Татьяне Новиковой из Жодино с диагнозом "хронический гломерулонефрит" пресадили почку от матери
Я уезжал из Жодино, пораженный силой человеческого духа. И силой материнской любви. В этой истории невероятным образом сплелись семейные узы, железный характер, настоящая дружба и вера в собственные силы. Без них 26-летняя девушка была бы обречена на глубокую инвалидность, одиночество и созерцание мира из окна седьмого этажа. Но слава Богу, этого не произошло…
На первой остановке при въезде в город меня встречают мама и дочь. Они стоят под руку, как самые близкие подруги, и с каждой минутой это ощущение только усиливается.
Панельная девятиэтажка, лифт. Мы чаевничаем в кухне, где человеку почему-то легче делиться сокровенным и говорить о наболевшем.
— Я только закончила школу и поступила учиться в минский вуз. Мне очень нравилась выбранная специальность экономиста-менеджера, и первый курс пролетел незаметно. Начался второй. Кто бы мог подумать, что 2009 год завершится для нашей семьи на такой минорной ноте, — вспоминает Татьяна Новикова. — Мама обратила внимание, что у меня припухла одна нога. Странно, никакого вывиха или растяжения не было. Боли тоже. Сходила к травматологу, но он лишь развел руками и попросил сделать биохимический анализ крови. Результаты повергли в шок: повышенный уровень кретинина и мочевина в крови. Это у меня-то, которая за 20 лет всего пару раз болела ОРВИ и ангиной.
Еще больший удар ждал Татьяну после УЗИ в Минской областной больнице. Обе почки не выполняют свои функции по очистке крови. На языке медицины это звучит как хронический гломерулонефрит.
— У Танечки появились слабость, головокружение, она таяла на глазах. Завотделением нефрологии призналась мне: дочери будут давать первую нерабочую группу инвалидности. Я попросила не говорить об этом ей, а сама прорыдала всю ночь в подушку, — смотрит на сидящую рядом Татьяну мама Светлана Ивановна. — Но дочь упорно стояла на своем: буду учиться во что бы то ни стало. Настрого запретила мне говорить даже родственникам и друзьям семьи, что у нее проблемы со здоровьем. В институте никто и не догадывался, каких усилий стоит ей учеба.
Утром на занятия, после обеда машиной — в Борисов, на диализ. И так три раза в неделю. Месяц за месяцем.
— Раньше слово «гемодиализ» ассоциировалось у меня с чем-то абстрактно-медицинским. Теперь знаю не понаслышке: такого не пожелаешь и врагу. Процедура длится около 3 часов, после требуется не менее 4—5 часов отдыха. Давление при этом падает до нуля, чувство такое, будто только что разгрузил товарный поезд. А еще ехать домой в Жодино, — еще раз переживает те минуты Татьяна. — Если бы не мамочка, не знаю, как бы я все это вынесла. Без чувств выхожу из электрички на платформу, а она уже заказала такси, пару минут — и вот мы дома. Через несколько месяцев нас знали в лицо все вокзальные водители. Мне страшно даже спросить, в какую сумму обошелся этот комфорт. При ее-то пенсии.
Болезнь тем временем брала свое и не оставляла надежд на прежнюю жизнь. С 2010 года девушку включили в лист ожидания пересадки в 9-й клинической больнице Минска. На учебе все сложнее становилось скрывать причину появления бинтов на правой руке, бледность лица и постоянные головокружения. Резкие перепады давления пугали реальной возможностью не доехать домой после очередного диализа… И без врачей Татьяна понимала: пересадка — это ее единственный шанс выкарабкаться и зацепиться за нормальную жизнь. Ее последний шанс…
— С первых дней, когда стало понятно, что без пересадки нам никак, я решила: стану донором. Прошла процедуру типирования — это когда по разным показателям врачи определяют потенциальную совместимость органов. И надо сказать, мы очень сильно подошли друг другу, — улыбается Светлана Ивановна. — Плановую операцию назначили на февраль 2012 года. Единственное, за что я сильно переживала, — мой возраст. Вот бы, думала, Танечке донора помоложе: ведь мне уже не 40 и даже не 50… А ей с этой почкой еще замуж идти и детей растить.
11 февраля 2012 года мать и дочь доставили в столичный РНПЦ трансплантологии. Началась кропотливая подготовка к пересадке.
— Шестнадцатого февраля ровно в 8 утра хирурги пришли за мной. Волнения не было, тревоги тоже. Я смотрела на Танюшу — и четко знала, для кого это делаю и зачем. И это придавало мне сил, настроение даже поднялось, — вспоминает Светлана Ивановна.
— А я смотрела на тебя и не могла ни о чем больше думать. Как она перенесет такое тяжелое вмешательство? А что если вдруг что-то пойдет не так? Через три с половиной часа дверь палаты снова открылась — пришли за мной. И вот тут только я с ужасом осознала: ведь мамину почку пересаживают мне, — говорит Татьяна.
