иначе. Нас с сыном спасли! И я считаю, что стоит ценить то хорошее, что есть в этой системе. Тех людей, которые спасают наши жизни, несмотря на малюсенькие зарплаты и отсутствие благодарности. Меня пугает, что мы перестали ценить работу врачей и воспринимаем это как должное, — говорит Екатерина Захарова.
— Я рожала в 34 года. «Возрастная первородящая» — так это называется сегодня. Гораздо приятнее, чем прежний термин «старородящая», правда? — смеется Екатерина. — Я предугадываю вопрос читателей: почему так поздно? Во-первых, я никогда не была одержима идеей материнства. Для себя решила: стану личностью — и только потом буду рожать. Во-вторых, любимого мужа я встретила после 30. И в-третьих, не у всех пар беременность наступает так быстро, как они хотят.
Когда я узнала, что у меня будет сын, я была такая счастливая! Беременность проходила отлично. Мне повезло, государственная медицина — та самая, к которой у людей столько претензий, — относилась ко мне очень лояльно с самого начала. И на этапе обследований, подготовки к беременности, и в женской гинекологической консультации…
На 36-й неделе беременности, за месяц до родов я была дома с мужем и родителями, когда вдруг началось кровотечение. Я поняла, что ситуация опасная. Сама, тихонечко, чтобы не пугать родных, вызвала скорую. Она приехала очень быстро. Врач скорой выслушал, посмотрел и не стал пугать меня — это очень важно. Даже мужа моего успокаивал.
Представьте картину: меня увозит скорая во второй городской клинический роддом, я вижу кровь, я напугана… А врач скорой настолько сам переживал за меня, что оставался рядом в приемном отделении больницы, пока меня не перевезли в операционную. Буквально держал за руку! Это поразило меня. Столько участия по отношению к чужому, абсолютно постороннему человеку!
«У-у-у», — подтверждает историю мамы маленький Юра. Он же был там и, если верить теории пренатального развития, все помнит, даже момент собственного рождения.
— УЗИ в больнице показало замедление сердцебиения у ребенка. Ситуация была серьезная. Помню, толпа врачей стоит надо мной, словно в американском сериале, и кто-то кричит: «Срочно в операционную!» Тут же на каталке снимают с меня одежду, берут анализы крови… Понимаете, врачи не везли меня, не шли в операционную «между делом» — они бежали! Бежали! И понять это неравнодушие, этот опыт спасения и бесконечной ценности твоей жизни для другого человека может только тот, кто его пережил, — Екатерина прячет слезы.
— От момента, когда сделали УЗИ, и до того, как в операционной я отключилась под действием наркоза, прошло не больше двух минут. Под одеялом, когда очнулась в реанимации, нашла… грелку. Если вы когда-нибудь испытывали на себе действие наркоза, то знаете, как после этого холодно телу: дрожишь и не можешь согреться. А тут эта теплая грелка! Такая, казалось бы, мелочь, но столько в ней человечного отношения!..
А потом ко мне в палату, в реанимацию, поднялась Татьяна Пивченко — неонатолог-реаниматолог, лечащий врач Юры. Она сказала, что с моим сыном все в порядке — для меня это очень много значит! Представьте слезы и волнение, когда ты пережила экстренное кесарево под наркозом и ничего не знаешь о судьбе ребенка: жив ли он? Я с ума сходила от тревоги. А тут врач, дико занятой человек, сам приходит и говорит: не волнуйтесь, с малышом все в порядке, мы за ним следим. У меня случился разрыв шаблона. По большому счету я вообще не должна доктора интересовать, ее работа — это младенцы, а Татьяна Пивченко постоянно заходила ко мне, спрашивала: «Как ваша температура?» Ну на какой шкале это можно измерить, как отблагодарить?
Как я узнала позже, у меня была отслойка плаценты — это страшный сон всех врачей. При такой патологии может умереть и мама, и ребенок. В нашей семье это могло обернуться трагедией, если бы не врач скорой помощи, работники в приемном отделении второго роддома, хирургическая бригада у операционного стола, медсестры и врачи в акушерском обсервационном отделении и педиатрическом отделении для недоношенных детей… Все эти люди спасли меня и моего сына.
Екатерина нежно сжимает Юру за руку и снова прячет слезы благодарности.
