В выходные от менингита умер 2-летний малыш в Гомельской детской больнице
До этого страшного 16 февраля Алена из Гомеля была с детьми в больнице три раза. Один — с дочерью Алиной и два — с сыном Глебом. И все три раза, как потом выяснялось, родительская тревога была излишней: маленьких пациентов выписывали домой в эти же сутки. Поэтому, когда вечером 15 февраля у двухлетнего Глеба поднялась температура, которую удалось быстро сбить, никто о госпитализации, конечно, всерьез не думал. Тем более, что дело было в пятницу, впереди выходные — в больницу ложиться не стоит, знает любая мама со стажем. Но уже рано утром следующего дня малыш был в инфекционном отделении Гомельской областной детской больницы, днем — в реанимации, а потом родителям сообщили самое страшное — «мы не спасли».
С тех пор прошел месяц, и все это время мать и отец умершего ребенка задают бесчисленные вопросы себе, врачам, Богу и, наконец, следователям. Все они — в сослагательном наклонении. А если бы Глеба привезли в больницу раньше? Если бы его забрали в реанимацию прямо из приемного покоя — дежурный педиатр сразу заподозрил менингит? Если бы уже в отделении врач пришел и осмотрел слабеющего на глазах ребенка сразу, а не через два с лишним часа после поступления? Если бы вовремя провели пункцию, дали необходимые лекарства? Ни на один из этих и других вопросов убитые горем родители ответов пока не получили.
«Нас положили в палату инфекционного отделения — и все…»
Обычная пятница. Глеб резвился, играл, веселил домашних, потом обед по расписанию — поел и лег спать. В четыре часа малыш проснулся не в духе и горячий. Алена за градусник — 39,2! Дала жаропонижающее, сына тут же вырвало. Такое уже случалось — на фоне высокой температуры и после неприятного на вкус сиропа детей могло тошнить, а поэтому особого внимания родители этому не придали. Папа сбегал в аптеку за жаропонижающими свечами. Поставили — помогло. Тем не менее, ночь у семьи выдалась тревожной: Глеб вел себя беспокойно, не спал, все время ворочался. К полуночи снова поднялась температура, снова сбили. Алена, зная, как важно не допустить обезвоживания, все время давала сыну воду. В четыре утра мальчик немного повеселел — даже попросил своей любимой каши. Съел три ложки и совсем поник.
— Он был очень вялым, все время лежал с закрытыми глазами, при этом не спал, просто лежал. Решили срочно везти в больницу. Собрались, взяли все необходимое, скорую не вызывали, поехали на своей машине. В 6.20 мы были в приемном покое нашей новой областной больницы на Жарковского. Нас быстро осмотрел дежурный педиатр, ей состояние Глеба не понравилось, она об этом нам постоянно говорила. Говорила: «Ой, ну он совсем как тряпочка, это ненормально».
Дежурный педиатр подозревала сахарную кому — но анализы были в норме. Вызвала узких специалистов, приходили лор, невролог — каждый исключал «свои» болезни.
С самых первых минут и потом, в кабинете, где осматривали ее сына, вспоминает Алена, она слышала слово «менингит». Его, говорит мама, произносила и дежурный педиатр, и «узкие» врачи, что приходили. Все, кроме последнего — реаниматолога.
— Дежурный педиатр сказала, что у него ригидность мышц шейного отдела. Я не знала тогда таких терминов, врач показала, что это значит: Глеб лежал, она попыталась приподнять и как бы наклонить вперед его голову — голова наклонялась, но с трудом. Еще говорила, что частота дыхания не соответствует температуре тела — на тот момент температура была невысокая, а дышал он, будто у него все 39. Но пришел реаниматолог и сказал, что забирать ребенка не будет: нет оснований, надо просто наблюдать. В 7.20 нас отправили в палату инфекционного отделения и все…
«Вас здесь пятьдесят — и всем вам здесь плохо»
С этих пор, по мнению Алены, и начался отсчет смертельного промедления.