…Они обе очнулись в отделении реанимации. Мама вспоминает свои ощущения так: только закрыла глаза — и вот уже все сделано. Ни снов, ни видений, ни длинных тоннелей со светом в конце. Дочь смеется: очень чесался нос, остального не помнит. Светлана Ивановна встала на ноги и прошлась по палате уже на следующий день после пересадки, дочка — на третий. С тех пор в коридорах отделения только и видели эту прогуливающуюся под руку парочку. Им было о чем поговорить.
— Маме прописали витамины, мне — целый список лекарств. Таблетки принимала то ли 7, то ли 8 раз в день. Но уже в первые дни врачи сообщили главную новость: операция прошла успешно, анализы хорошие. Трудно сказать, кто был рад этому известию больше: я или мама, — обнимает Светлану Ивановну Татьяна. — Вскоре мы вернулись домой. Помню, во вторник я проснулась и начала составлять план на день: одним из его пунктов, как обычно, был гемодиализ в Борисове. А потом аж подпрыгнула от радости: так мне ж больше не надо никуда ехать. Ура!
Заканчивался февраль, зимняя сессия уже прошла. Нужно было срочно забывать о больничном и сдавать экзамены. Сдала, и еще как!
А в этом году защитила диплом и нашла хорошую работу.
Мама шутит: после пересадки они обе стали голливудскими дивами. Если рыба, то только отварная, если мясо — то несоленое. Кетчуп, майонез, сахар, все жареное и копченое нельзя. Тяжести не поднимать, на солнце не перегреваться... Словом, рацион «звездный».
— Мне рекомендованы велосипедные поездки, бассейн и пешие прогулки. Последнее мы с мамой особенно любим: в день нарезаем километров 5—6, — улыбается девушка. — В порядке исключения мне выдали первую рабочую группу инвалидности. Многие недоумевают, зачем все это? Отвечу. Через пару лет, если Бог даст, я хочу полностью вернуться к нормальной жизни. Иметь семью, детей, интересную работу. В 2012-м после операции к нам в Жодино приезжали ученые-фармацевты из Оксфорда. Так вот, когда один из них узнал, что я после пересадки работаю и учусь в вузе, то просто опешил.
На вопрос о своем самочувствии Светлана Ивановна отвечает, как любая мама: «Из-за операции ремонт в квартире не успели закончить. На дачу сейчас по совету врачей я не езжу. Но это пустяки, лишь бы у Танечки все было хорошо».
Василий МАТВЕЕВ, «Р» Фото автора
Трансплантология в Беларуси: можно ли пересадить голову человеку? Комментарий белорусского трансплантолога Руммо, нейрохирурга Смеяновича и нейрофизиолога Кульчицкого
Два года назад итальянский нейрохирург Сержио Канаверо впервые заговорил о пересадке человеческой головы. Хотя вернее будет сказать: человеческого тела — голове. Эта мысль даже на уровне невоплощенной идеи вызвала бурю среди медиков всего мира. Однако уже через каких–то два года Канаверо планирует провести сложнейшую операцию. По его словам, с помощью пересадки головы можно продлить жизнь пациентам, внутренние органы которых съел рак, или людям с дегенеративными заболеваниями нервной и мышечной системы. Сейчас возмутитель спокойствия собирает вокруг себя единомышленников и намерен объявить о запуске шокирующего проекта на ежегодной конференции Американской академии хирургов–ортопедов и хирургов–неврологов в июне. Однако готово ли общество к подобным экспериментам и, самое главное, чем закончится операция? И если первый вопрос скорее риторический, то по поводу второго высказали свое мнение наши эксперты.
По слухам, уже нашелся и доброволец — 50–летний парализованный американец, почти все органы которого отказывают. Ради возможности получить новое тело он готов рискнуть на операционном столе... Недавно Канаверо опубликовал статью, в которой схематично описал, как пройдет операция. Мозг живого человека охладят до 15 градусов, введут реципиенту кровоостанавливающий препарат, отделят голову от тела и поместят на туловище донора, соединив артерии и вены, затем скрепив позвоночник металлическими пластинами и в конце сшив мускулатуру и кожу. Но и сам экспериментатор признает, что для достижения успеха придется, например, найти способ, как восстановить нервные окончания спинного мозга и как быстро срастить голову с туловищем. Канаверо намерен использовать для соединения двух концов спинного мозга инъекции полиэтиленгликоля, который способствует регенерации, однако пока применялся исключительно на животных. Кроме того, нужно создать сверхострый скальпель, чтобы нервные волокна при разрезах травмировались как можно меньше.