— Пока Катя была в операционной, мы оказались по другую сторону, — вспоминает бабушка Юры Елена Владимировна. — Утром вместе с папой прибежали в роддом: «Как наш внук? Что с ним? Где он сейчас? Скажите!» И на нашу просьбу откликнулись. Из другого крыла вышла детский врач Татьяна Пивченко: «Все хорошо, не волнуйтесь». А потом посмотрела в наши отчаянные глаза и говорит: «Ребенок дышит сам — это самое главное. Остальное все делается как надо: капельница и сердечко». То есть за те три-четыре часа, что прошли с момента рождения ребенка, врач успела и послушать его, и лечение назначить. Казалось бы, молодой врач, 30 лет, но такой внимательный, неравнодушный человек. Она поговорила с нами — и знаете, просто гора с плеч! Выдохнули с облегчением: все не так страшно.
Своего сына Екатерина увидела только на пятый день. У женщины подозревали грипп, а потому не пускали к боксу с новорожденными, чтобы исключить риск заражения.
— У меня нет обиды на врачей из-за того, что не давали увидеться с Юрой, они сделали все правильно. Но находиться вдали от сына было сложно, честно скажу, — признается Екатерина. — Зато я смогла увидеть, как все работает. Пятнадцать дней мне довелось провести в роддоме. Я наблюдала за медсестрами: им по 20 лет, а они уже столько знают и умеют! Сколько терпения нужно, чтобы каждой маме показать, как ребенка кормить, памперс надевать. Помню, я плакала: анализы не очень хорошие, лежу одна в палате, к ребенку не пускают, да еще и гормональный фон после родов… А медсестры меня успокаивали. Не просто «Отстаньте, товарищ», а нашли слова добрые, человеческие. Поверьте, они очень заняты, не сидят и не пьют чаи. У них нет времени поспать ночью или по телефону поговорить. Носятся как угорелые. Таких, как я, у них в день по 20—30 человек. Но для каждой роженицы они находят время. Придешь на пост, пожалуешься: «У меня пропало молоко», — тебя выслушают и помогут. Для них это ежедневный труд, а для меня — спасение моей семьи. Люди каждый день совершают подвиги. После этого опыта в роддоме я вообще задумалась: вот я из IT-сферы, хорошо зарабатываю, а в чем ценность моей работы? Разве она спасет чью-то жизнь?.. Они работают по 12 часов изо дня в день, эти бешеные ночные смены!.. И ведь это живые люди. У них свои семьи. Свои проблемы, трудности, заботы… Мы должны помнить об этом.
В отделении стоят стеклянные боксы, и видно все, что врачи и медсестры делают с новорожденными. Там детки, которые родились раньше срока, или восстанавливаются после болезни, или есть риск каких-то нарушений, или это отказнички. Фактически врачи и медсестры заменяют им матерей! Как будто это ее родной ребенок — вот такое отношение!
Четыре дня меня не было рядом с сыном. А потом я пришла, протянула ему руку — и он сжал ее своей маленькой ладошкой. Для матери это такой момент, ну такой!.. И Татьяна Пивченко мне говорит: «Он узнал вас!» По-моему, я тогда заплакала от счастья!.. Понимаете, у женщин, оказавшихся в такой ситуации, как я, очень много вины, ведь ребенок провел первые дни жизни отдельно. И вот это «Он узнал вас» было для меня очень важно! Уже потом я прочитала, что младенцы рефлекторно сжимают руку. И конечно, врач знала об этом. Но она тонкий психолог — все поняла и сказала именно то, что нужно было в тот момент, чтобы создать связь между мной и сыном.
— Своими глазами я видела, как люди борются за каждую минуту жизни. Это их призвание, они принимают роды, ухаживают за молодыми мамами и новорожденными не ради денег. Это долгая, кропотливая работа, не просто труд бездушный. Здесь нужно мастерство и умение. Смысл их жизни — в том, чтобы спасти меня, спасти вот этого пузатика… Мы забыли, что приходим к врачам за помощью, а не за «услугами». И нужно быть благодарными, проявлять уважение, ценить этих людей, — убеждена Екатерина.
«Моя работа — это лучшее, что могло со мной случиться»
Екатерина Захарова много говорила о том, что врачи — живые люди. Они так же, как все, устают, тяжело переживают неблагодарность и потери. А потому с неонатологом-реаниматологом, врачом второго городского клинического роддома Минска Татьяной Пивченко мы решили встретиться в неформальной обстановке, без галстуков. Точнее, в нашем случае — без халатов.