— Понимаете, это как будто две разные больницы — та, что показывают в новостях и мы реально увидели в приемном покое, и уже само отделение — вспоминает Алена. — Сонная постовая медсестра недовольно хмурилась, когда нас оформляла. Все было очень долго, мы сидели в коридоре и ждали. У Глеба все время запрокидывалась головка, ему было неудобно на руках — и я уже не знала, как уложить так, чтобы ему было хорошо. Эта возня продолжалась минут 15 — медсестра даже ни разу не взглянула на нас. Потом, когда мы шли по коридору в палату, мне нужно было тянуть одной рукой Глеба, а другой — сумку, — Алена замолкает на какое-то время. — Конечно, не равнодушие медсестры убило моего ребенка… Но я не могу все этого забыть.
В палате, куда поместили Алену с Глебом, была еще одна мама с ребенком — их привезли на скорой той же ночью, тоже с высокой температурой.
— Та женщина вела себя беспокойно: она все время ходила на пост, требовала врача, можно даже сказать, скандалила. Я же старалась сохранять спокойствие: мы ведь в больнице, кругом медперсонал — а значит, и поводов для паники и скандалов нет. Нас же видели в приемном покое — ну так если бы было что-то серьезное, наверняка бы что то-то уже предпринимали. Но сейчас понимаю — наверное, нужно было скандалить и орать, всячески привлекать внимание к своему ребенку. С другой стороны, и соседка скандалами ничего не добилась — врач к ее ребенку пришел еще позже, чем к моему.
Глебу становилось хуже и хуже: Алена заметила, что у сына появились синяки под глазами, посинели губы, дыхание стало глубоким. Она обратилась на пост и поинтересовалась, когда придет врач. Ей ответили — в 8.00. На часах, между тем, было уже 8.10.
— В 8.30 я снова сходила на пост и сказала, что моему ребенку совсем плохо, напомнила, что в приемном покое врачи подозревали у него менингит — а врача нет, лечение до сих пор не проводится, мы все теряем время. Я тогда была относительно спокойна и очень вежлива. В ответ услышала: «Вас здесь пятьдесят — и всем вам здесь плохо». Потом позвонил муж — напомнил, что нам еще в приемном покое обещали поставить какую-то капельницу. Я об этом сказала медсестре, но мне снова посоветовали идти в палату и не разводить панику. Около девяти часов капельницу все же поставили — это была обычная глюкоза. Глеб к тому моменту был почти без сознания, ни на что не реагировал, иногда открывал глазки и тяжело дышал.
В половине десятого в палату пришла врач, какое-то время изучала историю болезни, а потом стала осматривать Глеба. По озабоченному взгляду доктора Алена поняла, что все серьезно.
«Бегом бежала с ним на руках по нескончаемым больничным коридорам»
В 10.15 Алена сама понесла сына на руках в реанимацию — мальчика просто завернули в одеяло. Никаких каталок, никаких озабоченных медработников, бегущих рядом. Алена Алена вспоминает, что буквально бегом бежала по длинным нескончаемым больничным коридорам, пристроенным пролетам и стеклянным переходам — и думала, что в жизни, оказывается, все не так, как показывали по телевизору в новостях, когда президент открывал суперсовременную больницу.
— Голова у него все время запрокидывалась, приходилось ее все время поддерживать… К тому же надо было следить за катетером в ручке и две банки с физраствором и глюкозой капельницы мне тоже нужно нести самой. Сын просил пить, я останавливалась и поила его. Пока бежали, он выпил целый поильник воды. Потом оказалось, что пить было нельзя, ребенку должны были брать пункцию спинномозговой жидкости! Меня никто об этом не предупредил, хотя рядом шли две медсестры с бумажками — сопровождали нас. Ребенок просил пить — и я радовалась, что он в таком состоянии хоть что-то еще хочет, — до сих пор корит себя мама.
В результате уже в реанимации пришлось еще почти два часа ждать, пока из организма Глеба выйдет жидкость. Пункцию сделали лишь в полдень, а результаты стали известны в 13.30. Менингит подтвердился.
А дальше началось страшное.
Горе
— Все происходило так быстро, что я даже испугаться не успела, — вспоминает Алена те послеполуденные часы. — Врач из отделения объяснила, что Глеба ввели в медицинскую кому, чтобы не повреждался мозг и не было других последствий. Как только он очнется и поправится, его снова переведут в инфекционное отделение. Нам посоветовала выписываться и ехать домой: мол, смысл вам тут сидеть?