Скептики сомневаются, что такой огромный путь можно преодолеть за те два года, которые определил для себя Канаверо. Многие специалисты вообще уверены, что вся эта задумка — просто желание сделать рекламу своему имени. К примеру, главный внештатный трансплантолог Минздрава, руководитель РНПЦ трансплантации органов и тканей Олег Руммо даже отказался комментировать тему, сославшись на ее явную нелепость.
Той же точки зрения придерживается и заведующий нейрохирургическим отделом РНПЦ неврологии и нейрохирургии академик НАН Арнольд Смеянович:
— Пересадка головы — это абсурд в высшей степени! Это просто пиар. Медицина еще не знает причины возникновения рака, что уж говорить о пересадке головы? В ближайшие 100 — 200 лет этот вопрос точно не решится. Пока же серьезные нейрохирурги смеются над такими заявлениями. И даже если отбросить все другие вопросы, например, «кому это нужно вообще?» или «кем будет считаться полученное существо?», то пересадка головы невозможна технически. Несмотря на все попытки, пересеченный бритвой спинной мозг человека уже не срастается со своим телом, тем более ничего не получится с чужим.
В то же время технологии, которые сейчас разрабатываются, в том числе у нас в стране, делают задумку итальянского врача не такой уж фантастической. К тому же, если раньше трансплантация была невозможна из–за отторжения организмом чужеродных тканей, то теперь это не проблема: современные препараты способны справиться с иммунной системой любого организма.
Перед медициной сегодня стоит другая важная задача. Заместитель директора по научной работе Института физиологии член-корреспондент НАН, профессор Владимир Кульчицкий рассказал, что ученые разных специальностей в ходе научной программы «Конвергенция» пытаются ее решить, а именно восстановить связи между различными отделами мозга и, в частности, между головным и спинным. Ведь новые технологии могут помочь людям, пострадавшим во время аварии или у которых отказала какая–либо область мозга, например, из–за инсульта или удаления опухоли. Тогда нередко тело частично разбивает паралич... Соблюдая этику, на этом этапе наши исследователи проводят эксперименты только на животных. А в будущем, очень может быть, разработанные технологии позволят парализованному человеку совершать самостоятельно простые движения: есть, одеваться.
— Импульсы от нервных клеток головного мозга поступают к нейронам спинного мозга через отростки — аксоны. Они передают информацию от головного через спинной мозг, заставляя, к примеру, наши ноги двигаться. Конечно, при пересадке головы или при травме во время аварии эти связи нарушаются. Погибает и часть клеток мозга. И есть несколько технологий, с помощью которых можно восстановить эти связи, — вводит в курс дела профессор Кульчицкий. —
Самое популярное сегодня направление — использование стволовых клеток: если разрушена часть мозга, то их применение позволяет образовывать новые нейронные сети и восстанавливать утраченные функции. Но есть и другие способы. Например, у нас разрабатывается технология по принципу «мозг — интерфейс — компьютер». Иными словами, связь между головным и спинным мозгом можно наладить, миновав разрушенные естественные каналы по отросткам нервных клеток — с помощью компьютерных технологий. Грубо говоря, электроды вживляются в различные отделы головного и спинного мозга или, как вариант, в головной мозг и в определенные группы мышц. В этом случае связь между ними идет через специальное компьютерное устройство.
Однако мало наладить связь головного и спинного мозга. В первом есть клетки, которые управляют внутренними органами: сердцем, легкими, поджелудочной железой и т.д. И без «направляющих» сигналов они если и будут работать, то не так, как в естественных условиях. Все это — задачи на будущее. И если попытка пересадить голову человеку таки будет предпринята, то она и подскажет, в каком направлении двигаться.
Факты «СБ»
История помнит несколько случаев пересадки головы на чужое тело. Разумеется, речь идет о животных. Благодаря таким экспериментаторам и их подопытным и зародилась трансплантология. Первопроходцем стал советский ученый–экспериментатор Владимир Демихов: в 1954 году он пересадил взрослой немецкой овчарке голову, плечи и передние лапы щенка. Его эксперименты продолжались 15 лет, за это время было создано два десятка двухголовых существ, все они умирали в течение месяца из–за отторжения тканей. А в 1970 году американский профессор–нейрохирург пересадил голову обезьяне. Ученому не удалось соединить головной мозг со спинным, и тело животного было неподвижным, служа лишь средством для поддержания жизни головы. Обезьяна прожила девять дней, а после умерла опять же из–за отторжения головы иммунной системой. Позже он пересаживал головы крыс и обезьян на туловища других животных, но все они умирали за несколько дней. А сейчас этой темой вплотную занимается профессор Сяо–Пин Жэнь из Харбинского медицинского университета. Вместе с коллегами он пока проводит опыты на мышах.
Советская Белоруссия № 51 (24681). Среда, 18 марта 2015
Автор публикации: Анна ОСОКИНА