«Двойка» — большой роддом, третьего уровня. Это означает, что в нем, кроме всего прочего, есть отделение детской реанимации. Работа Татьяны на профессиональном сленге называется «встречать ребенка на выходе»: ее руки первыми принимают новорожденного, когда он появляется на свет. Она приходит на все роды — естественные и кесарево, помогает младенцам родиться здоровыми, обследует, если нужно — экстренно реанимирует, преодолевает все трудности, а затем каждый день наблюдает за детьми и обучает мам, чтобы те спокойно могли выписаться домой. Казалось бы, спустя пять лет работы и тысячи пройденных родов появление новых людей на свет должно было стать рутиной. Ан нет.
— Вы знаете, неонатолог — это такая работа, в которой нельзя быть безразличным. Если в каких-то других медицинских профессиях врачи отстраняются от своих пациентов, то тут невозможно отстраниться от ребеночка! Он рождается, и первое, что видит, — вот, мои руки. Он беспомощный, я ему помогаю. Уже потом руки мамы и, понятное дело, первый контакт — кожа к коже. Но все равно сделать первый вдох ему помогаю я. Обтереть, обогреть, обсушить — и ребеночек начинает кричать.
Моя профессия требует эмоциональной отдачи ежедневно. Нельзя прийти в плохом настроении на работу и идти на обход к детям. Потому что тогда день пропал! У меня вот так: я иду, и стóит подумать о чем-то грустном, как тут уже первый ребенок, первые роды — и сразу становится все хорошо!
Через два часа после родов мы снова встречаемся с мамой и малышом, уже в послеродовой палате. Говорим о том, как ухаживать, какие могут быть переходящие состояния, что делать, если они не пройдут. Вроде бы рутинные, но очень важные моменты. Потому что если мама не знает, что ей делать, то она будет паниковать. Плюс еще гормональная перестройка. Диалога не получится, если сразу не объяснить. Мамы все равно пугаются: что дети тяжелые, странно дышат или странно какают (смеется. — Прим. Onliner). Ежедневно мы отвечаем на одни и те же вопросы, но что ж поделать, маме нужно убедиться, что с ребеночком все в порядке. Бывает ближе к полуночи такой момент, когда, казалось бы, можно выдохнуть: у мам вопросов нет, дети все облюблены, истории болезни напечатаны, — и тут обязательно кто-нибудь приезжает на полном раскрытии, нужно бежать в родзал (улыбается. — Прим. Onliner).
Про то, как на самом деле тяжело работать неонатологом, говорит простой факт: пять лет работы в этой профессии считается большим стажем, немногие могут продержаться так долго.
— Да, работенка непростая. Наш роддом рассчитан более чем на 100 коек. За сутки бывает и по 16 родов. Ночные дежурства без права на сон. Бывает 36 часов работы нон-стоп — идешь домой без сил, как вареная селедка. Бывают неблагодарные мамы — и это тяжело перенести. Но с этим ничего не поделаешь, жизнь такая.
Самое тяжелое — пережить, когда ты не можешь спасти ребенка. Человек уходит, природой ему не суждено жить дальше. Вот он только родился, был здоров, лежал у мамы на руках… и его уже нет. Ты не можешь его спасти!.. Или когда приезжают с отслойкой плаценты. Кровь уходит из мамы и чаще всего из ребенка. Это очень тяжело. Большой, доношенный ребенок лежит перед тобой. Он только жил, он еще теплый… Но ты не можешь оказать ему помощь, сколько бы растворов ни лил, сколько бы препаратов ни вводил, искусственно ни дышал — результат нулевой. Это очень сложно пережить. Это всегда стресс… Но такие ситуации достаточно редкие. Если женщина вовремя обратилась, вовремя заметила и отслойка плаценты была не полной, а частичной, нам удастся спасти и маму, и ребенка.
Мне не хочется говорить о грустном. Знаете, я люблю свою работу. Я прихожу, эти ручки, глазки, головки — непередаваемые ощущения! Самое лучшее, что могло со мной случиться. Я счастливый человек, потому что нашла свое место в жизни. Хотя попала в неонатологи, можно сказать, нечаянно (смеется. — Прим. Onliner). Да, я неслучайный человек в медицине, врач в третьем поколении, окончила университет с красным дипломом, все дела (улыбается. — Прим. Onliner). Но одно дело — хорошо учиться, а совсем другое — правильно выбрать специализацию. Помню, на распределении декан посмотрел на меня и сказал: «Тебе здесь [во втором роддоме] будет хорошо». Я ему очень за это благодарна!