Дальше говорит папа Ярослав:
— Нам такой оптимистичный прогноз не внушил доверия: к этому моменту мы уже о менингите и начитались, и насмотрелись, и многое передумали. Поэтому решили еще раз сходить в реанимацию и поговорить с врачом-реаниматологом, который был там — узнать все из первых уст. И узнали, что Глеб, оказывается, в крайне тяжелом состоянии, и кома у него никакая не медицинская. Что ему сделали наркоз для пункции — и после этого не могут стабилизировать. И что вообще все очень, очень плохо! Нас будто оглушило.
Врач дал родителям номер телефона отделения и сказал позвонить через два часа — тогда все решится. Алена и Ярослав не помнят, как приехали домой. Говорят, плакали, молились и ждали, ждали — когда же, наконец, пройдут эти два часа. До часа Х оставалось подождать 10 минут — и реаниматолог позвонил сам.
— Сказал: Глеб умер в 14.30. От ужаса я не могла говорить. Он попросил: «Когда придете в себя, перезвоните по этому номеру».
— Перезванивал уже я, — говорит Ярослав. — Первое, что услышал от врача — что их возможностей было недостаточно, чтобы спасти нашего сына. Потом он еще что-то говорил о том, что случай вопиющий, что будут разбираться, произносил какие-то медицинские термины — но я уже ничего не слышал. В конце реаниматолог попросил позвонить в понедельник после обеда — мол, скажут, когда и где можно забрать тело сына.
Родители пытались выяснить, что же произошло, у руководства больницы: ходили к начмеду, просили дать посмотреть историю болезни — получили решительный отказ. Были на приеме у начальника областного здравоохранения — тоже ничего нового не узнали. В результате за ответами отправились в Следственный комитет — там начали проверку по факту смерти малыша.
— Я каждый день смотрю на этот чертов почтовый ящик — но ни одного ответа ни из одного ведомства пока нет. Понимаете, нам никто ничего не рассказал, не объяснил, не поговорил с нами! Единственный человек, от которого мы его увидели человеческое и профессиональное участие — патологоанатом. Он хоть что-то пытался объяснить нам по-человечески. Но на главные вопросы — были ли шансы на спасение? если да, то когда наступила точка невозврата? — ответов не дал. А нам очень важно это знать.
…11 марта в Гомеле в той же больнице умерла 16-летняя школьница — тоже от менингита. «Девочка поступила с признаками генерализованной бактериально-вирусной инфекции в тяжелом состоянии. Несмотря на проводимую интенсивную терапию, ребенка спасти не удалось, — сообщила главный педиатр Гомельской области Татьяна Великанова. — По предварительному заключению, причиной смерти 16-летней гомельчанки стало молниеносное течение менингококковой инфекции».
Что говорят о менингите врачи?
Конечно, никто из медиков сейчас не берется комментировать эти конкретные случаи — смерть маленького Глеба и 16-летней девочки в гомельской больнице. Виноват ли кто-то в том, что горе произошло, и если да — то кто, обязательно выяснят следователи и врачебные комиссии (этот случай, несомненно, будут разбирать специалисты).
СМИ же решил попробовать разобраться, как правильно поступать родителям при малейшем подозрении на менингит, а также можно ли сделать что-то для профилактики этого коварного заболевания. Сформулировать основные моменты, которые должны знать мамы и папы, мы попросили детского анестезиолога-реаниматолога — врач не хочет называть своего имени, «чтобы не выглядеть критикующим коллег в данной конкретной ситуации — когда еще никому ничего, скорее всего, не понятно».
- От менингита (и других осложнений менингококковой, пневмококковой и гемофильной инфекции) действительно иногда умирают — увы. И у нас, и во всем мире. Но чаще — запомните это и не паникуйте! — менингиты успешно излечиваются. Правда, к сожалению, эта болезнь может протекать молниеносно, возникает менингококкцемия с множественным поражением органов и систем или менингококковый сепсис, например, — и тогда даже в условиях суперсовременной клиники даже бригада суперкомпетентных врачей иногда не может сделать ничего. И да, увы, чаще, по мировой статистике, болеют и умирают именно дети. Из них больше всего — в возрасте от 3 месяцев до 3 лет. Наиболее часто, по статистике, — дети первого года жизни.