Это попадание — десять из десяти. Важно сказать, что у меня очень благородный коллектив. Они не жадные поделиться опытом, отдают все, что знают, — и это помогло мне стать врачом. Помню себя пять лет назад: иду с трясущимися руками, зеленый интерн, даже не знаю, как к пациентке в палату зайти (смеется. — Прим. Onliner). За эти годы я многому научилась. Так что благополучные роды, счастливый исход, здоровые мамы и детки — это не только моя заслуга, как вы говорите, это заслуга всего отделения, слаженная работа медсестер, врачей и дежурной смены. Такая вот история.
— Вы так довольны своим делом, что хочется вернуться на землю и задать простой, но важный вопрос: разве ваша работа оплачивается должным образом?
— Не только у нас, но и в любом государственном учреждении небольшие зарплаты. Люди крутятся как могут.
Я знаю семью врачей, где муж подтаксовывает, чтобы заработать денег.
Такова реальность. Ну а кто у нас живет на ставку в государственном учреждении? Никто. Я работаю обычно на полторы ставки — да, загрузка по часам большая, зато получаю в среднем 1000 рублей — достойная зарплата.
Но скажу вам честно: врач — очень незащищенный человек. На тебя пишут жалобу, и ты должен оправдываться. И даже если жалобу после разбирательства признают необоснованной, тебя все равно лишают так тяжело заработанной копейки! 30 рублей — это ведь целые сутки моей работы.
Надо сказать, что когда мы позвонили Татьяне Пивченко с просьбой об интервью, она удивилась: «Я? Герой статьи? Да ладно! Что я такого особенного делаю?» И во время разговора искренне недоумевала: неужели пациенты захотели рассказать о ней, сохранили благодарность даже спустя год? В такие моменты становится грустно: что же мы, дорогие белорусы, делаем с нашими врачами, если даже лучшие из них настолько непривычны к благодарности и не видят собственную ценность?..
— Я, честно говоря, не ожидала, что вы меня пригласите… Мне кажется, ко всем женщинам в роддоме я отношусь одинаково. Чисто по-человечески, если ты был на родах, знаешь обстоятельства, то как оставаться безучастным? Сейчас вообще сложно забеременеть, окружающая среда дает о себе знать. Я могу представить, через что прошла мама, чтобы забеременеть в первый раз в 34 года. И всю беременность ходила, все было прекрасно, а в итоге отслойка плаценты. Это вызывает у меня сочувствие. Я же сама женщина, мама. Ну как не поинтересоваться своим пациентом и его мамой? — недоумевает Татьяна.
— А что насчет пап? Говорят, присутствие отца в родах очень важно. Что вы об этом думаете?
— Признаюсь, мне не очень нравятся партнерские роды. Иногда бывает мужчина адекватный, помогает женщине, а порой — тиран, который не дает доктору провести осмотр. И вообще, на мой взгляд, роды — это большое таинство. Оно должно быть сокрыто от глаз супруга. Тем более у нас сейчас достаточно распространены платные роды, и там не обязательно присутствие мужа, ведь рядом акушерка и врач. Акушерка может точно так же помассировать спину, обезболить вовремя.
Давайте зададим вопрос: зачем женщина берет с собой в роды мужа? От чего защищается? Иногда женщины берут мужчин в роды, чтобы их там не обидели. Но это предвзятое отношение к врачам. На самом деле никто не хочет навредить маме и ребеночку. В процессе родов постоянно снимаются показатели сердцебиения плода, акушер следит, чтобы не наступила слабость родовой деятельности, при необходимости делает, например, разрезы на промежности, которые кажутся маме агрессивными, но в действительности они нужны для того, чтобы облегчить выход ребенку, чтобы он был в итоге здоровым. Мы всегда делаем все в интересах женщины и ребенка.
К тому же мужчины по-разному реагируют на происходящее в родзале. Помню, был у нас один «генерал». Так он стоял-стоял, а потом — хлоп! — упал навзничь. Пришлось бегать между ним и роженицей, приводить его в сознание (смеется. — Прим. Onliner).
И все равно, несмотря на все «но», я считаю, что у меня хорошая благородная работа. Неонатологи — это вообще люди единичные. Большая удача, что меня приняли и все получилось.
Источник: Полина Шумицкая. Фото: Алексей Матюшков, Александр Ружечка; из личного архива
Врач, который уезжает в Германию: в Беларуси хорошо, но работать нужно там, где грамотно платят
психотерапевт Сергей (имя изменено, настоящее имя известно редакции. — Прим. СМИ), отдав отечественной медицине около 5 лет, решил, что пора поискать лучшей жизни, и начал учить немецкий. Работу в Германии ему удалось найти всего за полтора месяца, потому что его специальность — в списке самых востребованных. О том, почему надумал уехать, как собирал документы и сколько резюме отослал, врач рассказал СМИ.
Сергей попросил не называть в материале его фамилию и настоящее имя, а также не конкретизировать детали рабочей биографии.
— Эмиграцию многие воспринимают как большую удачу, на этой почве всегда возникает момент ревности и зависти.
В работе нравилось все, кроме зарплаты
— Дипломы наших вузов признают по всему миру. Некоторые уезжают за границу еще в студенчестве, некоторые предпочитают отучиться здесь, — начинает свой рассказ медик. — Почему? Например, в США люди берут кредиты на обучение и заканчивают университеты с долгом в 300 тысяч долларов.
Сергей как-то подсчитал, что у них с женой на двоих около 20 родственников-врачей. С таким «анамнезом» абитуриент из Гродненской области не обдумывал всерьез другие варианты, кроме медицинской карьеры. В начале двухтысячных он поступил на бюджетное отделение лечебного факультета БГМУ. Учиться было сложно.
— Много людей уходит на первом курсе. Часто они сами понимают, что это не для них, и забирают документы. На остальных курсах уже чаще отчисляют за неуспеваемость. Главный навык студента «меда»: запоминать большие объемы информации, чтобы после сессии забыть все это и учить новое.
Белорусское медицинское образование Сергей считает очень качественным, в том числе по сравнению с немецким. В Германии выпускники медуниверситетов, возможно, лучше теоретически подкованы, зато белорусы лучше знакомы с практикой, объясняет он.
После БГМУ Сергей вернулся работать психотерапевтом в свой район. В отличие от многих других молодых специалистов распределение он вспоминает с теплотой. В местной больнице ему нравилось: коллеги и пациенты были вполне доброжелательными, а зарплата на полторы ставки достигала 500 долларов в пересчете (до кризиса 2011 года. — Прим. СМИ).
После отработки распределения Сергей покинул свой райцентр, поскольку его жену к тому времени распределили в Минск. Он тоже нашел работу в столице, в одном из государственных учреждений. Как и в райбольнице, там его тоже все устраивало. Угнетала только сумма в расчетнике: за 2 или 3 года работы его зарплата в рублях не изменилась, а в долларах упала с 1000 до 400.
Хотел в США, но в Германию легче. Учил немецкий с нуля
Во время учебы в БГМУ Сергей съездил в США по программе Work and Travel. В отличие от некоторых студентов, которые остаются в Штатах, он вернулся в Беларусь закончить вуз. Понимал, что его образование в стране победившего капитализма стоит дорого. Но мысль об эмиграции не отпускала. Тем более этот путь уже прошли многие знакомые медики.
Сначала Сергей планировал продолжить образование в США и, отрабатывая распределение, он готовился к экзаменам для поступления в резидентуру — аналог интернатуры, обязательный этап подготовки врача в Штатах. Сергей штудировал англоязычные учебники целый год, прежде чем понял, что шансов попасть на практику в американскую клинику у него мало. Как выяснилось, США крайне неохотно берут врачей из «бывшего СССР»: такой вывод сделали друзья и коллеги, которые по 5−7 лет не могли поступить в резидентуру.
Как раз в то время, когда Сергей бросил подготовку к переезду в Штаты, Германия внесла врачей в список приоритетных специальностей для иммиграции. Первые полгода Сергей учил немецкий самостоятельно. Потом они с женой поняли, что у них мало разговорной практики, и наняли репетитора. С этого момента подготовка к переезду стала серьезной и целенаправленной. Супруги сдали языковой экзамен через полтора года занятий.