- Нужна срочная госпитализация в реанимационное отделение? Совсем не все больные с подозрением на менингит поступают (и должны поступать) в реанимационное отделение. Они несомненно должны быть срочно госпитализированы, но при типичном течении болезни чаще всего помощь оказывается в общем отделении. Кто займется поступившим пациентом, зависит от состояния ребенка: есть четкие клинические симптомы, которые указывают на наобходимость помещения ребенка в реанимацию и начала интенсивной терапии — спутанное сознание или его отсутствие, дыхательная недостаточность, тяжелое обезвоживание, отсутствие диуреза (ребенок не выделяет мочу), нестабильная гемодинамика (например, низкое давление), геморрагическая сыпь и еще много-много других. «Родителям все это знать не нужно — поверьте, каждый реаниматолог может адекватно оценить истинную тяжесть состояния пациента. И когда родителям кажется, что происходит какой-то ужас — а им так часто кажется, это нормально, они родители, — реаниматолог или любой другой врач может объективно видеть лишь состояние средней тяжести — и это не показание к срочной госпитализации в отделение интенсивной терапии. Другое дело, что каждый реаниматолог может дать заключение только и конкретно на момент осмотра — и, например, рекомендовать другому врачу, которому передают ребенка, контроль за его состоянием с определенной регулярностью, а при ухудшении состояния — срочную повторную консультацию».
- Можно ли «застраховаться» от менингита? В Беларуси (и мире) можно сделать прививку против некоторых возбудителей инфекции, которая может привести к менингиту — а это менингококки разных типов, гемофильная палочка и пневмококки. Еще несколько лет назад в Беларуси была зарегистрирована и доступна французская вакцина для предупреждения менингококковой инфекции «Менинго А+С», но она активна в отношении серотипов А и С, а у нас преимущественно циркулировал серотип В — и ее перестали закупать. Сейчас вакцин против именно менингококковой инфекции в стране нет. Зато можно платно привить ребенка от пневмококковой инфекции (вакцины «Синфлорикс» и «Превенар 13») или гемофильной палочки (в составе многокомпонентных вакцин «Пентаксим», «Хиберикс», «Инфанрикс гекса», «Гексаксим» и «Эупента»). Наличие и стоимость вакцины можно уточнить в поликлиниках страны, частных медицинских центрах или Минском городском центре вакцинопрофилактики. Но — важно понимать! Разновидностей всех этих возбудителей инфекции — великое множество. Если человек был инфицирован (привит) одним из них, то это не означает, что он «застраховал» себя от менингококковой или пневмококковой инфекции на всю жизнь — увы, можно заразиться любой другой его разновидностью. Да и сами штаммы постоянно меняются. Так что вакцинация — не панацея, но реальная возможность а) «попасть» в нужный штамм, б) снизить риск осложнении при встрече с возбудителем. А в целом, так как инфекция передается воздушно-капельным путем при тесном контакте, рекомендации могут быть только общими: мыть руки, проветривать квартиру, стараться избегать массового скопления людей в помещениях в осенне-зимний сезон.
Елена Бычкова / Анна Руденко / Инфографика: Антон Девятов / Фото: Сергей Комков / СМИ
По факту смерти двух новорожденных в Оршанском роддоме идут проверки Следственного комитета
Две фотографии, пустая коляска, память и боль. Это все, что осталось у оршанцев Артура и Натальи Мезенцевых от их дочки. Малышка умерла через 2 часа после родов — на фоне кажущегося абсолютного здоровья. О том, как страшно в родзале терять долгожданных детей и как реагируют на такие ЧП врачи, — в материале из Орши.
Кира родилась в 10.30 утра 27 октября 2015 года. «Девочка была крупненькая, весила 3 кг 760 г. Я сфотографировала ее через полчаса после рождения», — говорит Наталья Мезенцева.
История семьи Мезенцевых — уже вторая трагическая за последний месяц. Ранее о своей трагедии нам рассказали Александр и Марина Джуглий из Полоцка. И в том, и в другом случае по факту смерти новорожденных идут проверки Следственного комитета.
26-летняя Наталья — учитель английского языка в одной из сельских школ под Оршей. Артур работает в вагонном депо. В семье есть доченька Таисия, ей скоро исполнится 5 лет.