Начался основной этап подготовки к переезду — поиск работы. Правильно составленное резюме — это 70% успеха, уверяет Сергей. В коротком послании нужно продать себя работодателю. Резюме должно включать мотивационное письмо, автобиографию и сертификаты с различных курсов и тренингов, если они есть. Вакансии Сергей искал на сайтах немецких больниц.
— Больница тоже «продает» вакансию, поэтому про недостатки вам никто не расскажет. Важно, чтобы в описании фигурировал тарифный оклад. В Германии, как и в Беларуси, система оплаты труда врачей основана преимущественно на нем. Если в описании вакансии упомянут тарифный оклад, это гарантирует, что вам будут платить зарплату не с потолка. Кстати, в интернете можно сразу и рассчитать зарплату.
Размер будущего заработка важен для Голубой карты. Это немецкий аналог американской Зеленой карты, временный вид на жительство для специалистов с высшим образованием. Он упрощает иммиграцию с целью работы и позволяет вдвое быстрее получить постоянный вид на жительство для граждан стран вне Евросоюза. Претендовать на Голубую карту могут те иностранные специалисты, которым в Германии платят зарплату не ниже определенной суммы. В 2016-м она составляет 49 600 евро в год.
У Сергея поиск работы занял полтора месяца. Он разослал свое резюме примерно по 140 адресам. Отвечали ему быстро. Вероятнее всего, потому, что его врачебная специальность — одна из трех самых востребованных в Германии. Остальные две — анестезиолог-реаниматолог и терапевт.
Получив около 20 предложений о работе, Сергей поехал в Германию на личные встречи. За 5 дней он прошел 7 собеседований. Каждый раз это выглядело примерно так: главный врач и начальники отделений приходят посмотреть на новичка, просят рассказать о себе, задают вопросы и показывают отделение. В некоторых больницах, рассказывает психотерапевт, после собеседования кандидата на работу просят остаться на 1−2 дня, чтобы сориентироваться в отделении, познакомиться с коллективом и правилами лечения.
Сергей нашел работу в немецкой земле Северный Рейн-Вестфалия, которая граничит с Нидерландами. Его взяли на должность врача-ассистента по специальности психиатрия и психотерапия. Зарплата без дежурств составит от 4100 до 5300 евро до вычета налогов и от 2400 до 3400 — после вычета (каждое дежурство стоит 60−90 евро «чистыми». — Прим. СМИ). Сумма зависит от того, зачтут ли ему трудовой стаж, наработанный в Беларуси.
— Средняя зарплата по Германии «грязными» — 3000 евро. Врач уже в первый год работы получает 4000, — говорит Сергей. — Вначале зарплата, конечно, будет уходить целиком. Например, аренда квартиры без мебели достигает 800−1000 евро в месяц, коммунальные услуги потянут еще на 200−300 евро в зависимости от того, как вы экономите тепло и электричество. Но когда обживешься на новом месте, около 800−1000 евро будет оставаться «на себя». Вполне неплохо.
Кроме тарифного оклада, при выборе больницы в Германии докторам важно обращать внимание, предусмотрена ли там специализация и какова ее продолжительность. Врач-ассистент в Германии — это врач после института, без практики, который в течение 5−6 лет должен трудиться под руководством опытных докторов, чтобы иметь право сдать экзамен на специалиста и, при желании, открыть частную практику. Практика в течение этих 5−6 лет и называется специализацией. Проходить ее можно по желанию. Любой врач, который хочет иметь поменьше ответственности, может работать в звании ассистента до пенсии.
Сергей намерен пройти специализацию, поэтому выбрал больницу, которая дает такую возможность. Но это не единственная «плюшка», которую предоставляет работодатель. Рядом с больницей расположен детский сад для малышей сотрудников, куда Сергей сможет водить ребенка, а ему самому разрешат в числе первых выбирать даты отпуска в рамках политики «приоритет — семье». Кроме того, больница будет оплачивать Сергею участие в конференциях по его специализации — фактически она берет на себя расходы по повышению его врачебной квалификации.
Параллельно с поиском работы Сергей начал оформлять документы. Он проставил апостиль на все документы, касающиеся образования, и отдал их на перевод, который занял больше месяца. После успешного собеседования он запросил разрешение на клиническую деятельность в земле Северный Рейн-Вестфалия. Без него врачу нельзя даже подойти к пациенту. Сначала разрешение будет временным, ограниченным только одной больницей и определенным кругом обязанностей. До или после его получения нужно будет сдать экзамен по медицинскому немецкому — в каждой земле на этот счет свои правила. Получив подтверждение из Германии, он подал документы на рабочую визу в посольство ФРГ.
Чтобы получить неограниченное разрешение на работу (так называемый апробацион), необходимо пройти через проверку диплома. В одних немецких землях белорусский медицинский диплом признают, в других — нет, и в этом случае врачу-иностранцу придется сдавать медицинский экзамен.
Алгоритм поиска работы и легализации в Германии:
- сдать общеязыковой экзамен по немецкому языку минимум до уровня В-2;
- разослать резюме, пройти собеседования и получить приглашение на работу;
- получить ограниченное разрешение на работу в Германии (сдать экзамен по медицинскому немецкому до или после этого);
- подать документы на визу согласно требованиям посольства ФРГ;
- подтвердить диплом и получить неограниченное разрешение на работу.
Чувства неоплаченного долга перед родиной нет
Отток врачей из профессии в Беларуси относительно стабилен, считает Сергей. Кто-то уходит в фармпредставители, кто-то находит другую сферу деятельности, кто-то эмигрирует. Пару лет назад поток хлынул в Россию. После начала российского кризиса в поиске страны для эмиграции белорусские врачи обратились на запад. В частности, многие из его знакомых уже переехали в Германию.
Отъезд самого Сергея и его семьи — вопрос одного-двух месяцев. Если бы не бюрократические проволочки с признанием диплома, они бы уже паковали чемоданы. Многие друзья и знакомые знают о планах Сергея, но его примеру не последовал никто.
— Когда я говорю: «Начни читать грамотные книжки и рассмотри эмиграцию как вариант», — все отвечают: «Да, хорошо, но мне это не подходит», — рассказывает Сергей. — Чтобы уехать, нужен определенный склад личности, доля авантюризма. Тяжело бросить друзей и родственников, работу и уехать в другую страну. Человек, который не готов, никогда не уедет. Поэтому я не боюсь, что врачи прочитают про мой пример и начнут массово эмигрировать.
На вопрос, тяжело ли в Беларуси работать врачом, Сергей отвечает так:
— На третьем курсе я так впечатлился, как пашут мои родственники, что расхотел быть врачом. Решил, что если оставаться в медицине, то выбирать специальность, где я не буду сильно переутомляться. Потому что то, что ты вкладываешь в эту работу, и какую отдачу получаешь — это непропорциональные величины.
По словам врача, психиатрия и психотерапия отличаются низкой смертностью и особым контингентом пациентов. С одной стороны, среди них много маргиналов, с другой, пациенты психотерапевта едва ли будут скандалить с лечащим врачом. В плане рабочей нагрузки, общения с людьми и зарплаты самой сложной он считает работу терапевта в поликлинике.
Эмигрантов, особенно квалифицированных, частенько корят за отсутствие патриотизма: родина дала вам профессию, а вы свои навыки продали за рубеж. У Сергея чувства неоплаченного долга перед отечественной медициной нет.
— Сегодня, на мой взгляд, профессиональная эмиграция — это норма. Ты приносишь больше пользы в том месте, где в тебе более заинтересованы, взамен получаешь блага, которых ты достоин, — считает врач. — Здесь, в Беларуси, хорошо жить, возможно, здесь будет комфортно доживать пенсию, но работать нужно там, где за твою работу грамотно платят.
Расходы на переезд в Германию
До отъезда:
- изучение немецкого языка — до 2000−3000 евро в зависимости от темпа и способа обучения (средние расценки репетиторов по немецкому — 10−15 долларов за полтора часа);
- общеязыковой экзамен по немецкому языку — 150−200 евро;
- поездки на собеседование — около 1000 евро;
- апостиль — 0,5 базовой величины за один документ;
- перевод документов у немецкого присяжного переводчика — 1 евро за 1 строчку (общая сумма достигает 600−800 евро);
- медицинская справка — 10−15 евро;
- временное разрешение на работу — 150−300 евро;
- билет в один конец с багажом — от 100 евро на человека.
По приезду:
- постоянное разрешение на работу (проверка диплома) — до 1000 евро.