Вторая беременность, по словам Наташи, проходила хорошо. Правда, на раннем сроке, в 8 недель, девушка заболела ОРВИ и принимала антибиотики - позже Наталья пояснила СМИ, что болезнь растянулась на месяц, прием антибактериальных средств по назначению врача продолжался 4 дня. В роддом женщина поступила на сроке 40 недель.
«Выглядела абсолютно здоровой»
Супруги знали, что у них снова будет девочка. «Обеих дочерей я родила почти в одно время. Таю — в 10.20. Киру — в 10.30. Еще удивилась: как так? Да еще без всяких мук, быстро, буквально за две потуги».
О гинекологе, которая принимала роды, Наталья отзывается хорошо: «Она мне понравилась. Медработники в предродовой обсуждали свои проблемы и обращались со мной достаточно грубо. А гинеколог периодически приходила, спрашивала о самочувствии, была единственным человеком, кто проявлял ко мне внимание. Хороший врач, ничего не могу сказать о ней плохого».
Кира появилась на свет и сразу же заплакала. «Девочку взял реаниматолог, стал обрабатывать ее. Медики, а их было в родзале человек пять, хвалили меня: «Ой, какая вы молодец! Мы вас будем ждать еще. Приходите к нам — теперь уже за мальчиком!».
Девочка удивила мать: «Я лежала и любовалась дочкой. Она была розовенькой, и у нее были открыты глазки! У Таи глазки нормально открылись на третий день, а тут сразу! И она агукала. Спрашиваю: „Это она так разговаривает?“ — „Да, разговаривает“, — улыбнулись врачи». Я была счастлива: слава Богу, все позади, я родила, и родила здорового ребенка».
Материнская память зафиксировала мельчайшие детали: «Девочку укутали в несколько одеял, плюс еще укрыли сверху. И положили бочком, под лампой. Заметила, что у дочки постоянно текла жидкость — изо рта и носа. Из носа — как сопельки, такое ощущение, что ребенок простыл. Спросила у медиков: нормально ли это? Меня заверили: «Не волнуйтесь, ваш ребенок здоровый. Сейчас он спит. Что касается жидкости, у всех деток так, они пускают пузырьки. Это ваши воды».
Вскоре мне принесли телефон. Я два раза сфотографировала дочку, она была напротив меня на расстоянии 2−2,5 метра. Обзвонила мужа, родных, подруг с радостной новостью.
Лежу-лежу. Никого нет. Полтора часа — так точно. К груди мне дочку не прикладывали — хоть должны были это сделать в первые же полчаса. Подойти к ней я не могла — понятно же, какое состояние у роженицы. Только наблюдала за девочкой издали, со своего стола, и думала, что она спит.
Потом пришла медработник, взяла ребенка и быстро унесла. Думаю, в зал для новорожденных. И вдруг слышу слово «умер». По коридору бегают, в соседней комнате кто-то плачет… У меня мысль, что умер кто-то взрослый. Даже не предполагаю, что это связано со мной.
Минут через 15 после того, как забрали ребенка, ко мне пришли два врача. У гинеколога, которая принимала роды, катятся слезы. И тут я все поняла. «Мы старались спасти ребенка. Но, увы, он умер. Мы не понимаем: как так?! Ничто не предвещало беды, девочка выглядела абсолютно здоровой», — сказала доктор. И добавила, что реаниматолог — тоже «сам не свой, весь побелел».
Причину смерти младенца матери не сообщили. В этот же день тело ребенка увезли к патологоанатомам в Витебск.
Врач: «Пожалуйста, не проклинайте меня! Я сделала все, что могла»
Наташа не истерила — говорит, просто тихонько плакала. Ее положили в одиночную палату. Но и там было слышно, как кричат чужие детки. Сойти с ума не дали муж и родные — они постоянно навещали.
«Постоянно ко мне приходили и врачи, — говорит Наталья Мезенцева. — В частности, доктор, принимавшая роды. Она просила: «Не надо зацикливаться. Это судьба, так иногда бывает. Пожалуйста, не проклинайте меня. Я сделала все, что могла».
Гинеколог призналась Наташе, что в ее практике — это второй такой случай. Женщина, у которой умер тогда ребенок, через полгода забеременела, потом родила, смирилась с горем и, встречая доктора, спокойно с ней общается.