- Итого: минимум 5000 евро (без учета аренды жилья в Германии)
«В Беларусь я не вернусь ни за какие коврижки»
Анестезиолог Павел Габринец переехал в Германию в 2013 году, сейчас живет в земле Нижняя Саксония. Он рассматривал варианты переезда уже с 3 курса университета. Несколько лет надеялся выиграть Грин-карту, изучал процесс эмиграции в Канаду, Британию и Австралию. Везде нужно было сдавать экзамены, чтобы подтвердить диплом. Это заняло бы годы. Но в 2012 году в Германии изменилось законодательство, и белорусские дипломы стали признавать почти во всех федеральных землях без экзаменов. Нужен был только немецкий язык.
СМИ расспросил Павла про акклиматизацию, работу и ностальгию по родине.
— Я учил немецкий с нуля. Очень интенсивно, 3 раза в неделю. Сначала в языковой школе, а потом с репетитором. Все деньги уходили на аренду комнаты, питание и немецкий — это при работе на полторы ставки в больнице. Мотивация была невероятная, поэтому и адаптировался в Германии я легко. Уже через пару недель было ощущение, что я живу здесь с рождения, хотя многих преследует страшная ностальгия.
Адаптация напрямую зависит от знания языка и отношение к тебе как к человеку и специалисту тоже. Сейчас языкового барьера уже нет, но первый год-полтора немецкий приходилось учить на работе, потому что другого времени просто не было. К разговорным выражениям прибавилась медицинская лексика.
Уровень медицины выше, чем у нас, хотя, если бы у нас вкладывали столько же денег, то было бы не хуже. Здесь намного шире спектр оригинальных препаратов, про многие в Беларуси мы даже не слышали, они у нас не зарегистрированы и не применяются до сих пор.
Медицина в Германии страховая. Все платят взносы, в среднем 15% дохода. Здесь это бизнес. Все инвестируют, а потом получают прибыль. Достоинства — разработка лекарств и оборудования, научно обоснованные стандарты лечения, достойная оплата труда врачей. Некоторые шеф-врачи (аналог главврача) могут зарабатывать около 200 тысяч евро в год. Недостатки — нехватка персонала, долгое ожидание плановых операций или приема к врачу. Операцию можешь ждать по полгода. Запись к врачу, если это не экстренно, можно прождать месяц-два.
Несмотря на огромные вложения в здравоохранение, многие больницы вынуждены экономить, в том числе на персонале. У тебя нет ни минуты свободного времени. У некоторых врачей очень много бесплатных переработок, за которые могут дать пару дней отпуска. Люди иногда выполняют двойной, а то и тройной объем работы. Например, в Беларуси в реанимации норма — 6 коек на врача, здесь 12, а во время дежурств и вовсе 20.
Многие коллеги-немцы переезжают в Швейцарию, Скандинавию, Австралию в поисках лучшей жизни.
Германия — совсем не идеальное место для работы врачом. Но здесь докторов очень уважают, считают элитой общества и богачами.
Если ты врач, тебе без проблем дадут кредит на дом или машину, потому что твоя профессия — гарантия твоего стабильного высокого дохода. Многие авиакомпании делают скидки врачам, если они до вылета заявят о себе. У врача есть преимущество при аренде жилья, потому что из сотни претендентов выберут именно тебя. А когда мы искали квартиру в Минске и говорили, что будет жить несколько врачей, люди просто смеялись и бросали трубку.
В Беларусь я не вернусь ни за какие коврижки, особенно после моего последнего визита на родину в мае этого года. Я был в шоке, как там люди вообще живут. Все сумасшедше дорого, даже по сравнению с немецкими ценами, а зарплаты у людей в десятки раз меньше.
Средние зарплаты врачей в Германии (до вычета налогов)*
- Врач без специализации — от 4000 евро при трудоустройстве до 5200 евро при 5-летнем стаже
- Врач со специализацией — от 5300 евро при трудоустройстве до 6800 евро при 12-летнем стаже
- Старший врач со специализацией (соответствует должности заведующего отделением) — от 6700 евро при трудоустройстве до 7600 евро при 6-летнем стаже
- Старший врач со специализацией (соответствует должности главного врача) — от 7800 при трудоустройстве до 8400 при 3-летнем стаже
*Данные 2014 года. К 2016 году, по свидетельству врача, живущего в Германии, зарплаты выросли в среднем на 100−200 евро.
Ольга Корелина / СМИ