«Я и гинеколог живем в одном районе. И она меня просила: «Я не хочу, чтобы вы при встрече косо на меня смотрели или проклинали», — рассказывает Наташа.
Если против визитов этого доктора роженица была не против, то психолог ее «немного раздражала»: «Она расспрашивала про мою жизнь и восклицала: «Как замечательно, что вы знаете английский!». Я сама затронула больную тему и призналась, что не знаю, как жить дальше, что мне страшно возвращаться в школу — а вдруг дети спросят у меня о ребенке. Психолог посоветовала: поменяйте работу. «Зачем? — спрашиваю. — Она мне нравится: и школа хорошая, и сельские дети — молодцы».
Как выразилась Наталья, медики ее постоянно «обрабатывали» и интересовались, какие у нее планы. «Когда я сказала, что мы с мужем хотим обратиться к юристу, они насторожились: „А зачем вам это?“. Однажды ко мне пришла врач и посоветовала позвонить витебскому астрологу. Даже дала ее номер телефона, заверив, что это отличный специалист. Но я не верю предсказателям. Тем более со всех сторон звучало: „Внезапная смерть — это судьба“. Наверное, это любимое выражение врачей».
Выписали Наташу на четвертый день. Она неделю жила у родителей. Было страшно встретиться с соседями — они видели ее с животом.
Артур узнал обо всем первым.
— Я позвонила ему: «Так вот и так у нас с тобой, Артур, случилось». Муж был за рулем. Заплакал: «Наташа, я к тебе сейчас же приеду». Потом взял себя в руки. Поддерживал меня. Ездил забирать ребенка из морга, занимался траурной церемонией. Хоронили Киру муж, мои и его родители. У меня была очень сильная слабость. И я хотела запомнить нашу девочку живой. Если бы увидела неживой, были бы истерики, срывы. Потом старались отвлекаться. Ведь надо жить — у нас же Тая. Если бы не она, кажется, и меня б на свете не было.
Тая очень ждала Киру, гладила мамин живот. Для еще одной принцессы подготовили детскую, купили коляску. Девочка готовилась к роли старшей сестренки, представляла, как будет с младшенькой играть, помогать маме ее кормить, купать.
Узнав, что малютка домой не приедет, Тая плакала. И все-все поняла.
Ребенок «на 9 баллов»
Наталья Мезенцева не может понять, почему умер ее ребенок.
— Оценка состояния новорожденного по шкале Апгар (система быстрой оценки здоровья младенца, которую наряду с ростом и весом сообщают родителям. — СМИ) соответствовала 9 баллам. Принимавшие роды специалисты объявили мне, что ребеночек замечательный — здоровый, кожные покровы чистые, сердцебиение, дыхание в норме. «Мы бы ему и 10 баллов поставили, но практически никогда этого не делаем», — так вначале хвалили мою дочку.
Во врачебном свидетельстве о смерти (мертворождении) основной причиной смерти указана «инфекция, специфичная для перинатального периода, неуточненная». Прочим важным состоянием, сопутствующим смерти, указан «врожденный порок сердца (аплазия заслонки аортального клапана)». В документе также написано, что у матери была «анемия, осложняющая беременность».
— Но когда я проходила во время беременности УЗИ-диагностику, кардиотокографию и т.д., этих диагнозов ни у меня, ни у ребенка не установили. Раз были проблемы, почему тогда меня не отправили на сохранение, не назначили какие-то лекарства? — задается вопросами женщина.
По ее словам, она не держит зла на медиков, принимавших роды. Но хочет, чтобы компетентные органы разобрались: «Почему ребенка оставили на 1,5 часа без врачебного присмотра? Теперь медики утверждают, что он был болен. Так почему ему не оказывали помощь, сразу же не забрали в реанимацию? И еще поставили 9 баллов по шкале Апгар?».
Почти через 2 месяца пришли результаты экспертизы врача-патологоанатома. Родители сходили в роддом и сделали ксерокопию этого заключения. В нем все расписано сложными медицинскими словами. Из того, что может понять простой человек, написано: «врожденный порок сердца».
— Но и здесь все непонятно. Моя свекровь дозвонилась до этого врача-патологоанатома в Витебск. По телефону он не озвучил диагноз, но сообщил, что ребенок был абсолютно здоров, что у него не было никакой патологии, инфекций, сердечко было здоровым. При этом сказал, что есть такое понятие, как внезапная смерть. Успокаивал свекровь и просил передать слова сочувствия мне, — говорит Наталья Мезенцева.
В Следственный комитет супруги пошли с заявлением уже после Нового года — более чем через два месяца после случившегося. Мезенцевы понимают, что совершили ошибку, инициировав расследование так поздно. Но надеются, что оно будет объективным.
«За грех наказывают не жалея»
— Как человек я очень сочувствую матери, — говорит главный врач Оршанской центральной поликлиники Владимир Плыткевич. — Насколько я информирован, у ребенка была врожденная патология. Когда завершится следствие, родителей проинформируют о его результатах.
Произошел несчастный случай, мы все очень сожалеем, но оценку будут давать вышестоящие организации. Мы провели внутреннее расследование, но, со своей стороны, не нашли грубых нарушений (в действиях сотрудников на смене, когда рожала Наталья Мезенцева. — Прим. СМИ).
Роды всегда связаны с какими-то сложностями, и все мы волнуемся, когда женщины рожают. В нашем роддоме работают специалисты высокого уровня, мы боремся за рождаемость, боремся за каждую роженицу. Родовспоможение — это вообще самая ответственная отрасль в здравоохранении.
В Оршанском роддоме эти показатели (по младенческой смертности. — Прим. СМИ) — только бы не сглазить — не выше республиканских. Мы не являемся белыми воронами в этом вопросе и никогда не подвергались по этому поводу критике руководства. И облздрав, и Минздрав очень жестки в этом плане. И когда есть грех, я вас уверяю, никакой так называемой врачебной круговой поруки нет и быть не может. Наказывают не жалея. Подход абсолютно принципиальный.
«Тут убийц нет»
Инна Крачек, заведующая Оршанским роддомом, сообщила, что после случая с ребенком Натальи Мезенцевой медперсонал сделал выводы:
— Мы больше не оставляем детей на 2 часа в родзале. Таким путем нарабатывается опыт. Столько лет работали — и такого никогда не было! Если ребенок рождался с какой-то болезнью, его сразу же забирали и начинали им заниматься. Этот же ребенок родился хорошим: был розовым, кричал. Поэтому мы оставили его с мамой. Потом еще минут 40 боролись за его жизнь.
«Тут убийц нет. Мы боремся за каждого младенца, но не всегда удается помочь, — заверяет заведующая роддомом. — Одна доктор два года назад ушла с работы, не пережив смерть новорожденного. И за того ребенка мы тоже боролись. Здесь, в роддоме, очень сложно работать. Люди выкладываются. Ты все время на острие: мама — ребенок, мама — ребенок… Все время боль, и ты стараешься эту боль облегчить».
Инна Крачек призналась, что то октябрьское утро принесло горе всему медперсоналу: «Все переживали, у меня тоже была истерика. Но, несмотря на стресс, смена продолжила работать: нужно было принять 10 родов».
Заведующего отделением анестезиологии и реанимации, который спасал ребенка, Инна Крачек охарактеризовала: «Это наш ведущий доктор, очень квалифицированный». У главы роддома, по ее словам, «нет вопросов» и к гинекологу, принимавшей роды: «Это профессионал, она окончила клиническую ординатуру».
Беби-бум в Орше
В октябре 2015-го, когда рожала Наталья Мезенцева, в Орше произошел всплеск рождаемости. За неделю здесь приняли 50 родов (обычно бывает 30−35). Среди новорожденных были 4 двойни.
«Вообще в Орше двоен рождается много. В 2014 году было 20, из них 4 родились в мае-июне. Что интересно: в это время проходила акция „Вместе в защиту жизни“. В нынешнем году у нас уже 14 двоен», — рассказывала журналистам про беби-бум Инна Крачек.
В кабинете у Инны Юрьевны стоит несколько икон. На прощание она сказала, что читала материал про трагедию в семье полочан Джуглий и все комментарии к ней.
— В вашей статье не звучит тема Бога. А ведь это Он решает: одному жить, другому не жить. Бывает так: у пьяницы рождается здоровый ребенок, а учительницы, которая все перечитала и соблюдала все советы врачей, нет результата. Я 30 лет работаю в роддоме и знаю, что очень многое решают не врачи.
